Справедливости ради хотелось бы кое-что уточнить.
Vittt привёл цитаты из статьи Вадима Ростова "Нерусский русский язык".
И вот здесь мы можем видеть, как автор искажает информацию, почерпнутую из трудов современных и средневековых языковедов.
Либо сударь Ростов абсолютный невежда в области филологии и языкознания, либо совершает эти искажения намеренно.
Ибо язык Московии был скуден на славянскую лексику. Как пишет российский лингвист И.С. Улуханов в работе «Разговорная речь Древней Руси» («Русская речь», №5, 1972), круг славянизмов, регулярно повторявшихся в живой речи народа Московии, расширялся очень медленно. Записи живой устной речи, произведенные иностранцами в Московии в XVI-XVII веках, включают только некоторые славянизмы на фоне основной массы местной финской и тюркской лексики. В «Парижском словаре московитов» (1586) среди ВСЕГО СЛОВАРЯ народа московитов находим, как пишет И.С. Улуханов, лишь слова «владыка» и «злат». В дневнике-словаре англичанина Ричарда Джемса (1618-1619) их уже больше – целых 16 слов(«благо», «блажить», «бранить», «воскресенье», «воскреснуть», «враг», «время», «ладья», «немощь», «пещера», «помощь», «праздникъ», «прапоръ», «разробление», «сладкий», «храмъ»). В книге «Грамматика языка московитов» немецкого ученого и путешественника В. Лудольфа (1696) – их уже 41 (причем, некоторые с огромным финским «оканьем» в приставках – типа «розсуждать»). Остальная устная лексика московитов в этих разговорниках – финская и тюркская.
1. Слово «славянизмы» в работе И.С. Улуханова означает «слова, заимствованные в живую разговорную русскую речь из старославянского, либо церковнославянского»
/церковнославянский – это местная разновидность старославянского языка, в данном случае русского извода/.
То есть, это слова, относящиеся к книжной лексике. Вот круг таких книжных слов и расширялся медленно.
2. Работа Лудольфа Генриха Вильгельма, выпущенная в 1696 году в Оксфорде называлась «Русская грамматика» (Grammatica russica).
В предисловии к этой работе Лудольф пишет о различии функций церковнославянского (= литературного, книжного, письменного) и русского (= разговорного, повседневно употребительного, просторечного). И приводит при этом записи диалогов горожан.
Цитирую из работы Улуханова:
Говоря о существовании у русских двух языков – «славянского» (т. е. церковнославянского) и русского, Генрих Вильгельм Лудольф сообщал в «Русской грамматике»: «Чем более ученым кто-нибудь хочет казаться, тем больше примешивает он славянских выражений к своей речи или в своих писаниях, хотя некоторые и посмеиваются над теми, кто злоупотребляет славянским языком в обычной речи».
Сам Лудольф дал примеры рассуждений на религиозные темы, довольно богатых славянизмами, но имеющих и разговорные элементы. Надо полагать, что в XVII в. можно было слышать, например, такие монологи: «Спаситель скажет: аще кто хощетъ по мнѣ ити да отвержетъ ся себе. Что то, отвержетъ ся себе? Отложить плотские похоти и мирскую любовь, и только попечися о богоугодномъ житии, си речъ: что бы мы по примеру Спасителя нашево всегда жили, въ смиренномудрии въ любви, и въ чистотѣ…
То же самое и относительно «Парижского словаря…» и записей Ричарда Джемса.
3. О польских и чешских лингвистах – бла-бла-бла, т.к. ни имён, ни названий трудов автор не приводит (да и не сможет привести, либо опять наврёт).
4. То, что остальная лексика в этих разговорниках является тюркской и угорской, Ростов опять же высосал из пальца.
