Среди теоретиков и практиков права давно идет спор: нужно ли осужденному самому писать ходатайство о помиловании? На практике же – он не только должен написать личную просьбу к вседержителю, но и признать свою вину. Во всех «болванках» как образец значится эта фраза: «Я глубоко раскаиваюсь в содеянном преступлении…». А иначе зачем тебя прощать, дружок, если ты не встал на путь исправления?
В 2001 г. под давлением общественности новенький, с иголочки, президент В.Путин согласился помиловать Тамару Рохлину. Не имея ни одного доказательства ее причастности к убийству мужа, три тетки Наро-фоминского горсуда приговорили ее к 8 годам колонии. А куда им, собственно, деваться, если «семья» приказала?
Да и новоизбранный наш, очевидно, прекрасно знал имена заказчиков устранения мятежного генерала и главного организатора покушения.
Вызывает начальница Можайской колонии Ирина Гадаева осужденную Рохлину и с радостью в голосе сообщает: «Тут на вас бумаги пришли на помилование. Так что заполняйте и… прощайте». Уходящим на волю зэкам никогда не говорят: «До свидания».
Узница режима прочитала и… огорошила начальницу отказом: «Тут надо признавать вину. А я не убивала своего Левушку». И отвергла путинскую милость, предпочтя несвободу свободе. Так ей на душе спокойнее.
А было невинно осужденной уже за 50. Ворох болячек и на попечении бабушки больной сыночек Игорек – пожизненный инвалид 1-й группы
Помнится, очень тогда возмущался глава Комиссии по помилованию при президенте писатель А.Приставкин. Дескать, чего эта Рохлина там кочевряжится? Какая теперь разница – убивала не убивала. Мы ей свободу предлагаем, она…».
Журналисты газет подробно терзали ее потом вопросами о житухе в «показательной» Можайской колонии, тамошних нравах и о несостоявшемся помиловании. Ответ был один:
- Как я могу раскаиваться, если я не убивала своего Левушку? Попросить о помиловании - это означало бы предать и его, и его дело, за которое он отдал жизнь.
Таков русский женский характер.
Александр Головенко
