БЕЗ КОГО НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
В каком году — расcчитывай,
В какой земле — угадывай,
На столбовой дороженьке
советской нашей критики
сошлись и зазлословили
двенадцать злобных лбов.
Двенадцать, кровно связанных,
Нахальницкой губернии,
уезда Клеветничьего,
Пустобезродной волости,
из смежных деревень:
Бесстыжева, Облыжева,
Дубинкина, Корзинкина,
Недоучёнка тож.
Сошлися — и заспорили:
где лучше приспособиться,
чтоб легче было пакостить,
Сподручней клеветать?
Куда пойти с отравою
всей злобною оравою —
в кино, в театр, в поэзию
иль в прозу напрямик?
Кому доверить первенство,
чтоб всем он мог командовать,
кому заглавным быть?
Один сказал: — Юзовскому!
—А может, Борщаговскому?!—
второй его подсёк.
—А может, Плотке-Данину?—
сказали Хольцман с Блейманом.
—Он, правда, отрок, Данин-то,
но в тёмном деле — хват!
Субоцкий тут натужился
и молвил, в землю глядючи:
— Ни Данину, ни Левину,
ни Якову Варшавскому
я первенство не дам!
Хочу я сам командывать
такою шайкой-лейкою,
хочу быть главным сам!
—Ужо, куда отважился,—
вскичал Малюгин яростно.
—Не быть тебе начальником,
ни в жизнь не допущу!
—А ты молчал бы, выродок!—
Малюгину вдруг Трауберг
как ножиком в ребро.
—Уж лучше Бояджиева
иль Оттена бывалого
заглавным посадить!
Нашелся тоже! Выскочка!
Ублюдок, прости господи!
Тьфу, пакость, драмодел!
Космополит, он смолоду
Упрям как бык: втемяшится
в башку какая блажь,—
колом её оттудова
не выбьешь: упирается,
всяк на своём стоит!
Цитатами бодаются,
что дале — то сильней.
За спором не заметили,
как село солнце красное,
как дверь гостеприимная
открылась в ВТО,
как в "Литгазете", в "Знамени"
и в "Новом мире" в сумерках
заснули сторожа.
—Давай сюда! — с оглядкою
друг другу шепчут странники:
—Скорей, скорей сюда!
—Довольно спорить попусту!—
шипит Юзовский Левину.
—Настало время действовать,
—ведь цель у нас одна!—
Кто на чердак ударился,
по дымоходу снизился,
кто — в дырочку, кто — в щёлочку,
кто — по трубе в окно,
кто — поверху вскарабкался,
кто — внутрь прорвался понизу,
кто — проскользнул ужом.
Как порешили наскоро
Зловредные бездомники,
так сей же час и сделали:
один проник в кино,
один за горло прозу взял,
другой прижал поэзию,
а остальные спрятались
в хоромах ВТО.
Пристроились, освоились,
освоились, размножились,
размножились, приладились,
а там и прижились.
И зАчали, и пОчали
чинить дела по-своему,
по-своему, по-вражьему,
народа супротив.
Юродствовать, юзовствоваь,
лукавить, ненавистничать;
врагам заморским на руку,
друзьям Руси назло.
У каждого начальника
по пять лихих помощников,
по восемь заместителей,
по десять холуёв.
За дёгтем двое посланы,
за сажей трое выгнаны
и четверо с ведёрками
за серной кислотой!
Зачем нам проза ясная?
зачем стихи понятные,
зачем нам пьесы новые
на тему о труде?!
Поменьше смысла здравого,
Побольше от лукавого,
взамен двух тонн свежатины—
сто пять возов тухлятины
и столько же гнильцы!
Один удар по Пырьеву,
другой удар по Сурову,
два раза Недогонову,
щелчок по Кумачу.
Бомбёжка по Софронову,
долбёжка по Ажаеву,
по Казмину-Захарову,
по Семушкину Тихону,
пристрелка по Вирте.
Строчат статьи погромные,
проводят сходки тёмные,
зловредные, отравные
рецензии пекут.
Жируют припеваючи,
друг другом не нахвалятся:
—Вот эта жизнь, товарищи,
какие гонарарищи
друг другу выдаём!
Спешат во тьме с рогатками
и с палками, с закладками,
с трезубцами, с дубинками,
в науку, в философию,
на радио, и в живопись,
и в технику, и в спорт.
Гуревич за Сутыриным,
Бернштейн за Финкельштейном,
Черняк за Гоффеншефером,
М. Гельфанд за Б. Руниным,
Б. Кедров за Селектором,
за Хольцманом Мунблит.
Такой бедлам устроили,
так нагло распоясались,
вольготно этак зажили,
что зарвались вконец.
Плюясь, кичась, юродствуя,
нахально издеваяся
над Пушкиным самим,
за гвалтом, за бесстыдную,
позорной, вредоносною
мышиною вознёй
иуды-зубоскальники
в горячке не заметили,
как взял их крепко за ухо
своей рукой могучею
великий наш народ.
Взял за ухо, за шиворот,
за руки загребущие,
за когти вездесущие —
да гневом освятил!
В каком году — рассчитывай,
в какой земле — загадывай,
на столбовой дороженьке
советской нашей критики
вдруг сделалось светлей.
Вдруг легче задышалося,
ещё вольней запелося,
сильнее захотелося
работать во весь дух.
Работать по-хорошему,
по-русски, по-стахановски,
по-пушкински, по-репински,
без устали, с огнём.
Писать, пером играючи,
творить, сил не жалеючи,—
и всё — во имя Родины,
во имя правды утренней,
во имя красоты.
!!!!!!!!!!!!!!!
1949 г.
Сергей Васильев