Анархизм среди евреев

[Вечора]

 Анархизм среди евреев в  последней  четверти  XIX - начале ХХ вв. Возникновение Движения.

Еврейский анархизм возник и оформился  в Западной Европе и Северной Америке в середине 80-х  гг. XIX в.  в среде эмигрантов из Российской империи.       Массовый выезд еврейских бедняцких масс за границу в значительной степени был обусловлен волной погромов, прокатившихся после убийства народовольцами Александра II. Прибывавшие в Лондон и Нью-Йорк люди, относившиеся, в основном, к неимущим слоям  -  ремесленники и мелкие торговцы - довольно охотно шли навстречу радикальной пропаганде. Растерянные,  не имевшие в  первые годы своего пребывания на чужбине  постоянного жилья, не знавшие других языков, кроме идиш и русского (который многие необразованные бедняки  знали тоже не  очень хорошо), евреи-эмигранты были вынуждены зарабатывать  на жизнь себе и своим многодетным семьям  тяжёлым физическим трудом,  вдобавок - как правило - плохо оплачиваемым. Мужчины, женщины, подростки  шли на фабрики,  заводы,  в  ремесленные мастерские, где среди коренных рабочих местные  анархисты и социалисты уже давно -  с 1870-х гг. - вели свою агитацию. Отголоски воспоминаний о том времени  можно заметить в романах Генри Рота, Бернарда Меламуда или Герберта Уэллса (без особой симпатии описавшего новых иммигрантов в одном из своих фантастических романов). Адаптация еврейских эмигрантов в новых странах проживания проходила относительно быстро  в силу местных, более или менее демократических, норм  и законов, и значительно менее ярко выраженного  антисемитизма в  общественной жизни,  чем в стране исхода. Но, тем не менее, несколько десятков лет, до первой мировой войны, общая  неустроенность, мессианские чаяния, воспитанные с детства в хедерах и иешивах, а также  холерический темперамент новопри- бывших позволили революционной пропаганде завербовать массу еврейских эмигрантов в адепты радикального переустройства мира.
  Именно в Англии и США (в первую очередь - в  Лондоне и Нью-Йорке) среди  российских эмигрантов получил  международный анархизм  своих самых преданных, самых верных сторонников. Выходцы из "черты оседлости" находились  в очень тяжёлых экономических условиях; зачастую, чтобы добыть средства  к существованию,  они по  12-16 часов в сутки работали в "потогонных"  мастерских и не видели никакого просвета впереди. Зачастую мечты о справедливой жизни перемешивались у  них с озлобленностью  на окружающую действительность. Соответственно они начинали относиться к достаточно равнодушному к их нуждам обществу (включая иногда даже местные еврейские зажиточные общины), - как к классово враждебной системе, которую необходимо разрушить.
  Ни в Англии, ни в США не существовали влиятельные марксистские партии, а традиционный англосаксонский тред-юнионизм был совершенно чужд еврейским эмигрантам.  

[Вечора]

 Именно анархисты первыми обратили внимание на потенциальных союзников своей идеологии в их среде. Если евреев-эмигрантов в 1870-х гг. в Англии и США было ещё  немного и идеи такого провозвестника социализма в еврейском мире, как А.Либерман (то, что историки позднее охарактеризовали как еврейскую писаревщину), не привлекали особого внимания, - то  положение радикальным образом переменилось после 1881 г., когда  восточноевропейские эмигрантские массы хлынули в пределы Соединённого королевства. И именно к этому периоду  относится  изменение подхода к еврейскому вопросу со стороны западноевропейских социалистов, прежде вербовавших союзников лишь среди французов, немцев, итальянцев или испанцев. Антиеврейские настроения Прудона и Бакунина, не видевших в 1850-х - 1870-х годах революционного потенциала в "народе-паразите", состоявшем тогда из "торговцев и разносчиков", сменились ярко выраженным "интернационализмом для всех" и даже филосемитизмом в среде их учеников. [1]
  В разночинский период русского освободительного движения лишь незначительное число евреев участвовало в революционной деятельности, хотя  в кружках  бакунистов (т. н.  "бунтарское" направление народничества)  их  было немало, особенно в юго-западных  районах  Империи.  Лишь позднее, в период активной  деятельности П.А.Кропоткина  за границей, в первую очередь в Англии, евреи массами "пошли в революцию". Именно опальный князь заметил этот потенциал бедняцких, бывших   местечковых,  слоёв, бежавших от погромов и беспросветной нужды в демократическую  Европу. Высочайшая личная порядочность, отсутствие национальных предрассудков, эрудиция и, в конце концов, женитьба на еврейке, [2] безусловно располагали  их к Кропоткину. Многими личными качествами он выгодно отличался от Бакунина, такого же русского аристократа, но наделённого многими недостатками, свойственными тому сословию, из которого происходили они оба.
       Уважение к личности Петра  Алексеевича при  жизни и преклонение перед  его     памятью на протяжении долгих десятилетий - характерная черта еврейской  ветви  Движения. Самое большое количество публикаций в анархистской периодике на  идиш, связанных с мемуаристикой и исследованиями социальной философии анархизма, прямо или косвенно касается имени Кропоткина. Самое известное анархистское  книгоиздательство на идиш  носило  его имя (книжный центр при קראָפּאָטקין קולטור-געזעלשאַפט   - Кропоткин  культур гезелшафт  -  Общество культуры им. Кропоткина, США). В Аргентине в 1947 г. был  издан на идиш знаменитый "Кропоткинский сборник", включавший  воспоминания о Петре Алексеевиче многих известных анархистов ("Кропоткин-замлбух", издательство группы "Давид Эдельштадт",  Буэнос-Айрес). [3] Воспоминаниями, печатавшимися в газетах, речами и выступлениями на митингах, торжественными заседаниями, другими мероприятиями отмечался ежегодно йорцайт, день  смерти  великого анархиста; и происходили эти мероприятия, организовывавшиеся ерейскими анархистами,  вплоть до 1980-х  годов, пока существовали для этого физические и финансовые возможности (к этому времени давно прекратили свою деятельность русские эмигрантские анархистские группы и федерации).
   Материалы же на темы, связанные с именем Бакунина, в анархистской литературе и журналистике на  идиш появлялись относительно часто  лишь в начальный период существования Движения, и постепенно, с течением времени, почти  сошли  на нет.  [4]
   Анархизм, как движение, отрицающее государственную  власть, основанную на законах, имеющих принудительную силу, нашло в 1880-х гг. идейных союзников  как среди еврейского населения западных областей Российской империи (Литва, Польша), так и в среде еврейских эмигрантов, уезжавших   из России  в Западную Европу (в первую очередь, в Англии)  и Америку (в первую очередь, в США и Аргентине).

[Вечора]

 "Пропаганда анархизма концентрировалась, - сообщал Н.Рогдаев в докладе международному анархистскому конгрессу в Амстердаме в 1907 г.- главным образом в Женеве и Лондоне; в первом городе  - среди русской молодёжи, во втором - среди многочисленного еврейского пролетариата, в квартале Уайтчепель". [5]
   Первая анархистская группа в Российской империи   возникла весной 1903 г. в  Белостоке  и состояла целиком из евреев. [6] Примерно в то же время возникают  группы в Лодзи, а в период первой русской революции  анархистские группы охватывают многие населённые пункты Литвы и Польши, в  тех районах,  где компактно проживало еврейское население. [7]
   Анархистские  журналы на идиш זשערמינאַל  "Жерминаль" и  דער הילף-רוף "Дер Хильф-руф", выходившие в Лондоне,  ориентировались, в первую очередь, на  идишеязычных жителей "черты оседлости" Российской империи. Печатаясь на Западе, они доставлялись нелегально в Россию, где находили своего массового читателя. [8]
   В Женеве в августе 1908  г. вышел один выпуск газеты на идиш "Ди анархие". В подзаголовке значится: "Орган говорящих на идиш русских анархистов". Издание предназначалось для  нелегальной переправки в  Россию.
   Среди еврейских иммигрантов в США и Англии анархистское движение добилось большого успеха, как  уже было сказано выше. В Лондоне в  1885 г.  был создан "Международный клуб по просвещению трудящихся", известный по названию улицы, где он находился, как   "Бернер-стрит клаб". Клуб состоял из евреев. Сначала его членами были  также социал-демократы,  но под влиянием П.А.Кропоткина, бежавшего к тому времени из сибирской ссылки и обосновавшегося в Лондоне, клуб превратился в центр анархистского движения. Именно там увидел свет   דער אַרבייטער  פריַינד  "Дер арбейтер фрайнд" ("Друг рабочего"), легендарная анархистская газета на идиш, выходившая с перерывами на протяжении более чем 30 лет; его главным редактором был немец Рудольф Рокер (так же как  и Кропоткин, женатый на евנейке - Милли Виткоп), специально выучивший идиш, и проявивший большую активность среди еврейских рабочих.
   В 1880-х - 1890-х гг. анархизм пользовался большим успехом среди  еврейских иммигрантов в Англии, и  некоторое время его приверженцы составляли большинство в еврейском рабочем движении. С течением времени многие интеллигенты, руководившие еврейскими  анархистскими группами в Британии, уехали в США, где поле для пропаганды  среди российских эмигрантов было гораздо шире. "Арбейтер фрайнд" продолжал выходить в Лондоне, но при этом большинство  его  читателей жило  в Нью-Йорке.
   Круги, группировавшиеся вокруг газеты Р.Рокера, являлись связующим  зגеном между различными еврейско-анархистскими группами  и движением английских анархистов. Своё влияние  "Арбейтер  фрайнд" сохранял вплоть до  первой мировой войны. Рокер был сторонником "пропаганды действием" ("пропаганде дер тат"), идеи "практического анархизма", выдвинутой Й.Мостом. "Арбейтер фрайнд",  так же как и  другие  анархистские газеты этого времени, занимал космополитическую позицию  в национальном вопросе.

[Вечора]

  В США  в середине  1880-х гг. еврейские анархисты создали  группы "Пионире дер фрайхайт" ("Пионеры свободы") и основали ряд газет. Большинство которых вскоре прекратило существование, за исключением "Фрайе арбетер штиме" ("Свободный рабочий голос"), побившей рекорды долголетия: начавшая выходить в июле 1890 г., она закрылась в декабре 1977 г.
   Возникновение анархистских  групп в Северной Америке было  связано с  влиянием  на еврейскую рабочую среду немецких анархистов-эмигрантов, в первую очередь Йоганна Моста, с которым  близко познакомились первые вожди "Пионеров свободы" - Александр Беркман и Эмма Голдман.
   Демократические нормы Европы и Америки давали возможность развиваться анархистским группам и федерациям относительно беспрепятственно. Именно этим можно объяснить рост и развитие анархистского движения на Западе, совершенно официально организовывавшего газеты, журналы, клубы, прово- дившего собрания, встречи и другие меропрטятия. В Западную Европу и США уезжали революционеры-эмигранты из  царской России,  селились и работали там, в общем, беспрепятственно. Вид на жительство они, как правило, получали довольно легко.
   В пределах Российской империи, напротив, еврейский анархизм,  как, впрочем, и  другие революционные течения, не  мог развиваться свободно. Практически все анархистские организации и кружки в России очень быстро прекращали существование в силу преследований со стороны царской гестапо. У еврейских анархистских групп не создалось тех политических и культурных традиций, что были характерны для соответствующих кругов, сформировавшихся  в эмиграции. Не было создано каких-либо долговременных объединений, федераций, связанных с рабочим движением. Большинство активистов групп, формировавшихся в пределах "черты оседлости", довольно быстро оказались за решёткой, были убиты или же вовремя успели эмигрировать. 
   Необычайно трудно проследить за судьбой анархистской прессы на идиш, издававшейся непосредственно в России. Для неё характерны кратковременность издания, малое число сотрудников, слабая полиграфическая база. Всё это, опять же, являлось следствием преследований властей. Газеты выходили в подполье.
   В Варшаве в августе 1908 г. вышел один выпуск  газеты на идиш "Ди революцион штиме"  די רעוואָלוציאָן שטימע - "Революционный голос".  В Вильне в сентябре-октябре 1911 г. был выпущен первый и последний номер анархистского журнала на идиш "Дер юнгер ид"  ("Молодой еврей") под редакцией Зеева-Вольфа (Владимира) Гордина, брата знаменитого Абы Гордина, будущего идеолога российского пананархизма. Журнал был посвящён вопросам педагогики. [9]
   По косвенным данным,  в Белостоке существовала подпольная типография газеты "Анархия" под редакцией Энгеля,  распространявшаяся короткое время среди евреев ближних районов. Типография была разгромлена войсками и черносотенцами в ходе знаменитого белостокского погрома. [10]
   Еврейско-анархистские группы существовали в Белостоке, Вильно, Гродно, Ковно, Варшаве и Одессе. [11]
   Во Франции в период, предшествовавший первой мировой войне, существовали еврейские анархистские группы, состоявшие целиком из российских эмигрантов. Большинство же местных евреев-анархистов не имело  прямого отношения  к этим группам и входило во французские организации и кружки  -  как, например, известный Бернар-Лазар (он же Мариус, 1856-1903), не испытывавший особого тяготения к анархо-идишистам (собственно, он не знал и самого языка идиш). Специальных исследований на эту тему не обнаружено, за исключением воспоминаний ряда лиц, публиковавшихся на протяжении  десятилетий в анархистской идишской  прессе  (в первую очередь, в ФАШ - "Фрайе арбетер штиме").  В Германии еврейского анархистского движения, подобного аналогичным кругам в США и Англии, не существовало. Такие известные анархисты-евреи, как Густав Ландауэр,  Эрих Мюзам, Георг Штайн, представляли немецкий анархизм. Массовой базы для развития идишеязычного ответвления анархизма в Германии не  было.

[Вечора]

Х.Зелигман  в статье "Евреи", опубликованной в германской "Энциклопедии анархизма",  пишет:
   "Специального еврейского анархистского движения в Аргентине не возникло. Там тоже концентрировались в больших городах еврейские эмигранты. Они имели свои школы, издательства и пр. Само собой разумеется, и свои партии. Но еврейские анархисты  не организовывались в единое еврейско-анархистское движение, а интегрировались в общем анархистском движении страны, например, в FORA. Только в анархистской газете "La Protesta" публиковалась одно время, с 1906 г., страница на идиш, информировавшая не говоривших по-испански участников движения." [12]
   К этому можно добавить, что в еврейско-анархистском мире Аргентины, тем не менее, со временем появилась своя пресса на идиш и разного рода кружки и общества, поддерживавшие тесную связь с единомышленниками в США и Европе. С 1936 г., на протяжении десятилетий, например, в разных редакциях, с перерывами, выходила газета   דאָס פריַיע וואָרט  "Дос фрайе ворт" ("Свободное слово"), просуществовавшая до второй половины 1970-х гг., и связанная с "Еврейским рационалистическим обществом" (Yidishe ratsionalistishe gezelshaft), о котором шла речь в первой главе. Существовали и другие газеты. При Рационалистическом обществе с 1930-х до 1970-х гг. существовало  книгоиздательство. Общество было тесно связано с различными культурно- просветительными идишистскими организациями США и Западной Европы, в первую очередь, с нью‏-йоркской "Идиш-лигой". Участники идиш-анархистише бавегунг в других странах характеризовали небольшие круги аргентинских собратьев именно  движением.
   Мы рассмотрели возникновение и начальный период деятельности еврейского анархистского движения. Характерными его чертами являлись формирование в среде выходцев, в основном, из Российской империи, а  также привязанность к языку идиш. Последнее проявлялось отчётливо на протяжении всего столетия существования Движения, - даже в период, последовавший за окончанием  второй мировой войны, когда идиш перестал являться  разговорным языком еврейских масс.

[Вечора]

________________________________________
 [1] Подробно см.: E. Silberner, Western   Socialism and the Jewish Question. Bialik Institute, Jerusalem, 1955. P.287-293 (О взглядах Бакунина по еврейскому вопросу).
 [2] Софья Григорьевна Кропоткина (1856-1942), урождённая Рабинович, дочь революционера, носившего  подпольную кличку  “Ананьев”. Родилась в Киеве,  выросла в томской ссылке, куда отправили её  отца. С трудом выбравшись в Европу и, будучи студенткой биологического факультета Женевского университета,  вращалась в эмигрантских революционных кругах,  где и познакомилась со своим будущим мужем в мае 1878 г.
 [3] См.: קראָפּאָטקין - זאַמלבוך. אַרויסגעגעבן  פון דער גרופּע “דוד עדעלשטאַט” - בוענאס-איירעס, 1947
 [4] Михаилу Александровичу Бакунину (1814-1876) посвящена большая литература. Применительно к его  взглядам на еврейский вопрос, однако, можно перечесть по пальцам авторов, углублявшихся  в эту тему в своих исследованиях. М. Неттлау, В.Полонский, Ю.Стеклов,  М.Сажин (Арман Росс)  и другие старательно избегают упоминания о юдофобстве виднейшего представителя раннего анархизма.  Даже Сажин, старейший революционер, друг М.А., единственный из известных бакунистов,  доживший до установления  в России Советской власти, вероятно, просто  стыдился упоминать  об этой черте своего друга (во времена, когда Сажин был  уже  глубоким стариком, евреи составляли в  международном анархизме значительную величину).  Ни единой строчки не уделяет этому  и  Н.М. Пирумова, автор единственной монографии о Бакунине, вышедшей в СССР в поздний период существования  Советской власти (Пирумова. Бакунин. - ЖЗЛ, - М., 1970). Необычайно скупо упоминают об этом современные западные авторы (см., например: Eugene Pyziur. The Doctrine of Anarchism of Michael A. Bakunin. - The Marguette University Press, Wisconsin, 1955). Единственный историк, подробно рассматривающий этот вопрос, - Э.Зильбернер (см. выше).
 [5] “Буревестник”, № 8, 1907, стр.10.
 [6] Комин В.В. Анархизм в России, гл.1;  Гончарок М.  Век воли (русский анархизм и евреи XIX - XX вв.), гл.3.
 [7] По данным украинского историка Анатолия Дубовика (идеолога современной Революционной конфедерации анархо-синдикалистов им. Н.И.Махно, Днепропетровск - Донецк), первой анархистской группой на территории Российской империи была не белостокская, а кишинёвская - т.н. "Южная группа анархистов-коммунистов" (1900г.), руководимая Моисеем Ханжи. -  М.Гончарок, личный архив. Письмо А.Дубовика от 7.09.2000.
 [8] См.: זשערמינאַל (1900-1908). אַנאַרכיסטישעס-אָרגאַן, אָרגאַן פיר אַנאַרכיסטישער וועלטאַנשויאונג - “Жерминаль” (1900-1909 гг.), анархистишес-орган, а также  דער הילף-רוף, שטימען פון די רוסישע געפענגניסע  - “Дер хильф-руф” , штимен фун ди русише гефенгнисе,  т.е. “В помощь”, “Голос помощи”, с подзаголовком -  “Голоса русских заключённых”. Этот орган выходил с 10  сентября 1910 г. под ред. Р. Рокера,  на двух языках - идиш и русском, и был прообразом т.н. Анархистского Красного Креста в Европе, занимавшегося сбором средств в помощь анархистам, находившимся в царских (позднее  - советских) тюрьмах.
 [9] The Periodical Publications of the Jewish Labor and Revolutionary Movements in Eastern and Southwestern Europe 1877-1916. An Annoted  Bibliography. Compiled by A.Greenbaum.
 [10] Комин, Анархизм в России, гл. 2.
 [11] Там  же. Кроме того, см.:  Chaim Seeligmann. “Juden”. - Lexikon der Anarchie; Гончарок М. Век воли. Русский анархизм и евреи , стр. 13-22.
 [12] Chaim Seeligmann, “Juden”.- Lexikon der Anarchie.

[Дубовик]

Вечора, это отрывки из работы Михаила Гончарука?

[Вечора]

Ага. Только он Гончарок. Если не ошибаюсь.
http://www.jewniverse.ru/biher/goncharok/anarchie/2.html

[Дубовик]

Это была опечатка, - конечно, Гончарок.

[Дубовик]

Гончарок Моше (Михаил)

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ЕВРЕЙСКОГО АНАРХИСТА

Я никогда не писал мемуаров и полагаю, что делать это следует не для увековечивания личности автора в памяти потомков, а для того лишь, чтобы передать читателю конкретные исторические факты из времени, в котором жил и действовал автор, для того, чтобы будущий исследователь собрал как можно больше данных по интересующему его периоду, почувствовал т.н. «аромат эпохи». В данном конкретном случае – эпохи «развитого социализма» в СССР, которая, надо надеяться, ушла в область истории и никогда более не повторится.
Я пишу эти краткие воспоминания по предложению моего друга Анатолия Дубовика, историка и одного из идеологов современного анархизма на Украине. Толя полагает, что мемуаристика такого рода поможет историкам и молодым энтузиастам Движения лучше понять время, в которое жили мы, - представители несколько более старшего поколения сторонников анархистской идеологии.
В мире существуют сотни и тысячи авторов, принадлежавших самым разным общественно-политическим движениям, переживших гораздо больше меня, страдавших значительно сильнее; собственно говоря, я вообще не страдал. Я не сидел в советских тюрьмах, не подвергался принудительному «психиатрическому» лечению. Я не могу поведать читателю ничего такого, что хотя бы отдаленно напоминало правдивые и страшные воспоминания таких «зубров» диссидентства самых разных сортов и борьбы с советским тоталитаризмом, как Буковский, Мурженко, Осипов, Плющ, Менделевич… Кроме того, всегда существует опасность романтизации эпохи и, соответственно, возвеличивания собственной личности в этой эпохе. Попытаемся скрупулезно придерживаться фактов.
Я родился в 1962 г. в Ленинграде, в семье инженеров. Отец и мама происходили из совершенно ассимилированных еврейских семей. Отец родился в 1937 г. в Кременчуге, мама – в 1938-м в Ленинграде. Среди моих предков были не только евреи. Прабабушка моя с материнской стороны, Берта, родилась в конце 19-го века в местечке под Витебском и, видимо, влекомая модными в ту эпоху среди евреев ассимиляторскими идеями, пожелала уйти из дома, дабы вести самостоятельную жизнь: не ждать жениха, которого ей подсунут родители, а зарабатывать на хлеб самой, учиться и получить специальность, чтобы приносит пользу людям. Бегство из семьи привело ее в Витебск, где она, по процентной норме, принятой в царское время для евреев из «черты оседлости», поступила на медицинские курсы и, в итоге, стала врачом. В 1912-1913 гг. она повстречалась с молодым армейским офицером, греком по национальности, Владимиром Совапуло. В результате сей романтической связи прабабушка забеременела. Грек оказался не на высоте; его родители категорически возражали по поводу брака с еврейкой, тем более – некрещеной. Прабабка, не придававшая религии в своей жизни никакого значения, креститься, тем не менее, категорически отказалась. Они расстались, а в январе 1914 г. родилась моя бабушка Кира. Я не буду нудно и долго рассказывать о судьбе ассимилированной семьи, имевшей еврейские корни. Короче: вырастя, бабушка вышла замуж за Николая Васильевича Заплетина, инженера, происходившего из поволжской крестьянской семьи со смешанными русско-татарскими (или чувашскими?) корнями. Так началось и так продолжалось разрушение традиционного, освященного веками, еврейского местечка, еврейского традиционного уклада жизни.

[Дубовик]

Для чего я пишу обо всем этом? Чтобы читатель понял, какие силы при воспитании столкнулись во мне, появившемся на свет в начале 60-х годов 20-го века. С одной стороны – интернационализм, переходящий в космополитизм, и полное равнодушие к религии со стороны семьи моей мамы, с другой – ярко выраженный поиск своих национальных корней, подспудно начатый под влиянием семьи бабушки со стороны отца.
Мой прадед со стороны папы, работавший на железной дороге в Кременчуге, Ашер Есельсон, обеспечивавший семью из 11-ти детей, был убит царскими казаками, зарублен и сброшен с поезда. Это случилось, кажется, еще до революции. Некий репортер-газетчик, оказавшийся свидетелем убийства, сфотографировал кровавое месиво, оставшееся от еврея-железнодорожника, и поместил снимок в местной газете. Прабабушка, собирая детей-сирот (и среди них мою бабку), в йорцайт, годовщину смерти мужа, доставала эту фотографию и говорила одну-единственную фразу:
- Посмотрите, что русские люди сделали с вашим отцом.
Эти слова, на всю жизнь запомнившиеся ей с детства, неоднократно повторяла и моя бабушка для меня. Потом был 1937-й год, расстрел бабушкиного брата Сюлика (Израэля) – как «троцкиста»; с другой стороны – арест и казнь некоторых других моих родственников, - за несуществующие грехи. Потом был 41-й год. Бегство в эвакуацию с моим малолетним отцом на руках. Фотография зарубленного Ашера пропала, но фраза осталась.
В конце 1950-х годов мои родители встретились в Ленинграде. В 1962 г. появился на свет я.
Я учился – сначала в восьмилетке, потом перешел в десятилетку. Психологическое влияние отторжения от большевистской идеологии было сильно, при том, что дед мой со стороны мамы, Коля, был идейным коммунистом, правда – антисталинской направленности. В раннем детстве, гуляя с ним «за ручку» во дворе нашего дома, я слышал:
- Мика! Ленин был хороший человек; Сталин был плохой до войны и после. Во время войны он тоже был хорошим. Понял?
- Понял, деда, - говорил я, хотя не понимал ничего решительно. В русском деде моем уживалась преданность господствовавшей идеологии и обида за отобранный в 37-м партбилет.
Как и почему я стал интересоваться анархизмом? Не знаю. Не помню. Сказалось все: и осознание фальши речей проповедников советского строя (в начале 70-х годов в фальши этого строя уже не сомневался, по-видимому, никто); и детская моя горечь от бабушкиной фразы о том, что царские казаки зарубили ее отца; и влияние деда – если бы не Советская власть, он не стал бы инженером, ученым, кандидатом наук, а остался бы обыкновенным крестьянином и, следовательно, дореволюционная власть была еще хуже, чем новая (теперь я в этом вовсе не уверен); и то, как в начале 80-х, когда мне, уже учившемуся в институте, предложили вступить в партию, и мама, раздувая крылья носа, процедила:
- В моей семье коммунистов не будет!
Определенное влияние оказали, конечно, и «голоса» из-за «бугра». «голос Америки» и «Би-Би-Си» в семье слушали все, даже ортодоксально коммунистический дед. При этом считалось, что «Радио Свобода» и «Свободная Европа» - это уже чересчур, они не объективны. «Голос Израиля» на русском и идиш слушал только мой второй дед (со стороны отца), Хаим; чему-то хихикая и прищелкивая пальцами, он всегда, после очередного прослушивания, объявлял мне только одно, - какая температура воды сегодня в реке Иордан. Наша дальняя родственница, тетя Уля, когда-то – близкая подруга Анны Андреевны Ахматовой, приходя к нам домой, говорила мне, иногда сбиваясь на французский:
- Мишаня, дед твой, папин папа, совсем сбрендил; его не интересует, какой дрек эти коммунисты, чтоб они сгорели. Его интересует, сколько градусов в Иордане. Мир гори огнем, хоть вся планета гори огнем, коммунисты правят бал; так нет, - его интересует лишь одно: сколько сегодня градусов в Иордане. Как будто сегодня к вечеру он полезет в этот Иордан купаться! Эти сионисты совсем чокнутые.
Под сионистами она подразумевала всех, кто не столько проклинает «махтунью» - родную Советскую власть, которую она ненавидела зоологически, - сколько интересуется новостями из Израиля.

[Дубовик]

К десяти годам я усвоил, что:
большевики – это плохо; царская власть, т.е. власть буржуазии, - тоже мало хорошего; что антисемиты – подонки, но с ними ничего не поделать; что евреем-националистом (тогда я считал, что это равнозначно понятию «сионист») быть стыдно. Кто виноват во всем, что потерпели за десятилетия моя семья и семьи моих родственников, друзей и одноклассников? – Коммунисты и нацисты. Что любой, кто борется с Советской властью и сидит за эту борьбу в лагерях, - святой (тогда я еще не знал, что в диссидентском движении были такие личности, как Огурцов, сторонник христианско-монархического возрождения России, Иванов-Скуратов и Бородин, с их странной трактовкой национального вопроса, и откровенный фашист Фетисов). Не только диссидентское, но и национальные движения, стремившиеся к отделению своих народов от центральной власти в Москве, вызывали симпатию. Литовское, эстонское, украинское, армянское. В январе 1978 года в московском метро прогремел взрыв, устроенный группой Стефана Затикяна. Помню, - никто не верил, что это настоящий теракт армянских националистов. Сходились на том, что это – провокация КГБ в целях расправы с армянским национальным движением. Никому не приходило в голову, что цена такой провокации была бы слишком высока, - официально признать наличие в благополучном СССР настоящего боевого подполья; в результате взрыва были погибшие и раненые, вдобавок ко всему, на Казанском вокзале столицы была обнаружена еще одна, неразорвавшаяся бомба. Спустя более 20 лет, уже живя в Израиле, я увидел по телевизору документальную запись отрывков из процесса над Затикяном и его товарищами. Съемка, естественно, велась операторами госбезопасности. Меня поразило красивое лицо главного обвиняемого, ставшее страшным в момент произнесения последнего слова: «СССР – русско-жидовское государство…» Никогда в жизни ни от одного армянина я такого не слышал. Сразу же вспомнилась фраза в небольшой статье в «Известиях» в 1978 г., в которой описывался процесс; там говорилось о зоологическом антисемитизме главного обвиняемого. Я, помнится, тогда этому не поверил, - пока в начале 2000-х годов сам не услышал этого по телевизору.
Вот, пребывая в такой атмосфере, в возрасте 14-ти лет, я увидел у папы на полке книгу Льва Черного «Новое направление в анархизме», изданную в Ленинграде, в начале века. Эта книга перевернула мою жизнь, мою пионерско-оппозиционную протоидеологию. Идеология анархизма открыла для меня, что можно быть порядочным человеком вне рядов какой-нибудь конкретной партии; вне какой-то конкретной национальности и религии; вне всего того, что мы, взрослые и дети, презрительно именовали «ИХ системой».
(Теперь, по прошествии чуть ли не трех десятилетий, я думаю, что и в анархистской идеологии был перехлест, - вернее, много самых разнообразных перехлестов и загибов; но до сих пор полагаю, что не было среди общественно-политических учений 19-20 веков более порядочного, честного и открытого, нежели учения Кропоткина и Рудольфа Рокера, учения, базировавшегося не на сиюминутной политической выгоде, а на понятии Свободы и Справедливости, как таковых).
Я был книжным подростком. Я искал на полках библиотек и в букинистических магазинах литературу, имевшую отношение к анархизму, но находил мало, прямо-таки – ничтожно мало: в активе был Лев Черный (Турчанинов); адаптированное для детей, тщательно выхолощенное издание кропоткинских «Записок революционера»; биографии Кропоткина и Бакунина, очень осторожно написанные Натальей Пирумовой. Две последние книги я держал за настольную литературу и, в конце концов, привез с собой в Израиль.

[Дубовик]

В 1979-м, в возрасте 16-ти лет, не в силах держать в себе открытия Новой Идеологии, я начал рассказывать о ней своим одноклассникам. Большинству ребят, готовившимся к сдаче выпускных экзаменов, все это было глубоко безразлично. Лишь мой «наперсник детских игр», друг и товарищ еще с подготовительной группы детсада, Валера Б., слушал меня, раскрыв рот. К группе единомышленников присоединился и Леша Т., и еще пара-другая парней. Имен этих единомышленников я не назову, т.к., в конечном итоге, они сыграли весьма печальную роль в истории нашей группы. Порядочным человеком оказался Т., именно близко к сердцу принявший новую идеологию (встретившись с ним несколько лет назад, приезжая в Ленинград, я, кстати, уже не назвал бы его анархистом). Он возглавил «боевой отдел» нашей «организации», который для конспирации назвал «БИ» - «Бандой идиотов». Он же являлся автором герба нашей группы. Тот был частично списан с герба западногерманской РАФ. Посредине поля – автомат типа «шмайсер», в обрамлении слов «За вашу и нашу свободу!» Именно этот герб показал детскость наших представлений о подполье. Настоящим подпольщикам в условиях тоталитарного режима никогда не пришло бы в голову создавать какие бы то ни было гербы, символы и гимны.
Факт: в 1979-м году, в Ленинграде, Городе Трех Революций, мы создали маленькую группу «Черный Передел – 2», идеологию которой охарактеризовали как анархистскую. Мной была написана программа, представлявшая дикую эклектику из кропоткинско-бакунинских идей, из цитат Хорста Малера и Ульрики Майнхоф (которых мы совершенно ошибочно причисляли к анархистам), из пары-тройки фраз Тимоти Лири - идеолога американских хиппи 60-х гг., и Джерри Рубина, идеолога движения «йиппи» того же периода. Все это романтически окрашивалось ссылками на народническую идеологию 70-80-х гг. 19-го века (Желябов-Перовская) и сдабривалось изрядной порцией цитат из братьев Стругацких (в первую очередь – из «Гадких лебедей», без ссылки на источник).
Программа была напечатана в двух экземплярах на пишущей машинке моего деда-коммуниста (и уничтожена в 1984-м, в апреле месяце, когда я почувствовал, что КГБ вплотную заинтересовался персонами некоторых из нас).
С этой программой, с верой в мировую революцию, со смутным осознанием чувства локтя друзей-сверстников, с ощущением, что в 37-м все давно кончилось бы для нас по-другому, - я поступил на исторический факультет ленинградского Педагогического института имени А. И. Герцена.
Здесь я познакомился со своей будущей (первой) женой Ирой П. и пошел проповедовать идеи Абсолютной Свободы в массы., то бишь – в круги ленинградской хипповой «Системы», - на станции метро «Невский проспект» и «Гостиный двор», в садик у Казанского собора. Идеи имели определенный успех в кругах местных хиппи и Панков, особенно – идея борьбы с нацизмом. Так как бороться с господствующей идеологией в лице идеологического отдела ЦК КПСС было совершенно невозможно, то мы решили бороться с т.н. «нацистами» в молодежных кругах. Идеология неофашизма среди подростков была довольно популярна в центральных городах России уже в конце 1970-х годов; «нацистов» выявляли по внешнему виду: по своеобразной стрижке и одежде (черные куртки, фуражки со стилизованным изображением свастики, подбритые виски и прочее).Не забуду грандиозную драку между питерскими «нацистами» и панками осенью 1980-го года, на станции метро Приморская, недалеко от Василеостровской. Мы распространяли машинописные листовки, призывавшие бороться с «неонацизмом – неофициальным проводником идей официальной Советской власти». Полуофициальный Ленинградский рок-клуб (впрочем, существовал ли он тогда? Или это культурное явление открылось парой лет позже? Не помню) в своих боевых песнях-намеках дал легитимизацию этой борьбы. Спустя некоторое время, однако, в кафе на улице Зверинской (легендарная Петроградская сторона) я вдруг увидел лидеров питерских Панков и «нациков», сидевших за одним столиком и мирно потягивавших принесенный с собой портвейн (пиво?) и договаривавшихся между собой о следующей битве. Вот тогда у меня в первый раз родилась мысль о том, что все действия молодежной тусовки нашего города (и, наверное, других тоже) регулярно и аккуратно согласуются с Органами.

[Дубовик]

Листовки мы распространяли на молодежных тусовках, среди «своих». В нашу компанию приходили и уходили люди. Было несколько ярких типов, среди них – некто Леша З. по кличке Лева Задов, идейный анархист 18-ти лет, с которым мы не сошлись на почве национального вопроса: евреев он недолюбливал.
В ноябре 1980 г. мы ездили в Выборг, недалеко от финской границы; в одном из пригородных лесов состоялся «смотр» группы. С черным знаменем мы промаршировали несколько километров под заснеженными елями и соснами. Одним из студентов нашего факультета были сделаны отличные фотографии этого шествия; несмотря на мои просьбы дать мне фотографии для нашего «архива», он отказался. Теперь думаю – и слава Богу.
Зимой 1980 г. мою жену Ирину, активную деятельницу ленинградских хиппи, завалили на экзаменах. Делалось это при прямой наводке органов, - никто из преподавателей даже не скрывал этого. За месяц до того Ирина выступила на семинаре по философии, на котором подчеркнула какую-то неувязку у Маркса. Кто-то настучал. Задача деканата теперь была – выкинуть из института, и все. Не 37-й год, все ж таки. «Отделалась легким испугом». Легкий испуг выразился в разрушении центральной нервной системы: Ира лежала в постели несколько месяцев. Рассказывать об этом неприятно, тем более, что это не имеет прямой связи с целью повествования. Расскажу лишь, как после очередного экзамена, когда доцент Островский, ухмыляясь, поставил ей «кол» в зачетку, она вышла из аудитории – и упала. Что-то отказало. Островский же переступил через нее и пошел, посмеиваясь, в деканат. Я схватил ее на руки и держал, глядя вслед доценту. Тогда я, в первый раз в жизни, почувствовал ненависть. Не абстрактную, а вполне конкретную.
В 1981 г. в нашем институтском корпусе кгб-шники нашли стопку листовок, призывавших к освобождению Сахарова и еще к чему-то подобному. В нашем 20-м корпусе находились два факультета – исторический и филологический (литературный). Искали всюду. На нашем «идеологическом» истфаке искали особенно усердно. Взяли нескольких студентов, среди них – Диму Г., хиппи-поэта, художника (кажется, сломали), моего близкого приятеля, еврея Рому М. (за дружеские отношения с неким Витей А., представителем «национал-сталинистской партии»; вмешательство высокопоставленного папы не помогло, - исключили); вызвали и меня. Вопрос был – что я могу рассказать о «студентах Г. и М.». Я сказал, что хорошие ребята, хорошо учатся. «Что-то у вас все хорошие ребята, все хорошо учатся», - со злостью пробормотал гебист, отпуская меня.
Мы тем временем разрабатывали планы свержения большевиков по всей стране. Завели библиотеку, стали строить планы поисков реальных средств по борьбе. Думали о Синявинских болотах, где тьма-тьмущая была оружия со времени Второй мировой.
К тому времени буквы SNZ («Шварце Неуауфтайлунг – цвай», немецкоязычное название нашей организации) виднелось в Питере во многих подъездах, написанное нами и не нами. Почему именно SNZ? Аббревиатура от «Черного Передела – 2» по-русски звучала неблагозвучно: «ЧПД». Не то ЧП, не то – КПД.

[Дубовик]

Первого марта 1981 г., в столетнюю годовщину убийства народовольцами Александра Второго, я организовал маленький митинг на Екатерининском канале (при коммунистах – Канал Грибоедова), на том месте, где стоит «Церковь-на-крови». Прохожие дивились. Милиция не подошла.
И вот, весной 1984-го, мой бывший одноклассник Леня Р. (ассимилированная русско-немецкая семья, из ленинградских немцев), член группы, звонит мне: «Мишка! (гордо) Я написал листовку. «Смерть КПСС!» Повесил ее в моем институте. Пусть знают!»
Господи!
- КАК написал?! От руки или напечатал на машинке???
- От руки.
Через два дня его взяли. Он не додумался ни до чего более умного, как пришпилить рукописную листовку на двери СПЕЦОТДЕЛА своего Кораблестроительного института, в котором учился. Вычислили, видимо, по почерку.
Не знаю точно, что там было написано. Типа того, что СССР – фашистское государство.
В последний день апреля 1984 г. я сидел в институте на лекции. Со мной был чемодан диссидентской литературы. Ее прилежно читала моя подруга Света К. Там, помню, было что-то из Александра Исаича, несколько номеров израильского журнала «22», еще что-то. Рукописный ленинградский альманах «ЛЕА» был, по-моему.
Стук в дверь. Входит секретарша деканата.
- Гончарок! Срочно в профком!
Меня что-то дернуло. «Светка, - шепчу, - возьми чемодан, сядь на него, никого не подпускай. Пока не вернусь».
А если бы – не вернулся?
Загубил бы жизнь и ей, и себе?
Кстати, она так и сидела на чемодане с литературой. До последнего. Пока не вернулся.
На дворе – 84-й год. Апрель. Ровно год до начала «Перестройки».
Иду в профком, чувствуя, что все – плохо.
Открываю в главном корпусе дверь.
Какая-то гладкобритая рожа в гражданском костюме, смеясь, рассказывает анекдот бледно выглядящему председателю профкома.
- Здравствуйте. Миша Гончарок, истфак. Вызывали?
Молодой человек с аккуратной стрижкой подхватывает меня под руку:
- Михаил Маркович! А мы Вас заждались! Нужно поговорить. ПРОЙДЕМТЕ!
Никогда в жизни меня еще не называли по имени-отчеству. Мне было двадцать лет. Ну что ж. Коленки трясутся, но – извольте. Пройдемте.
Ввел он меня в маленькую комнату недалеко от институтского профкома. Идя по коридору, эту комнату и не заметишь. Где-то рядом, судя по звуку, уже крутился огромный бобинный магнитофон.

[Дубовик]

«Беседа» длилась около пяти часов. Спрашивал он меня самые разные вещи. Что за группа такая, почему «Черный передел», почему – SNZ? Какие книжки читаем; что вообще делаем. Вспылил имена некоторых участников, включая Леню Р. По тому, как строились вопросы, я понял, что, по крайней мере, двое моих товарищей вольно или невольно излагали органам то, что происходило на наших сходках. Очень неприятно было узнать, что тот же Леня Р. рассказал все, что знал и не знал, присовокупив ко всему, что это я заставил его написать пресловутую листовку и совершить дикий по глупости поступок – вывесить ее на всеобщее обозрение на дверь институтского спецотдела. По словам офицера ГБ, Леня оказался сущим говнюком, - он плакал, порывался вставать на колени и умолял о прощении, чем привел разговаривавших с ним комитетчиков в состояние, похожее на удивление. Я бы не поверил тому гебисту, но увы, - я хорошо знал, что друг мой Леня, при своих широких плечах спортсмена – большой трус. Кроме того, из разговора я понял, что он, действительно, назвал им имена людей, связанных со мной, в том числе, - людей, совершенно непричастных к детскому нашему подполью.
Среди указанных им было имя моего друга и однокурсника Игоря Т., к группе и к анархизму вообще отношения никогда не имевшего. С Игорем мы тогда вместе подпольно учили иврит на квартире преподавателя Валерия Л. Игоря тоже вызывали в органы, за что он на меня потом наорал и совершенно справедливо заметил, что не желает отвечать за моих приятелей-кретинов, которые, по совместительству, являются стукачами, лишь по недоразумению именуя себя анархистами, «что, впрочем, одно другого не исключает».
К слову сказать, Т. ныне – ведущий в России специалист по библеистике и гебраизму, автор многих толстых, солидных книг, профессор, завкафедрой истории религии в Ленинградском университете, председатель многих научных комиссий, участник международных конференций по иудаике, проходящих в Иерусалиме.
… Мелькнули в разговоре с гебистом и такие цитаты из наших высказываний, о которых не знал и Леня Р.; я понял, что гебист цитирует вещи, сказанные мной в беседе с одним парнем из нашей компании, которого мы называли Бригадир. Звали его по-настоящему, кажется, Володя. Спустя много лет мне сказали, что Вова Бригадир и был, по-видимому, настоящим провокатором, причем страсть к этому делу у него была наследственная (Отец его, как выяснилось, был офицером МВД, не то КГБ), - именно он, а не спятивший от страха несчастный Леня Р. аккуратно докладывал куда надо о происходившем на наших тусовках.
От меня требовалось, чтобы я поступил как настоящий комсомолец: ходил на встречи в молодежные компании хиппи, панков и прочих, - с последующими отчетами, разумеется. Я объясняя, что не понимаю, за что мне достается такая высокая честь: никакой организованной группы не было и нет, никого мы не убили, ни в кого не стреляли, все это было детскими играми, - многие ведь играют «в войнушку», ну и что? Книжки, которые мы читали, мы находили и покупали в официальных букинистических магазинах. Я понял, что стукачи не знали или не хотели сообщить органам о фантастических наших планах свержения строя, - может, опасаясь за собственную шкуру. Ни о программе кружка, ни о гербе, ни о планах поехать как-нибудь на Синявинские болота за ржавым оружием разговора не было.

[Дубовик]

Раз десять, с разных позиций, он предлагал мне стать осведомителем. Я, чувствуя себя на грани истерики, твердил – «нет». Все это время я, естественно, дико психовал: скверно-добродушная ухмылка гебиста, лампа в лицо, шуршание магнитофонной ленты, - очень действовали на нервы. Я выкурил все свои сигареты; он предложил мне свои. Я взял – и на протяжении последующих часов выкурил всю его пачку. Помню, это была бело-голубая пачка популярных в то время «ТУ». Впоследствии мне сказали, что брать предложенные ими сигареты ни в коем случае нельзя, - они воспринимают это как условный знак потенциального согласия на сотрудничество. Когда в очередной раз я отказался, он стал угрожать. «Вы, Михаил Маркович, историк, будущий педагог; мы не можем позволить таким, как Вы, воспитывать наших детей». – «Ну, не позволяйте, что я могу поделать. Я, действительно, историк. Мне нужно было изучать анархистов-писателей в оригинале, в хрестоматиях и учебниках мало материала. Разве это преступление? Скажите, я конкретно совершил что-то преступное? Нарушил закон?» - Он поморщился: «Да нет. Но все это, с Ваших слов, детская игра эта, дурно пахнет. Помогите нам, еще раз прошу по-хорошему». – «Нет».
Он изменил подход: «Мы знаем, что Ваша жена больна. Хотите, найдем хороших врачей? Бесплатно. Сервис – на уровне». – «Спасибо. Не хочу. И так выздоровеет».
«Тогда – Вы вот должны осенью идти в армию…» (у нас не было в институте военной кафедры, и все выпускники призывались как рядовые) – «… Так, если нам поможете, в армию вообще не пойдете. Хотите?» - «Не хочу. Как все, так и я. То, что Вы мне предлагаете, - незаконно. Как же Вы, представитель официальной организации, можете предлагать такие незаконные вещи…» Он хмыкнул. «Ну ладно. Вот, представьте: идете Вы в армию. А там – оружие. Автоматы. Они, бывает, стреляют. Будете в карауле, - вдруг, нечаянно, кто-нибудь в Вас выстрелит? И убьет. Вот беда-то будет!»
Это, если смотреть со стороны, звучало очень глупо. Но там, в той мерзкой комнате, фантазия моя разыгралась. Только очень большим усилием воли я отказался тогда от болтовни. Просто, в моей семье, пострадавшей в 1937-м, всегда говорили: на такого рода предложения соглашаться нельзя никогда. Ни за что. Один разочек дашь слабину – потом никогда не отмоешься. Они ни за что не отвяжутся, - до самой смерти будут шантажировать той бумажкой, которую предлагают подписать всем соглашающимся сотрудничать. Я же в голове держал одно: «Я же не человек буду, а дерьмо. Всю жизнь». Я старался не вслушиваться в то, что он говорил. Выгонят из института? Ну, не беда. Пойду работать дворником, или там в котельную. Как Витя Цой пошел. Чтобы отвлечься, сидя, я начал раскачиваться на стуле, как старый еврей на молитве.
Он вдруг спросил: «Хотите подышать воздухом? Идите к окну». Я, как робот, подошел к окошку. «Хорошо? Солнце, воздух, люди ходят. Свободные, без угрызений совести. Обернитесь». Я обернулся к нему, встав спиной к окну. – Он стал вдруг медленно прижимать меня к окошку, и – говорил, говорил, говорил что-то. Я вообразил, что он хочет выбросить меня в окно.
Но, видимо, это было последним усилием с его стороны.
«Ладно… Напишите расписку». – «Какую расписку? Ничего подписывать не буду». – «Мне нужно для отчета. У нас тоже отчетность. Без этой расписки я не могу Вас отсюда выпустить. Или, если хотите, поедем на Литейный. Там будете сидеть, сколько нужно будет, а расписку все равно напишите». (На Литейном находилось – и находится до сих пор – Управление КГБ по Ленинграду и области). «Что писать?» - Он вытащил из какого-то металлического шкафа в углу лист бумаги. Дал свою ручку.
Текст этой расписки я помню до сих пор и, надо полагать, уже не забуду:
«Я, Гончарок, Михаил Маркович, обязуюсь не разглашать содержание беседы с сотрудником КГБ». Число, подпись.
Он вывел меня наружу. По лестнице мы спускались вместе. Перед тем, как распрощаться во дворе, он сказал, закуривая:
«Странно. Вы не согласились. Давно я такого не видел… А друзья у Вас – сущее дерьмо. Видели бы Вы этого Р. Плакал, в ногах валялся, норовил ботинки нам целовать. Осторожнее. Если продолжите в свои дурацкие игры играть, - полетят головы. Обещаю. Всего хорошего».
И ушел.
Я на негнущихся ногах вернулся в свой учебный корпус. Лекции давно закончились. Во дворе, под деревом, сидела на скамеечке Света К. На чемодане с антисоветской литературой.
Дождалась.

[Дубовик]

Я думаю, что им просто не нужно было тогда заводить дело. Или по разнарядке, или еще по чему. Дело было не в детскости наших революционных игр. Они, если бы нужно было, раскрутили бы все в лучшем виде. Уже потом я узнал, что в том же году в Питере было дело диссидентской группы Мартынова. Вот их раскрутили по полной программе.
Я, вернувшись домой, сказал, помниться, маме: «Ты только не волнуйся. Меня, наверное, выгонят из института». Это все было перед защитой диплома.
А через пару дней позвонил Леня Р. – как ни в чем ни бывало. Стал хвастать, что офицер, беседовавший с ним (он назвал его по имени-отчеству), оставил ему свою визитную карточку, и вообще они теперь – лучшие друзья. Я не понял, для чего он звонит. То ли – подлец законченный, то ли фантастический дурак. «Леня, - выдавил я, - не звони мне больше никогда». Он что-то сконфуженно хихикнул. Я повесил трубку. Больше он мне не звонил.
И вот что странно. Меня не выгнали из института. Мне дали возможность закончить и защитить дипломную работу. Я же был уверен, что – не дадут, и каждый день был как на иголках. Ведь за гораздо менее опасные поступки – и без «групповщины» - мою первую жену выперли из того же института с треском, - всего за четыре года до этого. Правда, ко мне еще пару раз подсылали стукачей. Стукачи были неопытные, и даже я понял, что они заводят со мной разговор «по наводке». Староста курса, русский парень, подошел ко мне и, избегая смотреть в глаза, затянул что-то о том, что у нас преследуются евреи, не дают продвигаться преподавателям-евреям, даже профессорам. (Куда им еще продвигаться?!) Это было настолько глупо и шито белыми нитками, что я ответил ему торжественно: «Это – провокация сионистов. Евреи живут у нас очень хорошо». Он сразу отошел. Еще были случаи, но я уже не буду о них рассказывать.
И телефон мой прослушивался. Один раз я разговаривал с Игорем Т., кажется (извиняюсь), - о бабах. Игорь стал чересчур откровенно повествовать о своих победах, и я тоже в долгу не остался. Внезапно в разговор влез незнакомый, пронзительный голос:
- Мужчины! Вы что! Как вам не стыдно! А еще, называется, мужчины! Тьфу!!!
Мы настолько обалдели, что почти одновременно повесили телефонные трубки, - голос еще продолжал кричать. Слышимость была прекрасной.
Надо сказать, я с этой женщиной, - вероятно, сотрудницей соответствующего отдела КГБ (звукозаписывающего или как он там называется), - совершенно согласен. Не помню точно, что и как мы обсуждали, видимо, - достаточно мерзко и не по-мужски, раз даже гебисты взорвались.
Еще одно было – и остается – для меня странным. Буквально через несколько дней после «беседы» мне позвонил активист ленинградского сионистского движения Володя К., мой хороший приятель (ныне – экскурсовод, живет в поселении под Иерусалимом), и предложил поехать встречать бывшего президента Израиля Эфраима Кацира, известного ученого, приехавшего в Советский Союз на научную конференцию, - кажется, по биохимии. Кацир, явившись в Питер, хотел совместить полезное с приятным и встретиться с еврейскими активистами-отказниками.

[Дубовик]

Я договорился с К. о предварительной встрече. Встретившись, все ему рассказал. Он присвистнул. Сказал, что лично он не боится, но я сам для себя должен решить: идти на встречу с Кациром или нет. Я, по юношеской гордости, решил пойти (пошел бы теперь – не уверен). Встреча должна была состояться у станции метро Приморская, на Васильевском острове. Это уже не относится к теме: скажу лишь, что сударьу Кациру с супругой встретится с нами не дали и взяли у нас на глазах (мы наблюдали из окна многоэтажки, из квартиры какого-то нервного отказника), подпустив к подъезду. Я видел, как почтенного этого сударьа закинули в милицейский «козел» без окон, изящно подсадив туда же его жену. Потом «козел» и штук пять машин сопровождения тронулись, оставив меня, сидевшего в отказнической квартире, в испарине. К нам же никто не поднялся даже для того, чтобы проверить документы. Я уверен, что всех нас сфотографировали и записали еще при подходе к дому. Странным в этой ситуации для было и остается то, что все это произошло, повторяю, почти сразу же после «беседы» с гебистом, пообещавшим мне, что «полетят головы», если я продолжу заниматься политическим непотребством.
Головы не полетели.

Вот, собственно, и все. Я продолжал интересоваться теорией и историей анархизма, но навсегда зарекся организовывать какие-либо подобные группы и кружки. Я изучал иврит и идиш и, приехав в Израиль в 1990 г., посвятил себя научной деятельности. Здесь, в Иерусалиме, работая в Центральном архиве истории сионизма, я написал множество статей на русском, иврите и идиш в научные и популярные издания, выпустил три книги и брошюру на темы истории анархизма в разных его ипостасях. Официальная тема моих научных работ – история еврейского анархистского движения (идиш-анархизм). Я переписываюсь со всем миром, с учеными-исследователями, с анархистами, с их библиотеками и архивами, и никто не мешает мне заниматься любимым делом. На работе мне только помогают в этом. Я не скрываю своей идеологии и политической ориентации, и никого это не шокирует. Я люблю эту страну, и для нормальных людей здесь определяющим в контактах со мной является именно это, а не мои политические взгляды.
Единственным последствием неприятных столкновений с официально несуществующим уже КГБ, явилась серия бесед с сотрудниками израильских спецслужб. Я имел глупость после приезда искренне ответить на вопрос их офицера (такие вопросы задаются всем мужчинам в возрасте от 20 до 50 лет примерно сразу же после прибытия самолета с новыми репатриантами в аэропорт имени Бен-Гуриона), - «были ли в СССР у Вас столкновения с органами безопасности или с милицией». Я ответил, что да, были, - и сказал, что на почве анархизма. Боже, что было! Наверное, я был первый анархист, прибывший в том году из России в Израиль. На меня сбежалась смотреть, наверное, половина сотрудников из местного спецотдела. Потом, на протяжении следующего года, меня вызывали в самые разные места по вопросу: «что такое анархизм, почему я анархист, что я собираюсь делать со своим анархизмом здесь, в Израиле». Беседы проходили в гораздо более спокойных тонах, чем это было в России, но постепенно начали вызывать у меня раздражение. Мне показалось, что у советских гебистов и их израильских коллег в манере общения были одни и те же учителя. Я не преминул им это заметить, и добавил во время последнего вызова, что если я совершил какое-то преступление, то пусть мне об этом скажут, а если нет – то пусть отвяжутся.
Отвязались.

Иерусалим. Август 2002 г.