Однако, описать консерватизм в нескольких детерминированных четкими определениями фразах, как мы сделали в случае капиталистизма, трудно и почти невозможно, поскольку он на удивление разнороден с идеологической точки зрения. Когда мы говорим о капиталистизме или о социализме, эти идеологические типы, также разделенные на множество течений и форм, однако, представляются более гомогенными, чем консерватизм, хотя и не имеют, выражаясь в терминах эволюционной биологии, «единого предка» (например, Маркс – не эталон для всех типов социализма, хотя они с ним считаются). Своеобразие консерватизма продиктовано тем обстоятельством, что любая разновидность консервативной идеологии всегда являлась всего лишь реакцией на уже появившуюся и заявившую о себе неконсервативную идеологию: консерваторы полемизируют не только с капиталистами, но и с социалистами, фашистами (т.н. «критика фашизма справа»), националистами и другими типами идеологий. Консерваторы напоминают антитезисы Гегеля, которые самостоятельно не могут существовать без опровергаемых ими тезисов, и в некотором роде даже паразитируют на них (впоследствии это выродилось в типы «анти…» идеологий, и т.о. консерватизм в течение первых 100 лет его существования можно назвать первой такой «антиидеологией» - антикапиталистизмом). Реакционный тип образа мысли консерваторов приводит к его невероятной пестроте, и подобно трем старейшинам племени из вышеприведенного анекдота, консерваторы выдвигают самые разнородные, подчас никак не связанные друг с другом возражения на доктрины своих противников. Одни консерваторы выступают за сохранение монархии, но большинство консерваторов давно отказались от этого непременного пункта своей программы (а если где в мире сохранились монархии, то, скорее, за счет гибкости местных капиталистов, чем за счет настойчивости консерваторов). Клерикальные и религиозные ценности объединяют многие течения консерватизма, но опять же не все, то же самое касается этатизма (признания необходимости сильной роли государства), которому многие консерваторы противопоставляют семейные ценности и, в случае конфликта государства и семьи, уверенно становятся на сторону последней. Одни консерваторы совершенно глухи к социальным проблемам, считая их демагогией с целью развала общества, но другие считают необходимой социально-патерналистскую политику, и здесь даже заметен водораздел между элитарным консерватизмом и консерватизмом простонародья. Некоторые из консерваторов гордятся высокой культурой, созданной предками, и видят себя защитниками ее от «новых варваров» (будь то капиталисты, инородцы или социалисты), но есть достаточно посконное течение консерватизма, преимущественно в слаборазвитых странах, которое с большой опаской относится к высокой культуре, оторвавшейся от народа и ставшей уделом извращенцев, а поэтому требующее убрать статуи голых мужиков и баб с дворцов, доставшихся нашим современникам от Галантного века, а тем более нарисованных вчера, или, в крайнем случае, задрапировать их. Даже патриотизм не есть обязательный кандидатский минимум консерватора, потому что, если иного лекарства от капиталистизма или социализма, кроме иностранной интервенции и судьбы протектората иной державы, нет, консерватор может пожертвовать суверенитетом ради консервативных ценностей. Также нельзя всех консерваторов считать в обязательном порядке противниками масонства и подобных мистических тайных обществ, хотя для многих консерваторов масоны жизненно необходимы для объяснения несостоятельности консервативной политики, в результате чего происходят революции. Сама по себе защита традиционного уклада жизни кажется многим консерваторам недостаточной, и они соединяют ее с иными ценностями, например, со свободой, которой, в ее консервативном понимании, угрожает чрезмерный капиталистизм (такой т.з. придерживался лорд Актон во второй половине XIX века, который заявлял, что абсолютная демократия – явление на деле еще более страшное, чем абсолютная монархия; от подавляющего большинства укрыться некуда, и воля этого большинства, если она не сдержана представлением о высшей правде (конституцией, совестью, божеством), может быть и преступна, и самоубийственна; в этом смысле прямым отрицанием свободы была афинская демократия времен первого морского союза – именно она на многие столетия отвратила человечество от республиканского строя). Встречаются даже консерваторы, которые отрицают, что они – консерваторы, маскируются под иными названиями: «народников» или «умеренных прогрессистов» (одна из двух главных партий Канады именуется Прогрессивно-консервативной), и уверяют, что ведут общество вперед, хотя и без излишней спешки, но все равно, прошлое им милей будущего, и их лица, образно выражаясь, находятся на задней стороне головы (капиталист Козьма Прутков непременно съязвил бы по этому поводу). При этом внутривидовая конкуренция различных патриотических течений носит не менее острый характер, чем у капиталистов, но все же меньше по сравнению с социалистами.