Эта ненависть, для которой даже придумано специальное слово
«антисемитизм», кажется многим иррациональной и загадочной, но суть ее
проста и объясняется известным механизмом образования противоположной
реакции. Нас ненавидят из тоски по тому лучшему, что мы собой
представляем. Нас ненавидят потому, что хотят быть нами.
Фильм «Ида» снят в подчеркнуто скупой, бесстрастной манере, без тени
надрыва и без каких-либо мелодраматических аксессуаров, типа
чувствительной закадровой музыки. В ключевом эпизоде поляк средних
лет, проживающий со своей семьей в бывшем еврейском доме, соглашается
показать девушке место, где он закопал ее родителей, которых сам же и
убил на исходе войны для того, чтобы завладеть фермой. Соглашается,
естественно, не даром, а в обмен на отказ от каких-либо дальнейших
претензий. Яма, которую он выкапывает в лесу, неожиданно глубока,
почти в человеческий рост. Оттуда этот добрый человек достает и
передает еврейкам, героиням фильма, останки людей, собственноручно
зарубленных им 18 лет тому назад. Детский череп. Кости и черепа
взрослых. Потом еврейки уходят, унося в охапке свою страшную ношу. Они
уносят ее туда, где их предки от века привыкли хоронить своих близких:
на старое еврейское кладбище Люблина («Если оно еще существует», –
буднично замечает старшая). А мужчина с натруженными, привычными к
топору и лопате руками, хороший семьянин и набожный христианин,
остается сидеть в черной лесной яме, оглушенный ненавистью и чувством
вины.
Трудно вообразить себе более точную аллегорию современной
антисемитской Европы. Мы ушли, схоронив своих мертвецов (если было что
хоронить) на старых еврейских кладбищах (если они еще уцелели). Мы
ушли, унеся с собой свои претензии, а она, Европа, осталась. Она
глушит свое чувство вины покаянными речами, книгами, фильмами и
памятниками жертвам Катастрофы. Она пестует свою ненависть
антиизраильскими демонстрациями, бойкотами, открытой враждебностью.
Она ходит по нашей земле, пользуется нашим добром, дышит пеплом наших
сожженных детей, который до сих пор витает в европейском воздухе. Но,
подобно тому польскому крестьянину, вселившись в наши дома, европейцы
не стали нами. Снедаемые раскаянием и злобой, корчатся они в черной
лесной яме антисемитизма, и нет поблизости нашей великодушной руки,
чтобы вытянуть их на свет Божий. Нет, и не будет: мы слишком хорошо
знаем, что будет ПОТОМ.
Что ж, может, оно и к лучшему для Европы. Может, так она сумеет
осознать элементарную, в сущности, вещь: для того, чтобы стать мудрым
и храбрым, не надо убивать мудрецов и храбрецов, врываться в их дома и
вырезать их семью, а затем съедать печень и сердце своих жертв. Для
начала достаточно всего лишь не быть грабителем, убийцей и людоедом.
Если вы так отчаянно хотите стать нами – просто будьте нами, только и
всего.
