200 млн. жертв СССР.
"За глянцевой вывеской страны, где так вольно дышит человек, на самом деле скрывается преисподняя, где вместо сатаны правит бал усатый кремлевский горец с широкой грудью осетина! Он уже перемолол в ГУЛАГе жерновами пролетарской диктатуры несколько миллионов ни в чем не повинных людей…»
– 100 миллионов! - поправила сэросиха красным карандашом.
– 100 миллионов никак невозможно! - робко возразил Кокотов.
– Почему?
– Ну как же! Перед революцией население Российской империи было 150 миллионов. Польша, Финляндия, Прибалтика отделились. Это миллионов двадцать. Столько же исчезли в результате гражданской войны, голода, эпидемий, эмиграции. Потом двадцать миллионов погибли в Великой Отечественной войне…
– Тридцать! - поправила грант-дама таким тоном, словно речь шла об овцах.
– Хорошо - пусть тридцать. Тридцать, двадцать и двадцать - получается семьдесят. Если к ним прибавить еще ваши сто миллионов и вычесть все это из 150 миллионов, то получается: минус 20 миллионов. Даже если учесть высокую рождаемость тех лет, у нас в лучшем случае выйдет «ноль»!
– Ноль чего? - удивилась она.
– Населения. Никого. Пустая земля.
– Минуточку. Андрей Львович! Вы собираетесь писать художественное сочинение или статистическое? - подозрительно спросила грант-дама.
– Разумеется, художественное!
– Тогда посидите здесь!
Она встала и, по-балетному выворачивая мыски, скрылась за большой полированной дверью, рядом с которой была прикреплена золотая табличка:
Борис Леонидович Альбинин (Альбатросов),
Председатель Российского отделения «Фонда Сэроса».
Альбатросов, кстати, был видным писателем, обласканным советской властью. Его шеститомное собрание сочинений пылилось во всех книжных магазинах, а пятикомнатная квартира на Неглинной поражала своими размерами даже заезжих прогрессивных западных литераторов. И вот к какому-то славному юбилею ему за неутомимую литературную и общественную деятельность полагался орден Ленина. И все уже было решено, как вдруг его сынок, редкий дебил и студент Института международных отношений, попался на спекуляции валютой. От тюрьмы отец его, разумеется, избавил, сбегав на поклон в ЦК и напомнив о том, как по просьбе руководящих товарищей бодал Солженицына. Альбатросова пожалели (у самих росли те еще обалдуи), но решили все-таки немножко прижучить за существенные недостатки в деле воспитания подрастающего поколения. В последний момент орден Ленина ему заменили на Трудовое Красное Знамя, каковое у него уже имелось в количестве двух штук. И все бы ничего, но его одногодок, тоже писатель и, можно сказать, литературный супостат, из рук Брежнева в те дни получил именно орден Ленина. Такого унижения Альбатросов не стерпел:
– Позор! В какой стране мы живем? - кричал он жене, плотно притворив дверь спальни и выдернув из розетки телефон. - Даже изверг Сталин говорил: «Сын за отца не отвечает!» А они? Ну, как жить в этой стране? Ненавижу!
Ночью ему приснились две аптеки в Харькове, отобранные в 1925-м году, несмотря на то, что его отец, провизор, снабжал большевиков кое-какими химикалиями (не бесплатно, конечно!) для изготовления метательных снарядов. На следующий день Альбатросов, всегда сочинявший свои книги с утра пораньше, встал с постели небывало поздно, зато убежденным антикоммунистом, о чем благоразумно помалкивал до девяносто первого года. Узнав о крахе ГКЧП и победе демократии, он собрал пресс-конференцию и на глазах потрясенных западных журналистов сжег свой партбилет. Эта картинка обошла все мировые агентства, а «Вашингтон пост» напечатала статью под названием «Альбатрос новой русской революции». И нет ничего удивительного, что знаменитый финансист Сэрос позвонил ему через месяц и предложил возглавить российское отделение своего фонда, назвав при этом такой оклад жалованья, что писателю пришлось вызывать «неотложку»…
Грант-дама вышла из-за глянцевой двери и направилась к Кокотову походкой Одетты, измученной артрозом.
– Вот, Андрей Львович, еле спасла ваш проект!
– Да что вы? Спасибо… Не знаю даже, как вас…
– Потом, потом, - потупилась сэросиха. - Слава богу, Борису Леонидовичу очень понравился ваш замысел. А то ведь могло случиться самое худшее. Вот все, что я смогла для вас сделать…
Она положила перед Кокотовым синопсис, где цифра 100 миллионов была исправлена на 36,6 миллионов, а на полях, как это делается в бухгалтерских документах, появилась надпись «Исправленному верить» и летучая подпись Альбатросова, действительно напоминающая птицу, реющую над волнами.