На невнимательность или на неразборчивость германского мыслителя сослаться нельзя даже потому, что именно здесь же он очень точно и четко проводит различие в словоупотреблении. Видимо, поэтому надо полагать, что за таким именно обращением к «народу» стоит нечто весьма существенное для новоевропейцев. Это в какой-то мере выясняется и из того, что речь здесь идет об эвентуальной определенности к смерти не себя, прежде всего, а иного себе: «народа» или «народов», а равно и различных иных совокупностей людей. Причем речь идет о том, что для такой определенности к смерти достаточно уже того, что это, таким образом определенное, - просто иное и чуждое тому, которое осуществляет это определение, а равно и это отчуждение от себя чего-либо или кого-либо в качестве бытийственно иного себе.
Отсюда, способ «здесь-бытия» (Dasein) людей, согласно новоевропейцам, по меньшей мере не только предполагает в возможности, но и позитивно опирается в действительности на таковую эвентуальную необходимость «уничтожения» всего, воспринимаемого чужим, а потому и инобытийным, то есть иным для новоевропейского «здесь-бытия», будь то иное вне себя или иное в самом себе. В другом отношении это же будет выглядеть как позитивная необходимость уничтожения «отчужденного от себя бытия», то есть иного для себя и, тем самым, противостоящего в своей инаковости бытия. Причем опирается как на предельное основание, фундамент, базис своего собственного существования (качествования) как такового.
Что это, как не «борьба видов» и не «естественный отбор» в этой борьбе за существование, за Dasein? Но ведь это, кроме того, еще и борьба за самую возможность, а следовательно, и за право определять кого-либо к смерти, за самую возможность ничтожить, отчуждать и уничтожать кого бы то ни было; ничтожить, отчуждать и уничтожать все, самим же собою определенное в качестве иного себя, а равно и подлежащего отчуждению и уничтожению. Что это, как не борьба за фактическое обладание рассмотренным ранее «правом суверена», то есть за действительный статус «культурного охотника»?
Мало того, если учесть наследие гегельянства, младогегельянства, Л.Фейербаха и т.д., а равно и всю историю новоевропейских войн (религиозно-идеологических, психологических, политических, торговых и иных, в том числе и с использованием оружия), то можно отсюда заключить о том, что определение «друга» есть всего лишь иное выражение «Человеко-Божества», пусть даже и «эвентуально», в возможности при определенных бытийственных обстоятельствах, но все же «фундаментально». Российская философско-историческая мысль, собственно, это всегда подчеркивала, равно как и то, что это - скорее убожество Человека, чем его величие.
В таком случае определение «врага» вполне логично будет иным выражением идеи «Анти-Божества», то есть «Инобога» (Иного Бога, Чужого (своему) и Чуждого Богу, Чужого Бога и т.д.), как идеи того, что, претендуя на завладение «Владычеством Бога (Истинного)», противостоит (значение корня «stn», откуда Сатана, Дьявол, «империя Зла») и противоборствует Богу Истинному. Между прочим, Библия, повествуя о том, что послужило «причиной» изгнания из Рая, сначала указывает на слова Змия (Мудрости), обращенные к Еве (Жизни): «Будете как боги», а затем на слова Бога, обращенные к Адаму (Человеку) после грехопадения: «Вот ты и стал как один из нас»...
Может показаться, что последним уже дана формула и оценка так понимаемого фундаментального основания «здесь-бытия» человека, то есть «политического», а равно и всех актов богоборчества, присвоения божественного права «изгнания из рая» («объявления врагом») в какие бы формы и нормы они не рядились. Но для этого, как минимум, необходимо установить и доказать, что указанная мифологема действительно абсолютно универсальна по меньшей мере в рамках текущей эпохи, что совсем не очевидно.
Единственное, видимо, что сейчас можно попытаться сделать, так это, исходя из изложенного, предварительно определить пусть еще и не самое «политическое», но хотя бы «политичность» в ее новоевропейском понимании, то есть то специфическое отличие какого-либо социального явления, которое (отличие) свидетельствует о политическом качествовании этого явления, о возможности отнесения новоевропейцами этого явления к разряду определенных «политическим».
