Маленькая документальная повесть о большой науке (часть 1).

[Фёдор Менде]

Когда читаешь искренние и прямые рассказы о своей жизни Дмитрия Мотовилова, то начинаешь понимать, как они выигрывают по сравнении с другими, прежде всего по той причине, что ты видишь живых людей, с их заботами переживаниями и проблемами. Эти воспоминания существенно выигрывают даже перед откровенными рассказами о своёй жизни Л. К. Фионовой http://fmnauka.narod.ru/Gr.pdf   уже хотя бы потому, что Дмитрий живой человек, не скрывающийся под маской псевдонима, а режет правду матку, и это завораживает.
Начиная свой рассказ, я тоже вначале подумал, что правильнее воспользоваться псевдонимами, дабы не травмировать тех людей, которые, работая со мной рядом, совершали неблаговидные поступки. Но потом я подумал, если уж говорить правду, в том числе и о себе, то почему не следует эту же правду говорить и о других? Использование всяких псевдонимов создаёт у читателя впечатление того, что автор ловчит и пытается где-то что-то преукрасить или подчистить. Поэтому я принял решение изменить такой стиль изложения и назвать всё и вся своими именами.
Уже, описывая  эпизоды из своёй жизни, я почувствовал дефицит информации. Читателю совершенно непонятно, кто такие те люди, которые окружают автора, непонятно почему сам герой повествования поступает именно так, а не иначе в различных ситуациях, откуда у него такие взгляды и привычки. Хорошо известно, что основное становление человека как личности происходит с детства ещё в школьные годы. Ребёнок буквально с молоком матери впитывает в себя обстановку которая его окружает, а это прежде всего семья, в которой он живёт. Она то и даёт ему те основные жизненные установки, которые работают в нём всю жизнь.
Поэтому я решил данный рассказ начать с самых ранних своих жизненных впечатлений, о которых ещё помню. Я хорошо осознаю, что именно вся история моей жизни, до того как я окончил университет,  и явилась той основой и базой, которая и вела меня по жизни всю оставшуюся жизнь. Конечно, мой печальный рассказ при такой постановке вопроса займёт несколько больше времени, но он будет честен и откровенен, и когда мы придём к тем эпизодам, которые уже описаны, то там уже будут стоять не вымышленные псевдонимы, а имена и фамилии тех людей, которые принимали участие в описанных событиях.
Единственное послабление, которое будет сделано по чисто техническим причинам, будет заключаться в том, что изложение будет вестись от второго лица, т.к. постоянное использование слова «Я» в рассказе о себе режет ухо.

[Фёдор Менде]

МАЛЕНЬКАЯ ПОВЕСТЬ О БОЛЬШОЙ НАУКЕ

Ф. Ф. Менде.

Часть первая

По длинному коридору первого этажа лабораторного корпуса, немного сутулясь, шел уже далеко не молодой человек. Сколько бурь прошумело, сколько гроз прогремело в этих стенах. Но сейчас здесь было тихо и пустынно. Дойдя до лифта, он так никого и не встретил, как будто все вокруг вымерло. Лифт не работал, его теперь часто отключали, экономили электроэнергию. Пришлось на пятый этаж идти пешком. Раньше это трудности не представляло, но теперь сердце было уже не то и Фёдору пришлось несколько раз останавливаться. Дойдя до своего кабинета, он так никого и не встретил. Так знакомы были эти стены, но кабинет теперь больше походил не на кабинет ученого, а на мастерскую. На столах лежал различный инструмент, на полу около книжного шкафа различные заготовки. Да, очень пригодилось то, что он все умел делать своими руками. Если нужно он мог быть и токарем, и фрезеровщиком, и слесарем, и столяром, и каменьщиком и еще бог знает кем. Многому научила его жизнь. Но самое главное она научила  никогда и нигде не терять своего лица и до самого последнего момента не считать положение потерянным.
Сколько бед и страданий принесла народу эта самая «незалежність»? Сколько обездоленных и просто нищих? Сколько сирот и бездомных, сколько голодных и больных, а что она сделала с наукой? Да, каждый удельный князь, каждый феодал, хочет быть удельным и делать со своими вассалами то, что ему заблагорассудится без посторонних глаз.
Но Фёдор был реалистом, он никогда не витал где-то в облаках, а знал, что к своей цели, порой обливаясь потом и падая от усталости, нужно неустанно идти каждый день и тогда к ней обязательно придешь. Он прекрасно понимал, что он ничего уже в этой жизни изменить не может, прежде всего, потому что стар и что  у него уже просто нет сил для этого. Но в душе, наверное, как и любой человек, он даже сейчас оставался молодым, и поэтому не унывал. Еще несколько лет  назад, когда положение казалось практически безвыходным, он пообещал себе, что все равно победит и что, по крайней мере, и себя и своих близких в обиду не даст. Нет, не просто было положить его на лопатки и все, что происходило теперь, было тому подтверждением. Нет, не погасли на старом лице его глаза, не иссякла уверенность в победе, и с этой уверенностью он практически всегда в своей жизни начинал любое дело и всегда побеждал. Так было и сейчас, хотя резерва времени уже практически не было.

[Фёдор Менде]

ПРОЛОГ.

Когда вечером, утомленный дневными заботами, Фёдор приходит в свой маленький кабинет на даче, где живёт летом со своей семьёй, к нему часто забегают внуки Лёша и Женя.
- Дедушка, давай запишем пулю!
В эту игру он научил их играть, когда они еще не ходили в школу, но сейчас внуки уже вполне взрослые ребята и могут посостязаться даже с опытным партнером, так что играть с ними интересно.
- Да, что-то не хочется, устал я,  да и время уже позднее.
- Ну, тогда расскажи нам какую-нибудь историю.
- Детки мои, да я вам их уже столько нарассказывал, думаю, что все уже и рассказал.
- Нет не все, мы уверены, что не все, ведь у тебя их столько…
- Да нет, интересные уже все рассказал, остались только неинтересные и печальные, да еще истории как вообще поступать не следует.
- Мы и их хотим послушать, ¾ не унимаются внуки.
- Ну ладно, вы уже совсем взрослые. Пора вам уже и печальные истории рассказывать.
Внуки поудобнее устраиваются рядом с ним. Фёдор перебирает в своей памяти события и начинает свой неторопливый и печальный рассказ.


                                                  
1.   Паника.

Самым первым впечатлением в своей жизни, которое он помнит, был случай, когда отец, вернувшись из города, привез ему качели. У качелей были белые шелковые шнуры, которые были продеты через деревянные трубчатые перекладинки, и светлое сидение. Качели отец сразу же повесил в галерее, усадил на них сына и спросил:
- Нравится?
Фёдор не помнит, что тогда ответил отцу, но этот случай запомнился ему на всю жизнь. Почему именно этот, может потому, что очень любил кататься на качелях, а может потому, что эта его любимая игрушка однажды исчезла навсегда.
Уже в первые  полеты немецкой авиации на районный центр Золочев одна из бомб попала упала рядом с домом, практически полностью разрушив галерею. Когда семья вернулась в дом, а во время налетов все прятались у соседей в погребе, он начал искать свои качели. Качелей нигде не было и нашел Фёдор только трубчатую перекладинку расколотую пополам, за которую обычно держался руками, когда качался на качелях.
Второй случай, который Фёдор видит до сих пор, как наяву, произошел вскоре после первого, и тоже в очередной налет немецкой авиации.
 Нина  Николаевна, мать Фёдора, вместе с ним и его сестрой Ириной сидели на лавочке около дома, как вдруг все услыхали приближающийся гул немецкого самолета. Ему, порой, кажется, что все то, что тогда произошло, он видит как наяву, но иногда то, что нам рассказывали и то, что мы видели сами, настолько переплетено, что бывает  трудно отделить виденное от рассказов.
Все, кто бывал уже под бомбежками, хорошо могли отличить немецкие самолеты от своих, их звук почему-то напоминал «везу-везу». Этот зловещий звук приближался. Вдоль улицы на бреющем полете шел немецкий самолет. В панике мать, схватив сына на руки,  вместе с дочерью бросились бежать через дорогу в соседский погреб. Те, кто летал на самолетах и тем более прыгал с парашютом, хорошо знают, что с высоты, все, что происходит на земле, видно как на ладони. Немецкий пилот, конечно, видел, что через улицу бежит женщина с двумя детьми, но, тем не менее, небольшая бомба взорвалась прямо перед бегущими. Потом выяснилось, что это действительно была небольшая осколочная бомба и почему-то алюминиевая, потому что все извлеченные осколки оказались алюминиевыми. Когда мать остановилась во дворе у соседей, её лицо заливала кровь. Кровь текла из рассеченного виска, заливая лицо и платье. Сам он тоже был весь в крови, осколок попал ему в затылок, мать несла его на руках, прижав лицом к себе. Но сестры нигде не было. Крик ее услыхали в саду. Все ноги ее были в крови. Она бегала и что-то кричала. Осколок бомбы навылет прошил ей ступню, другой осколок застрял под коленом.
Таковы были первые эпизоды, запомнившиеся Фёдору в его жизни.

[Дмитрий Мотовилов]

Переживший подобное и не сумевший сохранить частью своей личности, "стесняющийся" своего прошлого - человек несостоявшийся... Участникам форума Фёдора Менде нужно читать его жизнь, чтобы правильно и мужественно понимать творчество в науке и правила  поведения в ней.

[Фёдор Менде]

2. Родители.

Дед Фёдора, был инженером. У него сохранилась его фотография тех времен, когда дед был еще студентом. С фотографии смотрит молодой человек с небольшими пышными усами, на нем студенческая форма с погонами, которые в то время носили студенты. Карточку эту подарил ему не отец, а родной дядя.
На протяжении всей своей жизни, до самой смерти отца, Фёдор никогда не слышал, чтобы отец рассказывал что-либо о деде. И уже, будучи студентом, он узнал от своего дяди очень невеселую историю их детства.
         Дед был хорошим инженером и, по словам дяди, волевым человеком. Однажды конь, на котором он ехал, споткнулся и поломал ногу, тогда дед вынул пистолет и на месте пристрелил жеребца. Но не поселял этот рассказ дяди в душе Фёдора уверенности в волевых качествах деда, скорее наоборот, ему очень жаль было невинную лошадь.
Дед бросил свою жену с тремя детьми, когда старшему из них Федору не было еще и десяти. Оба брата, Пантелеймон и Николай, были еще меньше. Какой повод послужил такому поступку деда, дядя не знал, но все они, оставшись без отца и не получая от него никакой помощи, вынуждены были сами зарабатывать себе на пропитание.
Мать была человеком очень набожным и абсолютно не приспособленным к жизни. Основным средством существования были поденные работы. На первых порах это делали Федор и Пантелеймон позже к ним начал присоединяться и Николай. Наиболее удачной они считали подённую работу по заготовке дров. Пила и топоры у них всегда были в идеальном состоянии. Точил и ухаживал за ними старший брат.
Детство у матери Фёдора тоже было не из легких. Когда ей было тринадцать лет, родилась сестра Ольга, но роды были неудачными, и мать вскоре умерла. Отец женился вторично. В доме появилась молодая, красивая и очень властная женщина. Нетрудно представить, как дальше жилось и Нине и Ольге. Мачеха была оперной певицей, и ей было и не до мужа и не до детей. Все домашнее хозяйство легло на плечи старшей дочери, и она на всю жизнь запомнила, что такое мачеха. Но отец все-таки сумел дать образование дочерям. Сам он был геодезистом, и это в свое время сыграло определенную роль в выборе профессии Нины. Впрочем, через несколько лет оперная певица сбежала с каким-то офицером. В дальнейшем отец с дочерьми жили втроем.
Познакомилась Нина Николаевна и Федор Фёдорович на землеустроительных курсах, после окончания которых они и поступили в Харьковский землеустроительный институт.
Еще, будучи студентами, они поженились. Война застала семью Менде в районном центре Золочев, где отец Фёдора преподавал в Одноробовском сельскохозяйственном техникуме геодезию, а мать работала преподавателем математики в средней школе. Там и родился у них сын, которого  назвали  Фёдором.

[Фёдор Менде]

3. Начало войны

          Каждый день люди жадно вслушивались в сообщения по радио, и с каждым днем становилось все яснее, что линия фронта быстро и неуклонно двигается на восток. Тревога и какая-то непонятная неопределенность все больше вселялась в сознании, мыслях и действиях людей. Ничего подобного люди раньше просто не испытывали. Многие из них хорошо помнили годы гражданской войны, когда порой трудно было разобраться в том, что вообще происходит, где белые, где красные, где свои, где чужие. И хоть крови, мук и страданий было ни чуть не меньше, чем на любой войне, все же то была драка между своими. Совершенно другие ощущения были у людей сейчас. Сообщения по радио о зверствах фашистов на оккупированных территориях действовали угнетающе. Но даже невооруженным глазом можно было заметить у некоторых людей безразличие к происходящему, а в отдельных случаях и молчаливое злорадство.
Федор Фёдорович уже в течение почти двух недель был болен какой-то непонятной болезнью. Температура то падала, то опять повышалась. Местный врач – молодая женщина уже несколько раз навещала больного, но ничего определенного сказать не могла. Ее точка зрения склонялась к тому, что у больного воспаление лёгких. Нина Николаевна была очень доброжелательным человеком и, несмотря на некоторую кажущуюся внешнюю строгость, всегда быстро находила нужную форму общения практически с любым человеком. Так было и на этот раз, хотя с врачом она была знакома и раньше.
Врач советовала давать Федору Фёдоровичу максимально калорийную пищу, и вообще хорошо кормить. Зайдя как-то в очередной раз проведать больного, она долго его слушала, и на лице ее можно было прочесть беспокойство. Когда она уже собиралась уходить, она попросила Антонину Николаевну выйти с ней.
- Я очень боюсь, чтобы у Федора Фёдоровича эта болезнь не кончилась туберкулезом, потому что у него, уже плеврит. Кормите его хорошо и давайте регулярно препараты.
Нетрудно было понять чувства жены. Идет война, все уже понимают неизбежность близкой эвакуации, муж на грани туберкулеза, на руках двое маленьких детей. Но не таким была Нина Николаевна человеком, чтобы впадать в растерянность и панику, слишком много уже пришлось пережить.
В тот же день она пошла к директору техникума и попросила дать ей директорских лошадей и конюха. Отец был в хороших отношениях с директором и тот, конечно, не отказал. Мать поехала в соседнее село, где жил старый земский врач. Он уже не занимался врачебной практикой, но по виду еще был крепкий старик, с типичной врачебной бородкой и в пенсне.
Трудно сказать, как удалось Нине Николаевне уговорить этого  своенравного старика поехать по открытому воздуху совсем в другое село. Мать уехала рано утром на следующий день, а где-то к обеду около дома остановились директорские лошади. С повозки достаточно бодро сошел старик в пенсне и галантно подал руку матери. Они вошли в дом и он, помыв руки, спросил:
- Где больной?
Мать указала на дверь и хотела его проводить.
- Пока буду осматривать больного, прошу в комнату не входить, - коротко бросил он.
Врач был у больного недолго. Наконец дверь открылась, на пороге стоял земский врач, и возмущение было написано на его лице. Мать так и не поняла, к кому были обращены те слова, которые он произнес, то ли к отцу, то ли к  ней, то ли к врачу, который лечил отца раньше.
- Какой дурак! У больного брюшняк!
Это означало, что у больного брюшной тиф. Потом врач спросил, соблюдает ли больной диету, а когда мать рассказала, чем и почему она кормит отца, он ответил:
- Еще несколько дней такой диеты и у больного было бы прободение кишечника, а это при тифе верная смерть. Я напишу сейчас участковому врачу все, что нужно делать. Запомните! Необходима строжайшая диета, все протертое, пока не минует кризис. Тиф протекает на фоне воспаления легких, все это очень опасно. Воспаление легких на исходе. Каждый день больному нужно ставить банки.
Врач оделся, мать попыталась отблагодарить его, но он категорически отказался, сел в повозку и попросил конюха ехать.
Отец начал постепенно выздоравливать. Однажды вечером в гости к нему зашел директор.
- Обещают через неделю вагон для эвакуации сотрудников техникума, - сказал он.
- Иван Петрович, - с тревогой в голосе сказала Нина Николаевна, - большое спасибо вам за заботу, но ведь и мне и вам ясно, что в таком состоянии ехать ему нельзя. Да и кто разрешит взять в вагон больного тифом?
Но в назначенный срок вагон за сотрудниками техникума так и не прибыл. Срок его прибытия несколько раз переносился. Фронт был уже совсем рядом. Эвакуироваться удалось только одному директору. Каким-то чудом он пристроил жену и детей на проходящий состав. Сам же, как рассказывали, чуть ли не на подножке уехал одним из последних составов, следующих через Золочев. Все преподаватели техникума эвакуироваться не смогли.

[Фёдор Менде]

4. Оккупация.

Так семья  оказалась в оккупации. Не известно, по какой причине, но боев в Золочеве не было. Наши отступали вечером, а утром на улице уже была слышна немецкая речь. Немцы не проявляли особой агрессивности, но уже на следующий день начали выселять жителей из домов, но их семью почему-то не тронули. Очень скоро появились два полицая. Местные говорили, что один из них был сыном какого-то уголовника из соседнего хутора. Другой был из местных, мать его хорошо знала, потому что он заканчивал школу, в которой она преподавала.
Прошло несколько дней. В окно кто-то постучал. На пороге стоял молодой парень в форме полицая.
- Николай, это ты?
- Да, я! - вызывающе ответил полицай.
- Николай, зачем ты одел эту форму? - строго спросила мать.
- Антонина Николаевна, вы, наверное, не знаете, что моего отца сослали в Сибирь ни за что. Как же я после этого должен относится  к советской власти?
Мать молчала.
- Вам повестка из комендатуры, ¾ после непродолжительной заминки сказал полицай.
И он передал повестку. В повестке отцу предписывалось явиться в комендатуру, было даже указано точное время.
С тяжелыми мыслями шел в комендатуру Федор Фёдор. Комендатура была расположена в здании райкома партии, он не был членом партии, но по делам техникума ему приходилось там бывать, и он достаточно хорошо знал некоторых сотрудников аппарата. По натуре отец был доброжелательным и общительным человеком, и у него были дружелюбные отношения со многими людьми. Он предъявил повестку, и его провели прямо к коменданту.
В кабинете секретаря райкома партии сидели двое. Грузный мужчина лет сорока в форме немецкого офицера, а за столом рядом сидела хорошая знакомая отца. Это была Алевтина Васильевна, в райкоме партии она работала секретарем – машинисткой. Никто не знал, почему,  будучи очень привлекательной женщиной, она не была замужем и где-то перед самой войной уехала из Золочева. Поговаривали, что она, наконец, встретила своего суженого и вышла замуж. Все эти домыслы и слухи как-то смутно промелькнули в голове  Федора Фёдоровича. Увидев вошедшего, Алевтина Васильевна немного смутилась, и что-то по-немецки сказала коменданту. Тот улыбнулся. Она подняла глаза и тоже улыбнулась.
- Федор Фёдорович, ведь мы с вами знакомы! - Отец растерянно кивнул головой.
- Как видите, теперь я работаю в комендатуре, - и она как-то смущенно улыбнулась.
Комендант что-то сказал ей.
- Комендант интересуется, откуда у вас немецкая фамилия.
Отец ответил не сразу. Слишком неожиданной и непривычной была ситуация, в которую он попал.
- Видите ли, это вопрос, непростой. Я в раннем детстве потерял отца, и ни он, ни мать мне об этом никогда не рассказывали. Может быть, история этой фамилии восходит еще к петровским временам. Ведь вы, наверное, знаете, что в Москве существовала целая немецкая слобода, где жили немцы. Да и у самого Петра его ближайшим другом был немецкий посол Лефорт.
Переводчица перевела, и комендант улыбнулся, а затем сказала:
- Комендант приглашает вас на службу к немцам, если вы дадите согласие, то вам подыщут подходящую работу. Он знает, кто вы по специальности и кем работали раньше. Имея уже достаточный жизненный опыт и обсуждая дома причины вызова в комендатуру, мать и отец пришли к единодушному выводу, что именно по этому вопросу его и вызывают, поэтому ответ был готов заранее.
- Я был бы рад служить у вас, но пока сделать этого не могу. Я совсем недавно перенес брюшной тиф и воспаление легких одновременно и еще слишком плохо себя чувствую, но как только наладится мое здоровье, я приду к вам.
Комендант опять сказал что-то по-немецки и нахмурился.
- Мы об этом знаем. И, тем не менее, даете вы свое согласие или нет?
- Но вы не знаете еще одно обстоятельство, я болен еще и эпилепсией, - соврал отец, - поэтому я невоеннообязанный.
- Похоже, что вы отказываетесь служить великой Германии! - уже без улыбки переводила переводчица.
- Нет, ни в коем случае, но прежде мне нужно поправиться. Когда это случиться я сам приду к вам.
Лицо коменданта немного посветлело, и переводчица перевела.
- Комендант желает вам скорейшего выздоровления, и как только вы поправитесь, будет рад с вами снова встретиться.
Когда Федор Фёдор вышел из комендатуры, у него отлегло от сердца. Он знал, что самый верным способ провалить любое дело это проволочки. Так или иначе, но первое сражение он выиграл, неопределенность же по-прежнему тяготила, совершенно не было ясно, что делать и как поступать дальше.

[Фёдор Менде]

Но время ждать не заставило. Была темная дождливая осенняя ночь. Семья уже давно спала, как вдруг Федору Фёдоровичу послышался стук в окно. Он прислушался, легкий стук повторился. Отец встал и подошел к окну. Через мокрое стекло он увидел силуэт мужчины. Он был в длинном плаще, капюшон почти полностью закрывал его голову и лицо. В душе Федора Фёдоровича шевельнулась тревога. Человек постучал в окно в третий раз, и, увидев, что шторка на окне отодвинулась, незнакомец рукой дал знак, означавший просьбу впустить его. Отец подошел к двери.
- Кто вы будете и чего пришли? - спросил он сквозь дверь.
- Федор Фёдорович, я к вам по делу у меня есть к вам поручение.
- Я не знаю вас, и впустить не могу.
- Не бойтесь я ваш друг, - и отцу его голос показался очень знакомым, - я ведь хорошо знаю, как звали вашу мать и вашего отца.
Такого ответа Федор Фёдорович не ожидал. Он неуверенно повернул ручку замка. Пришелец был весь мокрый. Капюшон по-прежнему практически полностью закрывал его лицо, но голос казался отцу знакомым.
- Извините, пожалуйста, за ночной визит, и вы, конечно, вправе меня опасаться. Время сейчас тяжелое и опасное, но чтобы вы не думали, что я провокатор, вот несколько эпизодов из вашей жизни. Когда вы учились в институте физику, у вас преподавал профессор Шкляревский, правда?
- Правда.
- Я мог бы продолжать и дальше, но у нас не так много времени, хочу сказать вам о целях моего визита. Я к вам с особым заданием. Мы всегда знали, что вы честный и порядочный человек, а эти качества и любовь к Родине всегда ходят рядом. Вы согласны?
- Конечно.
- Мы уверены, что, невзирая на вашу не совсем русскую фамилию, вы тоже являетесь патриотом нашей Родины. Правильно я говорю?
- Конечно.
- Так вот наша задача заключается в том, чтобы разгромить фашистов. И я сейчас задам вам вопрос прямо. Согласны ли вы принять участие в этой борьбе? Как вы понимаете, это очень рискованное дело.
Отец задумался, а затем твердо сказал.
-  Согласен.
- Главной нашей задачей сейчас является срыв поставок хлеба в Германию. Мы уже знаем, что вас вызывали в комендатуру, и что вы пока отказались. Вы должны явиться в комендатуру и постараться устроиться уполномоченным по хлебозаготовкам. Как действовать в дальнейшем вам придется решать самому. Все ясно?
- Да.
Пришелец встал и попрощался. На следующий день Федор Фёдорович обо всем рассказал Нине Николаевне. По сути дела предстояла подпольная работа, а опыта такой работы не было, а чем это грозило, было и так ясно. Но Федор Фёдорович был человек слова, через неделю он пошел в комендатуру.
- Мы довольны вашим решением, сказал уже знакомый ему офицер, - сейчас при управе формируется группа участковых агрономов по организации поставок хлеба в Германию. Район разбит на участки, вы можете выбрать, какой вам нравится, - и офицер протянул ему руку. Никогда еще до сих пор Федору Фёдоровичу не приходилось обмениваться рукопожатием с врагом, и это рукопожатие, хоть и не было в нем чего-то особенного, запомнилось ему на всю жизнь, и означало оно очень простую истину – Кто, кого! На мгновение ему показалось, что сама смерть протянула ему руку, и он ответил ей тем же. Не знал немецкий офицер, не мог даже и предполагать, что все еще впереди, и что миллионы его соотечественников, порой даже невинных, как может быть и он сам, попадут на просторах России в объятия таких рукопожатий, и будут пожимать руки всем им еще не один раз, и что именно эти рукопожатия и сломают хребет непобедимой армии со свастиками на рукавах.

[Фёдор Менде]

Федор Фёдорович выбрал участок поближе к дому. В него входило четыре бывших колхоза, двух бывших председателей он знал хорошо, знал он и многих родителей своих учеников, которые работали в этих колхозах.
Хлеб почти кругом успели скосить и даже сложить в копны, но вот обмолотить не успели. Часть его так и стояла в копнах на поле. Инструкция, которую он получил в управе, заключалась в том, что сразу же должен был быть проведен точный учет того, что осталось в поле, и составлен график обмолота с учетом имеющихся в распоряжении молотилок.
Федор Фёдорович знал, что у немцев существуют почти врожденные особенности характера, такие как точность, обязательность и прямолинейность. Привыкнув сами поступать так, они часто полагались на то, что и другие будут поступать так же. Например, даже воевать они пытались по часам, соблюдая  перерывы на обед. По крайней мере, эти обстоятельства подлежали проверке. Однажды, когда на колхозный ток были свезены очередные снопы для обмолота, Федор Фёдорович отозвал в сторону механика, которого  хорошо знал, так как его сын учился в техникуме.
- Немцы народ очень доверчивый и аккуратный. Если вы быстро обмолотите хлеб, то они сразу же увезут его в Германию, и у вас даже не будет времени для того, чтобы хоть как-то пополнить свои запасы. Тем более, ток вмещает только определенное количество снопов, поэтому от скорости обмолота зависит темп подвоза снопов  с поля. Пока снопы в поле они учету поддаются плохо, и у людей есть возможность, хотя и под угрозой расстрела, забирать его оттуда. Все это говорит о том, что обмолот нужно вести медленными темпами.
Механик поколебался и спросил:
- Как это сделать?
- Очень просто. Не начиная молотить, разбирайте молотилку, а я объясню немцам, что у нас поломалась очень важная деталь. У вас же найдется какая-нибудь поломанная?
- Конечно, найдется!
- Когда разберете, отдадите эту деталь мне, пускай ищут замену.
На том  и договорились.
Когда немцы нашли деталь, и молотилка была отремонтирована, снег занес поля, и весь хлеб остался под снегом.
Когда в очередной раз Федор Фёдорович увидел знакомого механика, тот сказал:
- Ну и ну, но если бы узнали, так точно бы обоих расстреляли.
- Это как пить дать, - засмеялся отец и пошутил, - голь на выдумки хитра!
Оказывается, нужную деталь немцы достали в соседнем колхозе, где участковый агроном с усердием выполнял все их распоряжения. Говорили, что он  однажды даже побил одного колхозника.
Участок Федора Фёдора заготовил самое малое количество хлеба. Когда в управе его упрекнули в этом, он ответил:
- Участок, который выпал мне, имеет самые плохие почвы в районе, да к тому же вы сами виноваты, ведь, сколько молотилка простаивала по вашей вине, не моя же задача доставать запасные части.
Молчаливо, хотя и нехотя, комендант проглотил  пилюлю.
Все упорнее начали ходить слухи, что немцы скоро начнут угонять в Германию молодежь на принудительные работы. Началась перепись, под которую попадали все учащиеся техникума. И тогда Федор Фёдорович пошел в управу, тут его уже хорошо знали.
¾ Вы, наверное, знаете, что до войны в Одноробовке функционировал сельскохозяйственный техникум, ведь село без специалистов, сами понимаете, обойтись не может. Если вы преследуете здесь долгосрочные цели, то следует возобновить работу техникума. Если вы сумеете это сделать, то ваше руководство будет вами очень довольно, ведь немцы умные и расчетливые люди.
Комендант молчал. Затем, подумав, сказал:
- Зайдите ко мне через пару дней, я проконсультируюсь по этому вопросу.
Через два дня Федор Фёдорович снова пришел в управу.
- К сожалению, мы этот вопрос сами решить не можем. Для этого требуется разрешение областной управы, но нам сейчас не до этого.
- Дайте мне соответствующее письмо  в областную управу и полномочия вести там переговоры, и я постараюсь решить этот вопрос.
Офицер недоверчиво посмотрел на отца.
- А сумеете?
- Постараюсь.

[Фёдор Менде]

         На следующий день рано утром Федор Фёдорович уже шел в город. Ему предстояло пройти более сорока километров. На пути его дважды останавливали патрули, но, посмотрев выданные ему документы, тут же отпускали. К вечеру он был уже в Харькове. Знакомые улицы было трудно узнать, следы бомбежек, остовы обгоревших зданий. Такого он еще никогда не видел.
- За что, почему? - роились мысли в его голове, а сердце ныло и щемило. Хозяйка, у которой они когда-то снимали квартиру, встретила его с радостью.
- Живой, откуда?
Отец рассказал, зачем и почему пришел в город.
- Надо спасать ребят любой ценой, это основная сейчас задача.
Хозяйка рассказала ему о зверствах фашистов, о массовых расстрелах и очень уговаривала его не ходить в областную управу.
Нужно отдать должное, но немцы решали все вопросы без всякой волокиты. Каждый действовал в пределах своих полномочий, и через три дня в кармане у Федора Петровича лежало предписание в местную управу об организации техникума.
На следующий день утром, когда он уже собирался уходить, вбежала взволнованная хозяйка и заперла за собой дверь.
- Федор Фёдорович, на улице облава, хватают всех без разбору!
- А что случилось?
- Говорят, партизаны взорвали то ли управу, то ли комендатуру. Не ходите на улицу. Схватят, могут расстрелять без суда. Они все могут.
Отец решил переждать день, но когда он вышел на следующий день утром на улицу, то увидел ужасающую картину. На балконах вторых этажей висели повешенные. Уже много позже он узнал, что действительно при помощи радиоуправляемого фугаса, который заложили наши войска при отступлении в административное здание комендатуры, был произведен взрыв, от которого погибли очень большие немецкие чины. Он понимал, что находиться в городе при такой ситуации рискованно, потому что знал, что облавы, и розыск будут продолжаться, и не дай бог даже с документами попасть под горячую руку. Несмотря на все уговоры хозяйки, он все-таки решил уходить. Он хорошо знал город и на следующий день рано утром попрощался с хозяйкой. До окраины города он добрался без приключений, и нужно было пройти всего лишь небольшой железнодорожный мост через небольшую речушку. Перед мостом стоял патруль. По свастике на рукаве Федор Фёдорович сразу понял, что это эсэсовцы. Отступать было некуда,  он уверенно подошел к патрулю и подал документы. Эсэсовец их внимательно прочел и начал что-то громко ему объяснять сильно жестикулируя. Хоть Федор Фёдорович и не очень хорошо знал немецкий язык, он понял, что у офицера есть предписание никого из города не выпускать. Сделав вид, что всё понял, и  коротко ответив по-немецки «понял», он взял у офицера документы и смело пошел на мост. Офицер ему вслед что-то крикнул, но он, не оборачиваясь, продолжал идти. Федор Петрович почувствовал, что земля уходит из-под ног и что вот-вот, и он получит пулю в спину. Очнулся он уже за несколько километров от моста. Ноги делали свое дело и шли все дальше и дальше от только что витавшей над ним смерти.
В тот же день он пришел в Золочев. Радости и преподавателей, и студентов не было предела. В предписании значилось, что все студенты техникума освобождаются от отправки на работу в Германию. Директором техникума назначался Федор Фёдорович.

[Фёдор Менде]

5. И снова оккупация.

          Вскоре началось наступление наших войск. Пришло долгожданное освобождение. И опять сильных боев на территории Золочева не было. Немцы срочно начали собираться. Ходили слухи, что их войска где-то попали в окружение. Они исчезли вечером так же неожиданно как в свое врем и пришли, а на утро походные порядки наших войск уже шли через Золочев.
После освобождения на местах очень быстро устанавливалась советская власть. Отец много рассказывал Фёдору о том трудном времени, и он очень гордился отцом за его бесстрашие и героизм в те годы, хотя в жизни какой-то особой оперативностью, особенно когда вопрос касался его личных интересов, никогда не отличался. Фёдору почему-то всегда казалось, что излишняя интеллигентность отца просто не дает ему возможность поступать так, как поступают все. И в этом смысле он казался ему просто белой вороной в том обществе, в котором жил.
Через несколько дней после прихода наших войск, отца вызвали теперь уже в советский райисполком. В кабинете председателя сидел военный.
- Здравствуйте, Федор Фёдорович, - приветливо сказал он, - не буду вам долго объяснять, время дорого. Вот вам мандат, вы назначаетесь уполномоченным Исполнительного комитета по хлебозаготовкам Золочевского района. Приступайте к выполнению обязанностей. Подберите себе помощников, мандаты мы им выдадим.
Федор Фёдорович сразу поехал на свой участок, его там встретили с радостью. Механик, который так хорошо ремонтировал молотилку, сказал:
- Помните того агронома, у которого немцы достали деталь для нашей молотилки?
- Конечно, помню!
- Вчера его наши расстреляли.
- Думаю, что заслужил!
Люди трудились день и ночь. Лозунг «Все для фронта!»  приобретал в их действиях материальное воплощение.
И снова сводки информбюро были неутешительными, начиналось летнее наступление немецко-фашистских войск. Скоро стало ясно, что Золочев опять будет сдан. Федора Фёдоровича вызвали в райисполком. Было ясно, что оставаться в Золочеве ему нельзя, но и семью эвакуировать тоже нет никакой возможности.
- Мы советуем отступать с нашими войсками, хотя, конечно, понимаем, что грозит вашей семье, если вернется прежняя администрация. Но вы то уж точно будете расстреляны. Документы в случае положительного решения получите в соседней комнате.
Выбора не было. Судьба распорядилась так, что матери с детьми суждено было остаться. Мать собрала вещмешок. Отец крепко обнял всех и поцеловал, он смотрел так, как будто видит всех последний раз. В окно постучали. Уходил он не один

[Фёдор Менде]

И снова потянулись безрадостные дни оккупации. Средств к существованию не было никаких. Спасало только то, что была своя корова, звали ее Зойка, и она была почти членом семьи. Благо, что пастбищ хватало, поля заросли травой, немцам было не до урожая. Снова появились полицаи.
Медленно тянулось время. Безработные дни и ночи сменяли друг друга.
Был ясный солнечный день, вся семья сидела на лавочке около дома. Подошел полицай и спросил:
- Вы гражданка Менде?
Мать утвердительно кивнула.
- Вас вызывают в комендатуру. Завтра к 8-00 вы должны туда явиться.
У матери екнуло сердце: «Это за мужа». Полицай ушёл и вдруг она услыхала уже знакомый звук «везу – везу». Улица просматривалась очень далеко и мать увидела, что где-то в ее начале на небольшой высоте идет немецкий самолет. Мать в отчаянии схватила сына на руки и все они кинулись через дорогу в соседский погреб. Совершенно ясно, что в такой ситуации нечего было бежать в погреб, потому что самолет был практически рядом, гораздо правильнее было спрятаться в своем же дворе. Но паника есть паника. Бомба взорвалась прямо перед бегущими. О том, что было дальше, мы уже знаем.
 Трудно сказать, что было лучше попасть под бомбежку или идти в комендатуру. Так хоть ранило, а то могли и расстрелять.
Медикаментов и бинтов не было. На перевязочный материал мать рвала белье. Семья жила  в сарае. В доме жили немецкие солдаты. Рана у сына на затылке была небольшая, но на ощупь мать определила, что остался осколок. Раны сестры и матери были серьезные, они начали гноиться и там начали заводиться черви. Немецкие солдаты были самые обыкновенные  люди, они ни коим образом не относились враждебно к семье, живущей в сарае. Мать рассказывала, что иногда они даже угощали детей, а порой давали что-нибудь поесть.
Ранение матери было тяжелым, но не критичным. Осколок скользящим ударом разворотил левый висок, но кость задета не была. Хуже дело обстояло у сестры. Осколок навылет прошел через щиколотку и раздробил кости. При непринятии мер это грозило гангреной. И тогда мать обратилась к одному и немецких солдат. На следующий день он принес какой-то белый порошок и сказал, что его нужно засыпать в раны. Трудно сказать, что это было, по-видимому, стрептоцид. Раны после этих процедур начали очень быстро заживать, черви исчезли. У матери отлегло от сердца.
Линия фронта была уже где-то совсем рядом, все отчетливее была слышна канонада. Где-то совсем рядом шли ожесточенные бои. Это было видно и по настроению немцев, по всему было видно, что они готовятся  к отступлению. Несколько дней подряд на севере стояло зарево, и практически не утихала канонада. По всему было видно, что где-то там, совсем недалеко идут ожесточенные бои. Все ждали, что вот-вот, вот-вот! Но немцы не уходили. Только потом стало известно, что то шли бои на Курской дуге. Но даже после Курской дуги еще длительное время немцы оказывали упорное сопротивление, и наши войска продвигались вперед очень медленно.
И опять немцы ушли также внезапно как и пришли. Все проснулись от страшного грохота. Мать выскочила на улицу:
Детки, наши, наши пришли! Наши, наши, наши!!!
Фёдор выбежал на улицу и то, что он увидел там, он тоже запомнил на всю жизнь. С ревом и грохотом по улице непрерывным потоком шли танки. Танкисты по пояс высунувшись из люков махали руками. Люди плакали и обнимались. Но Андрею плакать не хотелось. Он махал руками и тоже кричал: «Наши, наши!!!». Мать взяла на руки сестру и вынесла ее на улицу: «Девочка моя, родненька, смотри наши!»

[Фёдор Менде]

6. Возрождение.

Войска отступали, с ними уходил и Федор Фёдорович. Судьба забросила его в районный центр Двуречную. Очень скоро его вызвали в райком партии. В кабинете сидел крепкий мужчина в военной форме, он представился:
- Мажицкий, - и продолжил, - Федор Фёдорович, мы вас вызвали по очень важному вопросу, стране нужен хлеб. Вы назначаетесь уполномоченным представителем районного комитета партии по хлебозаготовкам в районе.
Федор Фёдорович был обязательным человеком и с неиссякаемой добросовестностью принялся выполнять поставленную задачу. Мешало то, что он не знал людей, не знал район, его особенностей и специфику. Но труд делал свое дело. Через месяц его опять вызвал Мажицкий.
- Мы довольны вашей работой. Решением Исполнительного комитета вы назначаетесь исполняющим обязанности главного землеустроителя района. Познакомьтесь  - это Иван Васильевич Бабыка, начальник районного сельскохозяйственного отдела. Слева от секретаря на стуле сидел крепкий мужчина лет сорока. Он приветливо улыбнулся и протянул руку.
- Мне о вас говорили только хорошее, надеюсь, сработаемся.
- Я тоже надеюсь.
Все с нетерпением ждали сообщений Совинформбюро. И, пожалуй, с особым нетерпением ждал их отец Фёдора. Где находится его семья, он прекрасно знал, всего лишь каких-то 150 километров разделяли его с ней. Но он не знал, живы ли его близкие. Грянула Курская битва и он прекрасно понимал, что в случае победы очень скоро Золочев будет освобожден от захватчиков. Да, был труден путь войск после Курской дуги и длился он не один день.
Однажды, прийдя домой вечером, он услыхал голос Левитана. Сообщалось, что в тяжелых кровопролитных боях Красная Армия освободила от немецких захватчиков ряд населенных пунктов, в том числе и Золочев. Наутро Федор Фёдорович пошел в райком партии
- Александр Михайлович, - обратился он к Мажицкому, - вы, наверное, знаете, что моя семья находится на оккупированной территории.
- Знаю, - ответил секретарь.
- У меня к вам большая просьба, помочь мне забрать родных.
- Но ведь Золочев оккупирован.
- Нет, вчера было сообщение о его освобождении.
- Это вопрос непростой. Дело в том, что если Золочев и освобожден, то он находится  в прифронтовой зоне, а чтобы попасть в прифронтовую зону, нужен особый пропуск. Я такими полномочиями не обладаю.
- Что же делать? Неужели нет выхода. Ведь кто знает, опять начнется наступление немцев?
- Война есть война, все может быть.
- Александр Михайлович, я вас очень прошу, ведь партия большая сила.
- Федор Петрович, я еще вам совершенно откровенно говорю, что это не в моих силах. Эти вопросы решаются в соответствующих, неподвластных мне органах.
- С тяжелыми мыслями ушел из райкома Федор Фёдорович. Он и сам прекрасно понимал, что получить пропуск в прифронтовую зону, да еще штатскому человеку, задача не решаемая. Работа, работа, работа - это хоть как-то отгоняло тяжелые мысли.
- Так прошли две недели.
-  Вас просил зайти Иван Васильевич, - сказала секретарша, когда Федор Фёдорович пришел на работу.
-  Только что звонили из особого отдела и просили туда явиться, - не без тревоги в голосе сказал Бабыка, когда Федор Петрович зашел к нему в кабинет. Всем хорошо было известно, что вызов в этот отдел ничего хорошего не предвещал.
- Ну, что ж, чему быть, тому не миновать, - с несколько притворным спокойствием ответил Федор Петрович.
- Когда я должен явиться?
- Сказали, как только появишься.
- Знаешь, где находится особый отдел?
- Не знаю.
- Иди в милицию, там скажут.
Разные мысли кружились в голове. Ведь был в оккупации. Времена неспокойные. А вдруг донос, ведь, сколько  людей из той же Двуречной уже забрали.
Зайдя в милицию, он представился дежурному.
- Подождите, я доложу, присаживайтесь. С тяжелым сердцем сел на стул Федор Фёдорович и подумал.
- Может, отсюда уже и не выйду?
Дежурный был недолго.
- Пойдемте со мной.
Он провел  через двор в соседнее здание. За столом сидел подтянутый военный. Уже длительное время, работая в районе, Федор Фёдорович знал и начальника милиции и других ее работников, но этого он видел в первый раз. Сидящий за столом человек не представился.
- Федор Петрович, вы хотели забрать свою семью из Золочева?
- Да, очень хочу!
- Мы решили выдать вам пропуск в прифронтовую зону. Радости он скрыть не мог. Сам, того не понимая,  бросился целовать военного, по щекам катились слезы.
- Спасибо, громадное спасибо!
- Федор Фёдорович, вы себе представляете, что такое прифронтовая зона? ¾ спросил военный.
- Нет.
- В прифронтовой зоне действуют отряды по борьбе с диверсантами и дезертирами. Эти органы наделены чрезвычайными полномочиями, а поэтому, как говорится, могут действовать без суда и следствия.
- Что это значит?
- Это значит, что могут расстрелять по ошибке.
- Чему быть, тому не миновать!
- Подумайте, но я вас предупредил. - Он достал из планшета карту и показал, где примерно находится линия фронта.

[Фёдор Менде]

Рано утром, собрав вещевой мешок и положив туда все, что было съестного, он вышел из Двуречной. Как опытному геодезисту, ему не представляло труда проложить правильный маршрут своего движения к намеченной цели. Не знал он, однако, что проложенный им маршрут пройдет через населенный пункт, с которым в будущем будет связана значительная часть жизни его семьи. Где найдет свою любовь его Фёдор, куда будут приезжать из далекой Канады его внуки и правнуки. А сейчас он отсчитывал шаги и шел вперед и вперед в полную неизвестность.
По его расчетам нужно было преодолеть около 150 километров по проселочным дорогам. Было тепло, и дороги уже высохли, так что идти было легко. Когда солнце начало склоняться к вечеру, позади было уже почти 50 километров, ноги с непривычки гудели, и он понял, что пора остановиться на ночлег. Заночевал он в копне соломы, ночь промелькнула как один миг. Проснулся он чуть начало светать, было холодно, ноги болели. Перекусив, он пошел дальше. Шел он практически параллельно линии фронта, но чем дальше он шел, тем отчетливее вырисовывались контуры жестоких боев: разбитые машины и орудия, подбитые танки, километры противотанковых рвов, окопы, воронки от снарядов. После Курской дуги это было место ожесточенных боев.
Из лесополосы его окликнули, он оглянулся и увидел троих приближающихся к нему военных. На них была практически новая форма НКВД, и это ему сразу бросилось в глаза. Офицер и два автоматчика подошли к нему.
- Предъявите документы? - строго обратился к нему старший.
Федор Фёдорович спокойно достал пропуск и подал ему, тот внимательно прочел его.
- Удостоверение личности, пожалуйста, - уже более мягким тоном попросил офицер.
- Мы должны вас временно задержать, - такая у нас служба, - совсем вежливо сказал военный. Федор Фёдорович пожал плечами. Его отвели в полуразрушенную землянку, там сидело еще несколько человек. Он попытался завязать разговор, но разговаривать с ним никто не хотел.  Прислонившись в углу на лавке он задремал. Его разбудил резкий окрик:
- Гражданин Менде, вставайте!
- Следуйте за мной, - строго сказал офицер.
Они вышли из землянки и направились к дороге, там стояла полуторка, и два автоматчика что-то в сердцах объясняли водителю. Кроме водителя в кабине сидел еще какой-то военный. По всему было видно, что они ругаются.
- Что за базар? - подойдя, строго спросил сопровождающий.
- Не хочет ехать, - ответил ему один из автоматчиков.
- Вы знаете постановление ГКО об образовании отрядов специального назначения, - спросил офицер у сидящего в кабине военного и достал из планшета какую-то бумагу.
- Вот предписание, по которому мы имеем право, задержать любой транспорт для решения специальных задач. Он подал документ военному. Тот долго читал.
- Но, что я скажу своему начальству, по поводу задержки машины.
- Мы дадим вам соответствующую справку.
Сидящий в машине выматерился.
- Раз лазутчик расстреляли бы его на месте, а то вези его еще черти куда.
- Это наши вопросы, - спокойно ответил офицер.
- Садитесь, ¾ со злостью сказал военный.
Автоматчик автоматом указал Федору Фёдоровичу на кузов.
Машина тронулась, и опять надвинулись тягостные мысли. Куда и зачем его везут, он не знал, но чуялось недоброе. Помолчав некоторое время, он  обратился к сопровождающему.
- Объясните все-таки, в чем дело, ведь документы у меня в полном порядке.
- Федор Фёдорович, - неожиданно вежливо ответил офицер, и в его голосе чувствовалось не то извинение, не то укор в чей-то адрес, - в наши задачи входит борьба с диверсантами, лазутчиками и дезертирами. Документы у вас в полном порядке, но беда заключается в том, что у нас нет своего транспорта, а мне сегодня нужно быть на опорном пункте в селе Липцы, туда около 20 километров, вот я и решил воспользоваться специальными полномочиями, чтобы не идти туда пешком. Приедем, я вас отпущу, да и для вас лишних 20 километров урежем.  Федор Фёдорович  рассмеялся.
- Ну, слава богу, а я думал уже кранты!
Дорога была разбита, кое-где попадались колдобины, заполненные водой, но полуторка бесстрашно ныряла в них и с честью выходила победительницей. Не прошло и часа, как впереди показались дома.
- Приехали! - весело сказал попутчик, - от Липец вам следует двигаться через лес в сторону Белгородской трассы.
- Я знаю, ведь я геодезист.
- Удивительно, ведь у меня отец тоже землемер, - ответил военный.
Дорога из Липец шла через лес. Не успел он пройти и 5 километров, как его опять остановили. Но обращение было куда более грубым.
- Много тут таких шляется! - кричал главный.
- Отконвоируйте задержанного в Липцы, там разберутся.
На опорном пункте никого не было. Пришлось ждать.
- Федор Фёдорович, вы откуда? - вдруг услышал он знакомый голос.
Перед ним стоял тот офицер, который вез его на полуторке.
- Да вот опять поймали.
- Ну и ну! громко рассмеялся офицер. – Ну и везёт же вам сегодня. Мы вам в пропуске поставим  отметку, и вас уже дальше никто трогать не будет, - успокоил он.

[Фёдор Менде]

На третий день пути Федор Фёдорович уже подходил к родному дому. Чувство страха и надежды боролось в его душе.
- Фёдор! Живы! - неистовым голосом закричал он. Около калитки стоял сын.
- Папочка, родненький! Папочка пришел! - кричал Фёдор. Выбежала Нина Николаевна. Отец бросился к ней. Громадный свежий шрам  на левом виске, вся седая. Он крепко обнял ее.
- Где Ирина?
- Потом все расскажу!
- Жива?
- Да.
Вошли в дом. Ирина лежала на кровати и радостно улыбалась:
- Папочка, папочка! Как мы тебя ждали!
Она привстала с постели.
- Что с тобой, деточка?
- Ранили, - спокойно ответила она.
Времени у Федора Фёдоровича не было, нужно было собираться в обратный путь. И речи не было о том, чтобы достать какой-либо транспорт, да к тому же и Ирина еще ходить не могла. И здесь ему пригодились те мастеровые навыки, которые были еще с детства. За три дня он смастерил двухколесную повозку. Колеса взял от разбитой телеги. Благо в подручных материалах нехватки не было. На четвертый день рано утром, сложив пожитки на повозку и усадив в нее детей, двинулись в путь. Повозка была тяжелая, и уже через несколько километров Федор Фёдорович почувствовал, что ему одному предстоящий путь не одолеть. Опять выручила Зайка. Вместе с коровой тянуть повозку было совсем легко.
На обратном пути их уже никто не останавливал, через несколько дней они добрались до Двуречной.
Жизнь начинала потихоньку налаживаться. Квартиру им дали около ветеринарной лечебницы. Это был большой трехквартирный дом еще дореволюционной постройки. В доме жил заведующий ветлечебницей с семьей и еще какой-то специалист.

[н-Стожар]

интересно,даже на сказку похоже.

[Фёдор Менде]

интересно,даже на сказку похоже.

Это только присказка, сказки дальше будут!

Имейте в виду, что все фамилии здесь реальные, даже Мужицкого, который в последующем станет секретарём Полтавского обкома партии и очень поможет отцу, много лет спустя.

[Дмитрий Мотовилов]

В том-то и дело, что тут нет ни капли вымысла, и никакие литературные пастернаки  ничего за автора не писали и не выдумывали.

[Фёдор Менде]

Сводки с фронта были все радостнее. Войска продвигались  вперед и вперед. Фёдор, конечно, тогда еще не понимал, что к чему, но однажды к ним вбежала соседка и закричала:
- Победа! Победа!
Мать начала смеяться и плакать, и он понял, что произошло что-то такое, чего люди с нетерпением и надеждой так ждали все это время.
Через год Фёдор пошел в школу, Ирина ходила уже в 4-й класс.
Однажды отец пришел после работы в хорошем настроении.
- Представляешь, - сказал он матери, - меня сегодня вызвали в райисполком, и в торжественной обстановке наградили медалью.
- Какой медалью? - с удивлением спросила Нина Николаевна.
- «За доблестный труд в Великой Отечественной Войне».

7. Школа

Учился Фёдор плохо, не был даже хорошистом, но побаловаться любил.
- Когда я вижу твою учительницу, то стараюсь ее обойти десятой дорогой, - как-то сказала ему мать, - как ее не встречу, она всегда жалуется, что ты плохо себя ведешь. Когда это закончиться? Еще пожалуется – выдеру.
Фёдор знал, что мать шутить не любит.
В табеле за четвертый класс у него были все четверки, в том числе и за поведение. Но четверку по поведению в то время ставили только отъявленным хулиганам. С тяжелым сердцем Фёдор шел домой, табель тяжелым грузом лежал  в сумке. Войдя в дом, он увидел, что в гостях у них начальник отца Иван Васильевич. Это был веселый и обходительный человек, чистокровный хохол и говорил он всегда по-украински.
- Выдали табель? - спросила мать.
- Да.
- Ну-ка покажи.
Фёдор долго искал табель в сумке, наконец, подал матери. Она посмотрела, а потом недоумевающе заморгала глазами.
- И поведение четыре? - угрожающе спросила она.
Он молчал.
- Не нужен мне ни такой табель, ни такой сын, - грозно сказала она. Бросила табель на пол и наступила на него ногой.
- Що там таке, Ніна Миколаївна? - невозмутимо спросил Иван Васильевич.
- Подумайте, мало того, что ни одной пятерки, так еще и поведение четыре.
- А ну, Хведю, дай подивлюсь.
Фёдор поднял табель и подал Ивану Васильевичу.
- Та ничого страшного тут нема, що ж то за хлопець якщо де чого і не нашкодить то вже зовсім дівчина. А оцінки в тебе гарні. П’ятірок  тебе нема але ж і трійок теж. Отак завжди і держись у сердняках, і не відставай дуже, і уперед не пнись.
- Спасу нет, я его учителей уже встречать боюсь, всегда жалуются на поведение, - пожаловалась мать.
- Нына Миколаївна не журіться, запам’ятайте моє слово, ще й який хлопець з нього виросте, пальці в рот не клади.
Мать доброжелательно заулыбалась.
- Да, я и сама придерживаюсь той точки зрения, что парень должен быть парнем, но не хулиганом же.
- Та ніякий він не хуліган, а за себе в житі, чого доброго, постояти зуміє.
Нельзя сказать, чтобы Фёдор был драчуном или кого-то обижал, но всегда умел дать сдачи, если его трогали. Слова Ивана Васильевича запомнились ему на всю жизнь. «Нужно уметь постоять за себя». Но не только этот очень важный принцип помогал ему в жизни, очень скоро он начал понимать, что для того, чтобы постоять за себя, нужно быть сильным, и не только физически.

8. Работа, работа, работа.
 
У Федора Фёдоровича всегда на первом плане была работа. Каждый год как главный землеустроитель района он должен был сдавать годовой отчет о состоянии землепользования всего района. Эта работа начиналась обычно в начале декабря, и отец в это время практически дома не ночевал, уходил рано утром, а возвращался уже за полночь. Он просто не умел делать что-либо неаккуратно. И хотя часто отчет он сдавал с опозданием, но его отчеты всегда приводились в пример всей области.
Но большой труд обычно порождает и новые идеи. Фёдор начал замечать, что мать с отцом часто обсуждают какие-то производственные вопросы. Это было и не удивительно, потому что мать тоже была специалистом в области землеустройства и геодезии. Однажды он спросил у  матери об этом. Она подумала и сказала:
- Твой отец очень умный человек, ты видишь, сколько он работает, а большой труд никогда не проходит даром. Ему в голову пришла очень интересная мысль, но в двух словах это не расскажешь. Ты как-нибудь попроси его, он хороший рассказчик, и я думаю, он сумеет тебе объяснить, чем так усиленно последнее время занимается.
Фёдор с нетерпением ждал отца в тот день.
- Папа, мама мне сказала, что у тебя есть какие-то интересные идеи, и что ты мне о них расскажешь, - обратился он к отцу, когда тот пришел с работы.
- Я и сам тебе хотел это рассказать, но вот все думал, поймешь ли ты это, но думаю, что да, ведь ты уже в шестом классе.

[Фёдор Менде]

В семье существовало очень простое правило. Все всегда друг другу рассказывали обо всем, и в семье вообще, как ему казалось, не было никаких секретов.
В то время был расцвет культа личности Сталина, но дома об этом говорили напрямую, объясняя Фёдору, что это деспотизм и беззаконие и все, что из этого проистекает. Правда, говорили ему и о том, что если то, о чем говорят дома, он будет рассказывать своим друзьям, то и отец и мать окажутся в тюрьме. И уже с тех пор он привык держать язык за зубами.
Отец объяснил ему, что те вопросы, которыми он занимается вот уже несколько лет, касаются чисто производства и никаких предостережений по поводу их секретности не высказал. Он умел очень хорошо и доходчиво объяснять даже не очень понятные вещи, и Фёдор с интересом его слушал. Он подробно рассказал ему, что такое геодезия, землеустройство, севооборот, какие геодезические инструменты при этом используются и как они  устроены. Рассказывал он это ему несколько дней, но Фёдор не уставал его слушать и все больше понимал, насколько это интересно.
Основные новшества, которые отец предлагал ввести в землеустройство, касались организации севооборота колхозов с сильно растянутым землепользованием. Самыми трудоемкими в севообороте всегда были пропашные культуры, особенно сахарная свекла, потому что на ее прополку требовалось очень много времени. В то время ни техники, ни гербицидов для обработки таких культур не было, и все решала обычная сапка да руки тех, кто ее держал. Но до обрабатываемого участка нужно было еще дойти, а это время. И вот, когда участки с пропашными культурами оказывались на большом расстоянии от села, это было бедствием для тех, кто их обрабатывал. Колхозы с планами урожайности не справлялись, председателей колхозов снимали с работы. Нельзя сказать, что не было расчета трудоемкости затрат для таких случаев, но во всех существующих методиках использовались так называемые средние расстояния.
-Представь себе, ¾ говорил отец, ¾ что землепользование растянуто на 15 – 20 километров, а таких колхозов у нас хоть отбавляй, ведь все села обычно располагаются возле реки, а земля нарезана полосами поперек и уходит вглубь на большие расстояния. Представь себе, что в один год пропашные около села рядом, а в другой на расстоянии 20 километров. Какое будет среднее расстояние?
- Очевидно 10 километров.
- Правильно. Но на расстоянии 10 километров еще можно участок обработать, хотя на то, чтобы дойти до участка, нужно потратить половину рабочего дня. Но вот на расстоянии 20 километров уже невозможно, потому что все рабочее время уйдет на ходьбу.
- Ну, это понятно.
-  А вот тем, кто выпускает такие инструкции, а это рекомендации Института по сельскому хозяйству, нет. Но мы обязаны этим инструкциями пользоваться.
- Так что, головотяпы там сидят?
- Нет, не головотяпы, но люди обычно не знающие реалий сельской жизни, ведь на селе практически все держат коров, а доить корову и среди дня нужно, так что с поля и к обеду многим приходить приходится. Но это еще не все, оказывается, что непроизводительные затраты времени растут не по арифметической, а по геометрической прогрессии при таком подходе, но об этом наши ученые мужи даже не догадываются.
- Как это? - не понял Андрей.
- Да очень просто. Тебе понятно, что если все рабочее время тратить только на ходьбу, то обрабатывать участок невозможно.
- Ясно.
- Так вот, каждый лишний километр больший, чем среднее расстояние, которое принимается при расчетах, тяжелым бременем ложится на плечи работающих. Отсюда и геометрическая прогрессия, потому что когда все время тратить только на ходьбу, то время необходимое для обработки, стремится к бесконечности.
- Так что, такие простые вещи не понимают ученые, - удивился Андрей.
- К сожалению, не понимают. Над этим вопросом я и работаю несколько лет. Сейчас все эти результаты приведены в систему, разработаны методики, построены соответствующие графики. В ближайшее время я хочу доложить это в областном управлении сельского хозяйства.
- Мама мне говорила, что у тебя очень хорошее отношения с начальником областного управления землеустройства.
- Да, мы с Николаем Добротиным  знакомы еще с института.