ОБЗОР САЕНТОЛОГИИ ДЛЯ УЧЁНЫХ.

[Гламурнов]

ОБЗОР САЕНТОЛОГИИ ДЛЯ УЧЁНЫХ.
ТРУДНОСТИ ИССЛЕДОВАТЕЛЯ
В ОБЛАСТИ ГУМАНИТАРНЫХ НАУК

На момент написания этих строк (1969 год) я уже около тридцати восьми лет исследую основы жизни и гуманитарных наук. Это фундаментальные исследования, и они продиктованы тем же побудительным мотивом, что и усилия древних философов: попытаться установить, что представляет собой жизнь как нечто независимое от материи и связанное с материальным миром и материальными формами, изучением которых занимаются фундаментальные науки. Отличие состоит в том, что эти исследования проводятся с использованием научной методологии, которой я был обучен.

До сих пор эта область была достаточно неизвестной, а её терминология — недостаточно развитой, поэтому у неё не было чёткого названия. Я утверждаю, что эта область была неизвестна, поскольку она заметно отстала от естественных наук и в действительности подвергается опасности со стороны наук, изучающих материальную вселенную. К примеру, мы видим, как специалисты по естественным наукам возмущаются осквернением жизни и надругательством над ней вследствие неосмотрительного применения этих наук (книга Барри Коммонера «Наука и выживание»).

Чтобы защитить что-то, необходимо знать, что представляет собой то, что ты защищаешь, — причём это должно быть научное знание. Биологические теории о ДНК описывают жизнь, которая соединена с материей, а все усилия заставить материю породить жизнь пока ни к чему не привели.

[Гламурнов]

Этот общий знаменатель всех интересов, всех усилий защитить, всей «пользы для науки» не был изучен и не имел никакого названия, под которым была бы какая-то рациональная основа, дающая возможность для точного распознания или предсказуемого получения результатов. Elan vital (жизненный порыв) Бергсона и другие философские догадки — это не то, что мы в этом столетии считаем упорядоченной, контролируемой научной методологией. Гипотезы и авторитет — слишком слабый фундамент, чтобы строить на нём все предсказания.
Поскольку сам этот предмет в действительности не имел никакого названия, было, конечно же, невозможно проходить какие-либо курсы по нему. На вопросы, относящиеся к нему, не могло существовать ответов в известных областях знания, поскольку не было известно не только то, что он собой представляет, но и как его описать.

Я воспользовался всеми знаниями по математике и физике, которые предлагал университет. Но затем меня остановило главным образом отсутствие других академических дисциплин, которые можно было бы изучать. Я вспоминаю, что у меня окончательно сформировалось решение заняться этим проектом, когда я обнаружил, что преподаваемые курсы по психологии и философии были непригодны для выполнения исследовательской задачи, занимавшей мои мысли, поскольку на этих курсах я не нашёл ни единого студента или профессора, которые изучили бы современную математику или физику или использовали бы то, к чему я был приучен относиться как к научной методологии, и, насколько я мог увидеть, они не желали признавать логические (математические) ошибки, обнаруженные мной в этих областях. Учёный-физик в его упорядоченном мире не поверил бы, если бы ему сказали, какое замешательство царит в гуманитарных науках.

Поэтому я отправился в экспедицию и начал изучать Жизнь. Выглядело так, что начать нужно было с примитивных культур.

Никогда ещё современный исследователь не сталкивался со столь большим количеством противоречивых данных и областей знания и со столь малым количеством результатов посреди всего этого.

Было очевидно, что науки о материальной вселенной — которые значительно продвинулись за прошедшее столетие и при этом продолжали наращивать скорость — опередят то, что было известно как гуманитарные науки, и даже возобладают над ними. Так и произошло.

Неся бремя исследований в предвоенный период, когда полностью отсутствовали гранты и исследовательские фонды, я был вынужден решать связанные с этим экономические проблемы. Я решал их главным образом за счёт написания рассказов, повестей и сценариев к фильмам, и весьма в этом преуспел — по крайней мере настолько, что мог финансировать другую свою деятельность.

В конце 30-х годов, совершив открытие в этой области знаний, я написал книгу, но она не была опубликована.

В итоге я пустился в обратный путь через все зеркальные лабиринты и туман гуманитарных наук и начал заниматься цитологией1. Мне приходилось изучать эту область в краткие моменты, которые оставляла жизнь, заполненная постоянным, напряжённым трудом. Я нашёл кое-какие ключи к разгадке клеточной памяти и сохранения шаблонов, я сформулировал, а затем отбросил как невозможную теорию о хранении памяти в молекулах, — теорию, которую всё ещё можно встретить тут и там.

Из-за слухов о книге и некоторых статей на меня обратили внимание русские (через Амторг2) и предложили мне провести исследования. Поскольку для этого, к сожалению, требовалось отправиться в Россию (что всё ещё было в моде) и создать там систему измерения трудового потенциала работников, мне пришлось отказаться. Это было к лучшему, поскольку год был 1939-й.

В моём рабочем графике не предусматривались ни идеологические соображения, ни обеспечение большего контроля над людьми и их слепого повиновения.

[Гламурнов]

Вторая мировая война и служба в вооружённых силах надолго прервали мои исследования. Но в 1945 году я возобновил их, используя библиотеку и прочие возможности военно-морского госпиталя Оук-Нолл.

Менее чем за год в ходе экспериментов с эндокринной системой, основанных на том, что эндокринные железы — это коммутатор раздражительно-ответных механизмов, я установил, что в живых формах функция, по всей видимости, определяет структуру.

Поскольку истиной считалось обратное (хотя и не приводило ни к каким серьёзным открытиям), я мог теперь двигаться в новом направлении.

В конце концов я установил, что потенциал Жизни повышается, когда её освобождают от всего лишнего. Так что я, возможно, стоял на пути к обнаружению жизни как чистой силы.

Работая с тонкими энергиями, я в конце концов обнаружил умственную энергию, которая, по-видимому, располагается в диапазоне между жизнью и эмоцией и, возможно, является чистой сущностью жизни.

Далее я установил, что умственная энергия состоит из умственных образов-картинок и что они спрессовываются в массы до тех пор, пока то, что называют жизнью, практически не угаснет.

[Гламурнов]

Разгружая эти умственные образы-картинки (с помощью метода стирания), я обнаружил, что при этом повышается жизненный потенциал.

Это стало Дианетикой (dia — «через», noos — «разум»).

Поскольку Дианетика была связана с психосоматическими заболеваниями, я предложил эти открытия и статьи о них ведущим медицинским обществам, но от меня отмахнулись! Они не хотели и слышать о фундаментальных исследованиях!

Знакомый врач и издатель психиатрической литературы сказали мне, что мой единственный выход — обратиться напрямую к публике, поэтому я написал книгу, и её популярность превзошла мои ожидания.

Прямо перед её публикацией представитель исследовательской службы военно-морских сил США явился ко мне с предложением-угрозой: или я работаю на них как гражданское лицо, или они призовут меня на действительную военную службу. Проект, над которым я должен был работать, состоял в том, чтобы делать людей более внушаемыми. Я сумел уйти в отставку до того, как угроза была реализована. Хотя я ничего не имел против реальной военной службы, я уже работал до войны в вашингтонских офисах и знал, что там добиться многого не смогу, а делать людей более внушаемыми я не собирался.

Это был второй и последний разговор по поводу какой-либо помощи в исследованиях.

Ранее я подавал заявки на финансирование в различные фонды, но для фундаментальных исследований никаких средств не было. В то время немногие понимали, что фундаментальные исследования имеют какую-то ценность. Финансы выделялись лишь на конкретные проекты, направленные на получение конкретных продуктов.

Чтобы направить в какое-то русло волну популярности, порождённую книгой «Дианетика», была создана группа. Однако она не оказала никакой помощи в исследованиях, помимо испытаний витаминов.

В то время у меня было желание оставить этот проект. На самом деле у меня в планах была следующая экспедиция. Но эффект, произведённый книгой, был таким, что я подвергся одной из тех бешеных атак, которым порой подвергаются исследователи. Моя жизнь превратилась в хаос. На меня было совершено покушение, мне едва удалось избежать похищения, и меня во всеуслышание поносили за злодеяния, которых я никогда не совершал. Редко в чьей-либо жизни бывали столь серьёзные изменения. В понедельник я был всеми любимым писателем, а во вторник — ужасным чудовищем. Один и тот же человек.

Для учёного, который представляет свои материалы вниманию публики или стремится рассказать своим собратьям о некоторых открытиях, пресса порой оказывается плохим союзником.

Годами на меня обрушивали самые странные, полностью вымышленные обвинения. Репортёры никогда и близко не подходили ко мне. Они обо мне лишь писали.

Едва ли в такой атмосфере можно было продолжать исследования, однако в условиях сильнейшего стресса, из чувства долга перед публикой, которая меня поддерживала, я продолжил их.

Спустя пятнадцать лет после первой широкой публикации я сумел полностью разработать технологию, позволяющую обнаружить духовное существо как чистую жизненную силу. Это был сам человек. Гораздо более сильный и способный.

В следующие два года, несмотря на тяжёлую ношу административной работы и ту же невидимую силу, которая продолжала наносить по мне удары в средствах массовой информации, я начал стабильно достигать неизменных результатов, применяя в работе с людьми технологию, известную как саентологический процессинг.

[Гламурнов]

Спустя почти девятнадцать лет после выхода в свет первой книги я обнаружил, кто и почему организовывал нападки.

Церковь и государство были здесь ни при чём, хотя, казалось бы, могли их вдохновлять и финансировать.

Ответом на загадку этих девятнадцати лет нападок были слова «исследовательские фонды».

В те дни, когда я начинал исследования, таких фондов не было. Но после войны, в 1948 году, психологические и психиатрические группы с помощью международных организаций развернули сбор средств на проведение исследований. Правительства выделяли им невероятные суммы, но результаты были неправдоподобно ничтожными, а порою достигались даже незаконными и нечестными методами — путём экспериментов над людьми.

Как я теперь понимаю, мою работу сочли (уж не знаю, каким образом) угрозой подобным ассигнованиям. Кроме того, её сочли угрозой доходу от врачебной деятельности. Годами я считал, что последнее было основным мотивом. Но это было не так. Я видел эти ассигнования и списки тех, кому они выделялись.

Нет ничего неправильного в том, чтобы финансировать исследования. Но вручать деньги на научную деятельность тем, кто не обучен никакой научной методологии или научным традициям, — серьёзная ошибка. В отличие от биологов, химиков и других учёных, психологи и психиатры ничего не знают о научных методах, плохо знают математику (или совсем её не знают), и им вообще не свойственна та внутренняя дисциплина, которая отличает настоящих учёных. Они обучены авторитарным предметам, и их подход целиком и полностью авторитарный.

Эти средства в действительности идут не на исследования, а просто друзьям психологов и психиатров. У меня есть документы, подтверждающие это.

[Гламурнов]

Девятнадцать лет эта мультимиллионная долларовая река, текущая по всему миру, использовалась для атак на любого независимого исследователя и для осуществления самых сумасшедших планов политического контроля, какие я только видел. Я не сделал бы такого заявления, не будь у меня в распоряжении документов, присланных врачами, которым эти люди тоже не нравятся.

Поэтому я делаю вывод, что это серьёзная ошибка — предоставлять неограниченные средства на исследования в распоряжение необученных и неквалифицированных людей, которые сами по себе могут превратиться в обособленную группку, яростно защищающую свои интересы и смертельно опасную для окружающих.

Гуманитарные науки не смогли угнаться за естественными, потому что в гуманитарных науках не было настоящих учёных. Здесь не хватало тех основных правил и традиций, которые соблюдают учёные, занимающиеся естественными науками.

Однако для прогресса всего общественного строя необходимо, чтобы гуманитарные науки наверстали упущенное. Но атмосфера, в которой приходится проводить исследования, не сильно изменилась со времён Гегеля.

Я серьёзно и результативно работал в этой сфере, будучи лишён каких бы то ни было ассигнований и вынужденный сражаться с оппозицией, располагавшей немыслимыми финансами.

Общество в целом не препятствует прогрессу в этой области. Не препятствуют и церкви. Но правительства, подталкиваемые некомпетентными «авторитетами», нападают на любого серьёзного учёного, который добивается успеха в фундаментальных исследованиях.

Не у многих есть мужество и силы выдерживать подобное противодействие и продолжать работу.

Кампания, направленная на дискредитацию любой подобной работы, дискредитирует и саму возможность её выполнения и отбивает у настоящих учёных охоту браться за неё.

В своё время я видел, как Вильгельма Рейха, доктора медицины, который исследовал тонкие энергии в разуме, убила АППЛ США, подстрекаемая объединениями, которые получали немыслимое финансирование. Я видел и других людей, которые подвергались яростным атакам за попытки поднять гуманитарные науки на более высокий уровень.

Я не прошу ассигнований на исследования и уже некоторое время не нуждаюсь в них.

Прорыв был совершён. На это ушло тридцать восемь лет упорной работы. Эта работа приносит плоды. Её открытия можно проверить обычными научными методами, что вновь и вновь подтверждалось компетентными людьми. Есть пятьдесят пять аксиом, есть значительный объём данных о применении, есть более шестнадцати миллионов слов собранных материалов.

Меня иногда обвиняют в том, что я скрываю данные. Они вполне доступны как для публики, так и для специалистов. Однако, когда мы предложили эти данные правительству США, чтобы повысить КИ учёных и вдвое увеличить скорость реакции лётчиков, наш вашингтонский офис подвергся налёту портовых грузчиков с пистолетами на изготовку, которые выдавали себя за судебных исполнителей, а мост Уитстона (прибор для измерения электрического сопротивления), который мы использовали, был захвачен вместе с книгами.

Я был вынужден прибегнуть к самым необычным методам распространения результатов исследований.

Вот вкратце почему в области гуманитарных наук не было никакой настоящей научной деятельности. Учёный, занимающийся науками о материальной вселенной, не поверил бы, что в гуманитарных дисциплинах присутствует столько хаоса, некомпетентности и противодействия.

[Гламурнов]

До Саентологии было негде проводить подлинно фундаментальные гуманитарные исследования. Ни в одном из университетских предметов, помимо математики и естественных наук, не использовался научный подход. Философская литература интересна, однако из неё можно почерпнуть что-то разумное, только если не подходить к ней в авторитарной манере, в которой она преподносится. Я уже отказался от докторской степени в знак протеста против такой атмосферы.

Авторитаризм, профессиональное высокомерие и догмы настолько затуманивают гуманитарные науки, что требуется исключительная решимость, чтобы заниматься исследованиями в них. Нападки на исследователя-одиночку финансируются за счёт ассигнований, рассматриваемых как источник наживы, не вкладываемых с пользой в ту область, для которой их выделяют, и предоставленных тем, кто недостаточно знает науку, чтобы принять её этику и методологию.

[Гламурнов]

Когда подлинные учёные стремятся уберечь, улучшить или защитить жизнь, то в действительности их внимание направлено на гуманитарные науки.

Область гуманитарных наук была совершенно неорганизованной. Негде было публиковать настоящие данные, обсуждать их и обмениваться ими, так чтобы не столкнуться с объединениями, которые получают немыслимые ассигнования на исследования. Мне как-то сказали по поводу графика теста, отражающего улучшение: «Если вы опубликуете это в нашем журнале, это произведёт революцию в психологии». — «Ладно, опубликуйте это». — «О, это невозможно: мы получаем финансирование от конгресса, чтобы проводить исследования в этой области».

Так что вот как Саентологии пришлось развиваться, и вот почему она была опубликована в таком виде, и вот почему она такая, какая есть.

Не было научных журналов, не было обществ, не было других контактов — всё это создавало трудности. Саентология одна среди гуманитарных наук неизменно получает предсказуемые результаты во многих сферах.

Сегодня её хорошо знают и используют сотни людей, занимающихся аэрокосмическими программами, как мне сказал один из их руководителей. Её крохи (более ранние крохи) время от времени публикуют как новые открытия.

Человечеству нужны эти знания. Ему — с его войнами, загрязнением окружающей среды и увеличивающимся преобладанием естественных наук — необходимо понимание наук гуманитарных, не извращённое алчностью, профессиональным высокомерием и авторитарной, но непроверенной бессмыслицей.

Человек — духовное существо, а не овощ и не животное. И это можно доказать научно.

Данные в Саентологии были получены и могут быть проверены с помощью научной методологии. Саентология содержит работающую систему, в центре внимания которой — жизнь.

Она ещё не начала широко применяться ни в одной из сфер, где гуманитарные науки теряют позиции. Её, вероятно, можно с успехом применять в биологии. Она, вероятно, могла бы кое-что прояснить в физике и химии.

Эти данные были добыты с огромным трудом. На меня обрушивались целые правительства, стремясь заставить прекратить исследования. Я не преувеличиваю. Будет очень досадно и, вероятно, будет потеряно много знаний, если эти данные не будут рассмотрены другими науками — как гуманитарными, так и естественными. До сих пор было одиноко на этом пути.


Л Рон Хаббард