История одной фотографии

[*Рассвет*]

Вот уже много лет в мемуарной литературе, в аналитических изданиях, статьях уважаемой газеты «Комсомольская правда» и т.д. и т.п., посвященных катастрофам и авариям подводных лодок, авторы регулярно используют фотографию советского подводного ракетною крейсера проекта 667-Б, по классификации НАТО «МУРЕНА», с замечательно поврежденным носом и хорошо помятой рубкой. Везде это преподносится как столкновение подводною крейсера с американской подводной лодкой в полигонах боевой подготовки Северного Флота. Ни время, ни место данного эпизода, указываемые в этих источниках, не совпадают с сутью происшедшего. Интригует ещё и то, что ни в одном известном мне документальном перечне аварий и столкновений подводных лодок об этом эпизоде нет никаких сведений. Как бы «море хранит свои тайны».

Море пускай хранит множество тайн, но этот живой, помятый ратным трудом стратегический атомоход как-то не согласен с той походя определённой ему какими-то специалистами ролью.

У подводников и у тех, кто интересуется историей подводного флота, невольно из-за скудости информации возникают очень далекие от истины предположения и домыслы об этом загадочном эпизоде холодной подводной войны. А ведь внутри помятого железа находились 144 моряка-подводника, и ни у одного из них уважаемые авторы не помыслили как-то прояснить, что же было на самом деле. Уж совсем не грех было бы пообщаться и с командиром корабля, он ещё пока здравствует. На мою попытку подсказать автору книг, где регулярно смотрит на читателя эта фотография, сударьу Мормулю Н.Г. про истинное положение вещей я получил замечательный ответ: «Я уже забыл об этом случае!» Это Вы забыли, уважаемый Николай Григорьевич, поскольку Вы там не присутствовали, но позвольте помнить это экипажу и, извините, командиру атомохода.

[*Рассвет*]

Так вот. Пусть уважаемые подводники простят мне интригующее начало моего вступления. Я попытаюсь прояснить, как все происходило на самом деле.

Я, капитан I ранга Батаев Вячеслав Михайлович, ныне уже в отставке, командовал этим кораблем в том самом боевом походе, когда произошло столкновение с чем-то неизвестным, но менее массивным, чем мой подводный аппарат, внешние последствия которого зафиксированы на этой фотографии. В должности командира данного проекта РПКСН это была моя восьмая боевая служба. Я уже шесть лет командовал данным кораблём.

Наш экипаж был опытной, хорошо сплаванной командой, и я до сих пор низко кланяюсь всем матросам, мичманам, офицерам за то, что имел честь и счастье командовать ими и успешно ходить в любые широты, куда бы нас ни занесло Боевое Распоряжение. Спасибо вам, мужики!

В том 1982 году наш корабль должен был выйти в месяце марте на боевую службу согласно цикличному графику несения Боевых служб стратегическими подводными лодками. Экипаж в полной мере отработал и сдал все положенные курсовые задачи. Выполнил с отличными оценками практические, ракетную и торпедные стрельбы и был полностью готов к выходу в море для несения боевой службы. Районы боевого патрулирования и маршруты переходов нам не были известны, т.к. они определялись Боевым распоряжением Генштаба и ГК ВМФ. Обычно наши корабли (РПКСН) несли боевую службу одиночно, соблюдая максимальную скрытность, находясь в установленной командованием готовности на применение ракетного оружия.

К моменту окончания подготовки к выходу в море мы узнали, что по решению Главного штаба ВМФ нашей лодке предстоит часть похода провести в составе тактической группы подводных лодок. Но замыслу наш подводный крейсер на переходе должна была охранять ПЛА проекта 705 «К-123». Это атомоход из серии полуавтоматов с жидкометаллическим реактором и экипажем, практически полностью состоявшим из офицеров. Ее задачей являлось отвлечение на себя противолодочных сил вероятного противника, уничтожение их с началом боевых действий, способствование отрыву РПКСН от сил ПЛО супостата для дальнейшего выполнения стратегической задачи. Идея эта не нова, но апробировалась она крайне редко, только в масштабах флотских учений. Не существовало и, боюсь, не существует и до сегодняшнего времени чёткой технической возможности нашими гидроакустическими средствами при обнаружении шумящего подводного объекта надёжно определить: «Я есть Свой». Это называется системой опознавания. Лётчики такой проблемы не имели, у них есть и техника, а ещё и глаза, у нас же только совсем не музыкальные уши и штампованный перечень классификационных акустических признаков шумящих целей.

Любой шумящий объект становился предметом тщательного анализа и рассматривался как возможный противник. Вопрос для шестиклассника: Было двое, стало трое. Кто чужой? Как определить «казачка»? Берег, Москва на всё даст ответы, но потом в выводах, перелопатив грузовик ими же наваянных документов, отловят какие-то несоответствия и затем у метро «Арбатская» или «Лермонтовская» будут верещать о глупости командира того «самотопа», когда его акустики и он сам не смогли распознать шумящий объект. Специалисты безграмотно классифицировали, а командир, не пережевав, проглотил их доклад. А акустики, между прочим, квалифицированные офицеры-инженеры, выпускники ВВМУРЭ им. Попова, но у них нет каждодневного тренинга, а слушать и различать шумы может только человек, которого Господь или природа отметила этим даром. Это я даже не о слухе радиста, хороший акустик из другой ипостаси, это явление штучное как талант. Призывные же комиссии в военкоматах направляли на эту военную специальность пареньков не всегда отличающих шум паровоза от грохота отбойного молотка. Сколько таких бульдозеристов по гражданской специальности приходилось называть акустиками. Командир может доверять опытному слухачу - старшине или мичману, но не волен игнорировать доклад их командира - начальника Радиотехнической Службы. На подводном языке это называется классификация цели. И командир утверждает или не утверждает то, что ему докладывает начальник РТС, сообразуясь со своими знаниями, опытом и тактической обстановкой в данный момент и принимает своё решение.

[*Рассвет*]

По прибытии ПЛА «К-123» в нашу базу Гремиха, незабвенной памяти командующий 11-й флотилией подводных лодок вице-адмирал Устьянцев Александр Михайлович пригласил меня и командира «К-123» капитана I ранга Булгакова В.Т. для инструктажа и разрешения возникших у командиров лодок тактических вопросов. Старшим в тактической группе был назначен командир РПКСН, т.е. я. На маршруте движения в целях безопасности подводные лодки были эшелонированы по глубине: верхний эшелон для РПКСН, нижний - для ПЛА. Требовалось соблюдать полное радиомолчание. Связь - по необходимости, акустическая (ЗПС - звукоподводная связь) в кодовом режиме, используя таблицу условных сигналов. При движении, по возможности, находиться в зоне акустической слышимости взаимных шумов. В таком режиме и следовать до точки расхождения. Далее каждая подводная лодка следует по собственному плану.

В базе проверили практическую совместимость на взаимную работу гидроакустических комплексов РПКСН МГК-100 «Керчь» и ПЛА ГАК «Енисей». Все работало замечательно.

После выхода в море и встречи в назначенной точке группа, проведя опознавание по ЗПС, двинулась генеральным направлением в Северный Ледовитый океан. Плавание проходило спокойно. Периодически РПКСН прослушивала шумы ПЛА. т. е. та, «крутясь» на разных дистанциях вокруг РПКСН. выполняла свои охранные функции.

В моей памяти несколько размыты хронологические моменты и какие-то детали, но последовательность фактических событий сохранилась выпукло и отчетливо.

Неожиданно на третьи сутки от ПЛА четырежды был получен один и тот же цифровой закодированный сигнал. В нашем конкретном случае каждая кодограмма не декодировалась, но из четырех кодограмм методом сопоставления получалась информация: «Авария. Нуждаюсь в помощи!». Нелишне заметить, что скорость прохождения акустического сигнала в воде в 200.000 раз медленнее радиосигнала. В этом случае резко возрастает непредсказуемое участие объективных помех.

Шумов ПЛА не было слышно уже около полутора часов. Наши запросы в направлении пришедших сигналов оставались без ответа. Ситуация требовала принятия мер для прояснения обстановки, и я принял решение, нарушая скрытность, всплыть под перископ. Я моряк, а полученная кодограмма - сигнал сродни SOS. Время мирное, и штабы переживут это нарушающее мою скрытность решение.

Я предположил, что ПЛА в тяжелой аварийной ситуации всплыла в надводное положение и дала аварийный радиосигнал по флоту. РПКСН всплыл под перископ и открыл радиовахты в общих и аварийных радиосетях. В первых сетях шла обычная работа, в аварийных же царило полное радиомолчание. Всплыв под рубку, многократно обследовал горизонт радиолокационной станцией на всех шкалах дальности. Надводных целей обнаружено не было.

Это меня несколько успокоило и я, оставаясь на перископной глубине, продолжал следовать своим маршрутом синхронно с плановой подвижной точкой. Через несколько часов услышали вначале слабые, затем усиливающиеся шумы нашей драгоценной пропажи. Акустики классифицировали шумы как шумы ПЛА «К-123». На наши запросы по ЗПС ПЛА не отвечала, но тем не менее тревога улеглась: жив курилка!

[*Рассвет*]

Вздохнув облегченно, погрузились и пошли дальше. Уже ближе к точке расставания контакт был окончательно потерян, и РПКСН пошел своим маршрутом. Только после возвращения в базу по слухам узнали, что на ПЛА были серьезные проблемы с ядерной энергетической установкой и её отбуксировали в г. Северодвинск. В 2002 г., встретившись с командиром «К-123», я попросил его прояснить былой эпизод. Командир был очень сдержан, и я его понимаю.

Далее желобом Франц-Виктория вышли в Северный Ледовитый океан под мощные ледовые поля и продолжили боевое патрулирование, смещаясь генеральным направлением к северу.

Экипаж в предыдущих боевых патрулированиях накопил весомый опыт плавания подо льдами (мои перископные фотографии надводной ледовой обстановки неплохо иллюстрируют мемуары Главнокомандующего ВМФ Чернавина В.Н. и Мормуля Н.Г.), и я прекрасно понимал, что ледовый панцирь над головой толщиной от двух до тридцати метров требует почтительного отношения к себе, и только грамотное и четкое исполнение каждым подводником своих профессиональных обязанностей поможет исключить даже мелкие промахи и непредсказуемые случайности.

Началось патрулирование в Северном Ледовитом океане. Не буду рассматривать всю систему навигационного обеспечения плавания в этих районах. Собственная инерциальная система навигационного комплекса «Тобол-5» и частично космическая навигация позволяли плавать с достаточной точностью. Остановлюсь на одном.

После пересечения курсом на север определенной широты закончились навигационные путевые карты на районы патрулирования. Их просто не существует в нашей гидрографии. Но это не беда. Перешли для счисления на карты-сетки. Не мне первому, не мне последнему приходилось и придется по ним плавать. Это чистый лист картографической бумаги с обозначенной широтной шкалой. Долготы наносит штурман, в зависимости от долгот района плавания. Это обычная практика при переходе океанами, где глубины давно измерены, и моряки в океане свободны от возможности очутиться на неожиданном мелководье.

Другое дело Северный Ледовитый океан. Если вблизи северных островов промеры в течение века делались и им с определенной степенью осторожности можно верить, то ближе к приполюсным районам такая уверенность значительно уменьшается. Неоднократно включая эхолот, ожидаешь глубину 1000 м по Генкарте, а получаешь 300 м при собственной глубине погружения 150 м. Правильно говорят, что «океан таит в себе …», но и корабль с экипажем «таит в себе ...» Сдается мне, что наши гидрографы и океанологи решили, что хребет Ломоносова найден, назван, а дальше не бойся, кругом глубоко. Так, да не так. Поспрошайте живых командиров и штурманов-подводников об этом. Наверное, услышите что-то интересное и фольклорное. Конечно, нашим океанологам и гидрографам сподручнее работать на Большом Барьерном Рифе у Австралии, чем в четвёртом океане, который кличут Северный Ледовитый, талдыча от букваря до энциклопедий, что он наш, родимый, поморский. Ну и плавай родной подводный люд без карт, а по одному только государеву промыслу. Согласен, если бы только за рыбой ледяной, но куда девать эти «Мама, не балуй» в ракетных шахтах и торпедных аппаратах. Но что делать, куда послали, там и крутись! Осторожность и еще раз осторожность. Поэтому выбор глубины погружения диктовался оптимальным диапазоном 90-120 м. Эхолот и эхоледомер использовались достаточно часто, а телевизионная система МТ-70 для наблюдения за тем, что над лодкой, постоянно. Не следует забывать, что плавание подо льдом начиналось в самом начале апреля, когда полярный день короток, освещенность горизонта невелика, а зимний лед еще крепок. Согласно поставленной РПКСН задаче, необходимо, особенно перед сеансом связи, активно искать полыньи или тонкий лед и всплывать на связь в этом месте для получения приказания или информации.

[*Рассвет*]

Организация и способ приледнения такого тяжелого корабля был отработан безукоризненно, и прикосновение носовой оконечностью корабля и рубки ко льду происходило трепетно и нежно. Командир БЧ-5 капитан 2 ранга Гужов Борис Петрович всегда делал это мастерски, и я шуткой: «Петрович! По возвращении с меня 150 с прицепом и хор имени Пятницкого», что означало: 150 г водки, кружка пива и банка килек пряного посола - отмечал это умение.

В промежуток между сеансами связи при движении лодки велось тщательное наблюдение за ледовой обстановкой, наносились на карту тонкий лед, полыньи и разводья, их размеры и конфигурация. Но нужно отметить, что уже через час после фиксации при возвращении на это место мы их не находили, т.к. подвижка льда полностью меняла картину. Точность же плавания в этот часовой промежуток была высокой. Штурмана, возглавляемые опытным штурманом капитаном 3 ранга Кузнецовым Михаилом Михайловичем, добрейшим человеком с необыкновенно умными руками, резюмировали изменение в ледовой ситуации как «броуновское движение».

Здесь мне бы хотелось остановиться на имевшихся на корабле средствах наблюдения за гидроакустической обстановкой, что позволит понять последующий ход событий.

Как уже упоминалось, на РПКСН установлен гидроакустический комплекс (ГАК) МГК-100 «Керчь», который представляет собой несколько гидроакустических станций различного предназначения, логически объединенных и управляемых с одного командно-информационного пульта. На момент разработки и его установки на первых кораблях это был существенный шаг вперед, а эксплуатация в морских и океанских условиях показала хорошие результаты: резко увеличилась дальность обнаружения шумящих объектов, а значит, расширилась свобода маневра наших подводных лодок при атаках надводных и подводных целей или уклонениях от противолодочных сил противника.

К 80-м годам он существенно устарел, а наше техническое и технологическое отставание в области гидроакустики было очевидным (не берусь утверждать это в плане научных разработок), но то, что технологически мы были в очень мягком месте - это точно. Комплекс не имел технического классификатора целей. Классификация движущихся целей производилась акустиками по частотным диапазонам, оборотам винтов, характеру двигателей, периоду качки и утверждалась командиром ПЛ, сообразуясь с тактической обстановкой. Кстати, наш противник уже имел техническую возможность записывать и держать в памяти «акустические портреты» всех наших кораблей, даже однотипных, с их индивидуальными акустическими особенностями.

Как ни горько признавать, но дальность обнаружения противником наших подводных лодок была в 2 - 5 раз выше возможностей советского подводного флота, что позволяло иностранным лодкам абсолютно спокойно осуществлять слежение за нашими всеми подводными лодками. А т.к. акустический комплекс на АПЛ это больше, чем уши (как ни парадоксально, но подводники «смотрят» ушами), то наши атомоходы получали у противника нелестные для нас определения: «ревущие коровы», «гангстеры с завязанными глазами», а командиров наших АПЛ из-за непредсказуемости маневров при проверках отсутствия слежения или иных манёврах - «бешеными Иванами». А «Иван» ни сном, ни духом не ведает, что его лодку «пасут».

[*Рассвет*]

Этот краткий экскурс в мир технических возможностей нашей гидроакустики проведен для того, чтобы более понятным было различие между плаванием в открытом море и в арктических и приполярных районах. Ледовые поля не стационарны. В движении льдины и поля трутся друг о друга, торосятся, переворачиваются, раскалываются и все это сопровождается акустическим возмущением водной среды, т.е. шумом. Отображение шума на электронных индикаторах ГАК превращается на экранах в сплошную засветку на всех частотных диапазонах. На электротермической бумаге самописцев идет густая пятнистая полоса. Звуковой индикатор центрального поста выдает звуки во всем диапазоне частот слышимости человеческого уха: от комариного писка до пыхтящего паровоза через соловьиную трель, воя стаи волков, скрежета зубов, бури аплодисментов, переходящих в овацию и т. п. Сущая какофония! Акустики сдвигают наушники на затылок, меняются на вахте через 2 часа вместо 4-х, звуковой индикатор отключается. Только бумага самописцев покорно терпит все, покрываясь чернотой, да бытовой магнитофон «Комета» в меру своих шансонных возможностей накручивает этот акустический беспредел. Здесь существует реальная 99% вероятность не услышать «полезный шум» т.е. шум от цели.

По принятым положениям ПЛ, находясь на патрулировании, должна производить разведку гидрологического разреза по глубине, т.е. погружаться на глубину и специальной станцией замерять скорость распространения звука в воде, а она на разных глубинах различна и закономерность ее изменения до конца не познана. На основании полученных замеров строится график, определяется тип гидрологии и выбирается оптимальная глубина плавания в зависимости от тактической необходимости (своей скрытности, обнаружения надводных кораблей, ПЛ, атаки и др.). Наш РПКСН также исполнял это узаконенное руководящими документами действо, и мы диву давались резким скачкам скорости звука. Перо самописца бегало от края до края шкалы, фиксирующей скорость распространения звука (это изменения до 50 м/сек) на считанных метрах погружения. После глубины 60 м и более изменения становились менее резкими и хаотичными, но ледовое царство продолжало свой нескончаемый концерт и какофония, ставшая «осознанной необходимостью», не уменьшалась.

Плавание продолжалось спокойно. Акустическое буйство держало в напряжении центральный пост, а остальные военморы хлебали. Уставной распорядок подводной походной жизни и она шла по заведенному распорядку. По установленному Боевым распоряжением графику мы приледнялись на сеансы связи по возможности к тонкому, от 3-4 метров толщиной, льду, если таковой находили при подготовке к приледнению, и принимали от командования текущую оперативную и политическую информацию.

Замполит днем проводил идейно-воспитательную работу с народом и писал свой отчет о ПолМорСосе (политико-моральном состоянии) этого народа в Политотдел.

[*Рассвет*]

Полностью статью читать вот здесь: http://vnmazurenko.blogspot.ru/2010/09/465.html


P.S. Не статья, а произведение искусства! Прочитала на одном дыхании. Спасибо за мужество и профессионализм.