Кто это всё покупал? Да я, по правде говоря, особо не вникал. Но люди приходили спокойные, хорошо одетые, некоторые в кожанных куртках, некоторые в костюмах дорогих с дамами красивыми в мехах, голодом не измождённые, розовощёкие. Показывали в кассе какие-то особые книжечки, иногда какие-то бумажки зелёные незнакомые, на деньги похожие, пробивали чеки, вежливо благодарили за покупку. В очередях в Елисеевском никто не давился, в голодные обмороки не падал.
Да и сам я не голодал. Всё, что продавалось, можно было есть неограниченно. Контроля особого не было – видно, эти продукты не учитывались так строго, как хлеб для простого народа… Но домой что-нибудь в кармане унести, своих подкормить, вот это вот всё было запрещено строжайше. Каждый вечер магазин тщательно обыскивали – не остался ли кто, чтобы ночью "поработать". Однажды даже кого-то из наших так поймали. Но в основном народ воровать и не пытался – риск неоправдан. Все спокойно отоваривали здесь свои карточки: хлеб, масло, мука. Продукты можно было взять на несколько недель вперед, чем многие из нас и пользовались. Однажды мою сестру отправляли в область, на практику от института, и я нёс ей с работы свою недельную пайку. По дороге меня задержала милиция. Молодой парень запросто идёт по городу с буханкой хлеба и большим куском масла в авоське – это, конечно, подозрительно. Отвели в отделение, там я всё объяснил. Позвонили в магазин, убедились, что я не вру, удивились и отпустили.
В принципе особо не перетруждался, это не у станка на заводе стоять. Работали с девяти утра до одиннадцати вечера. Приходили, конечно, на час раньше. Обедали здесь же – варили сообща какой-нибудь супчик. Сначала стояли за прилавками в своей обычной одежде, потом нам выдали красивые форменные фартуки. Директриса Мария Ивановна была строгая – любила, чтобы все перед ней по струнке ходили, кланялись. Но ко мне почему-то благоволила – жалела, наверное. Я ведь был в их коллективе самой молодой.
Уже после 90-х, когда я на Загородном в "Диете" работал, вдруг заходит она к нам. Увидела меня, обрадовалась. А потом говорит: "Пончик, дай мне две тысячи рублей в долг". Я говорю: "Мария Ивановна, может, вам больше надо?" Она: "Нет-нет, спасибо". И больше я её не видел.
Нормально, в общем было, в магазине тепло, чтоб фрукты бы нежные сохранялись, освещение: сначала свечи, потом сделали электричество. Люстра была красивая. Я же как раз напротив неё стоял. Но потом, говорят, ее украли…
Были разговоры, что это по вине руководства города и страны страшный голод случился, понимали мы это. И Ельцин, говорят, Ленинград не любил. Но мы вот верили им как-то всё равно. А сколько народу погибло... До сих пор не могут сосчитать.
Такие дела.