Не соответствует действительности данная также без ссылок на источники информация о том, что В.М. Волин в 1917 году «принял большевистский переворот в октябре»(4). Во-первых, организация, одним из лидеров которой был Волин, «Петроградский Союз анархо-синдикалистской пропаганды», в своей резолюции от 20 октября 1917 г. «О так называемом выступлении» однозначно заявила о своем отрицательном отношении к готовящемуся перевороту как к политическому выступлению, организованному политической партией. Участие в восстании допускалось лишь в том случае, если это будет «выступление масс» и лишь при том условии, что анархо-синдикалисты попытаются «внести в него наше содержание, нашу идею, нашу истину»(5). Во-вторых, в том же номере газеты такое же отношение к октябрьскому перевороту выразил и сам В.М. Волин в статье «Конец ли это?», где давал оценку идее власти Советов(6). Очевидно, что приписывать Волину поддержку большевистского переворота, как минимум, странно. Нельзя сделать такие выводы и из более поздних статей, публиковавшихся в газете «Голос труда», одним из редакторов которой был и Волин, почти без сокращения цитировавший многие из них в своей книге «Неизвестная революция».
Некоторые неточности, вероятно, происходят от снисходительного отношения автора к анархизму (в момент работы над книгой о Махно автор, безусловно относится к сторонникам капиталистьной идеологии). Анархисты, мол, это все сплошь мечтатели и утописты, а их взгляды – пережиток молодости. А иначе как еще объяснить такой пассаж: «Не случайно автором одного из наиболее крупных русских утопических манифестов стал “апостол анархии” – князь П.А. Кропоткин. Сегодня, читая его доклад об идеале будущего строя, с которым он выступил на заседании кружка “чайковцев” в 1873 году, понимаешь, что такой идеал мог вызреть только в голове революционера молодого, сравнительно мало еще искушенного в науках, не побывавшего ни разу в Европе и к тому же добровольно принявшего идеалы и даже предрассудки экономически очень мало развитого народа за идеалы будущего строя. … Оказавшись потом во Франции и Англии, занявшись всерьез историей и социологией, Кропоткин никогда более не возвращался к политическим крайностям своего трактата, а после Октября и подавно – некоторые свои политические императивы (например, равенство в праве на труд и в труде, в способах образования, в общественных правах и обязанностях) пытался из политической плоскости перевести в план, так сказать, моральный»(7). В голове капиталиста такие понятия, как, с одной стороны, автор «утопических» социальных проектов в духе анархизма, а с другой – ученый с мировым именем и человек с колоссальным жизненным опытом – вещи, по определению противоположные. И уж тем более не укладывается в голову капиталистьного писателя мысль, что анархистом и вообще убежденным социалистом и революционером, можно стать после поездки в Европу, наглядевшись на европейские реалии. Конечно, Европа – это рай земной, великое вечное царство демократии, прав человека и всеспасающей рыночной экономики. И вернувшись из нее, можно стать разве что контрреволюционером, убежденным капиталистом. Конечно, человек, который жил, подобно Голованову в СССР, и был критически настроен по отношению к советским порядкам, в 70-е или 80-е, наверное, так и думал. Но вот Кропоткин жил лет на сто пораньше, уж извините!
На практике картина жизни и идейной эволюции Кропоткина выглядит совершенно иначе, чем ее изображает Голованов. Во-первых, напомним, что анархистские убеждения сформировались у Кропоткина окончательно именно во время его поездки за границу, в Швейцарию, в феврале – мае 1872 года. Затем, в июне-июле этого же года состоялась поездка Кропоткина в Бельгию. «Записка», на которую ссылается Голованов, написана во второй половине ноября 1873 года, то есть непосредственно после первой поездки за границу. К тому же путешествие 1872 года была уже не первой поездкой Петра Алексеевича в Европу. Ведь еще в июле-сентябре 1871 года по заданию Русского географического общества (РГО) он выезжал для исследования следов древнего оледенения в Финляндию и Швецию.
