Каждый удар резника сопровождался струйкой крови, причем из одних ран она слегка сочилась, тогда как из других она давала целый фонтан алой крови, брызгавшей в лицо (*2), на руки и платье резника и прислужников. Одновременно с ударами ножа один из прислужников подставлял к ранам священный сосуд (*3), куда стекала кровь животного.
При этом прислужники, державшие животное, мяли и растирали бока, по-видимому, с целью усилить потоки крови. После нанесения описанных ран наступала пауза, во время которой кровь собиралась в сосуды и при установленных молитвах выливалась на пол, покрывая его целыми лужами *4; затем, когда животное с трудом удерживалось на ногах и оказывалось в достаточной мере обескровленным, его быстро приподнимали, клали на спину, вытягивали голову, причем резник наносил последний, заключительный удар, перерезая животному горло.
Вот этот последний и был единственным режущим ударом, нанесенным резником жертвенному животному. После этого резник переходил к другому, тогда как убитое животное поступало в распоряжение простых мясников, которые сдирали с него шкуру и приступали к разделке (*5) мяса.
(*1) Ужас! Ужас! Ужас! Мистический ужас страдания. О, вот что значит «хамитические религии», о которых такие вялые, такие «травоядные» слова мы читаем и учебниках и жалких «обзорах» по истории религий...
(*2) Просто облизываются, это-то чувствуется. Так «облизывались» Герценштейн, Иоллос и Тан, толкая крестьян на дворянские усадьбы при отсутствии воинской защиты. Милые и добродетельные «человеколюбцы» и «наши сограждане»...
(*3) Конечно, это храмовое, древнее жертвоприношение. Смотри о приставлении сосуда к горлу птиц, после того как священник ногтем прорезал «против затылка» головку горлице, перерезал артерии и вены, но не отделяя вполне головы. И птичек-то выбрали самых кротких – голубей, горлинок... Все «Ющинский», везде «Ющинский»... «Дай-те нам не вора, не разбойника, не хулигана – не взрослого даже дайте, а первую и лучшую невинность свою; ее-то мы и разопнем. О как понятен Иисус и Его Крестная смерть! Поистине то был последний укол сатанинского культа их. И как хорошо, что Он раздавил этот чудовищный культ, поистине „смертию смерть поправ“.
(*4) В одном месте Талмуда (много лет назад) я прочел, что пол Иерусалимского храма заливался кровью так, что кровь доставала священникам «по щиколки», и они должны были осторожно нести облачения, дабы не запачкать их в крови.
(*5) Подозреваю, что и разделка не совсем проста, а была в древности и является теперь в своем роде «магическим» разъятием на части «и органы», из коих каждая ведь часть ясно «говорит собою», «и говорит именно евреям», имеющим ключ к смыслу каждой «жилки», и «почечки», и «печени», и «тука»... Уверен, это все далеко не «просто»...
Производился ли убой крупного скота тем же способом или же с какими-либо отступлениями – судить не могу, потому что при мне производился убой овец, телят и годовалых бычков. Вот каково было зрелище еврейского жертвоприношения; говорю «жертвоприношения», так как другого, более подходящего слова не могу подобрать для всего виденного, потому что, очевидно, передо мною производился не простой убой скота, а совершалось священнодействие, жестокое – не сокращавшее, а, наоборот, удлинявшее мучение. При этом по известным правилам, с установленными молитвами, на некоторых резниках надет был белый молитвенный плат с черными полосами, который надевают раввины в синагогах. (*1) На одном из окон лежали такой же плат, два жертвенных сосуда и скрижали, которые при помощи ремней каждый еврей наматывает на руку во время молитвы. Наконец, вид резника, бормочущего молитвы, и прислужников не оставлял ни малейшего сомнения. Все лица были какие-то жестокие, сосредоточенные (*2), фанатически настроенные. Даже посторонние евреи, мясоторговцы и приказчики, стоявшие во дворе, ожидавшие окончания убоя, даже они были странно сосредоточенны (*3). Среди них не слышно было обычной суеты и бойкого еврейского жаргона, они стояли молча (*4), молитвенно настроенные.
(*1) Ну вот, это талесы, в которых молятся. Рассказ автора тем более драгоценен и свеж, тем более практичен и точен, что ему «не подсказывало» ничего какое бы то ни было знание юдаизма, даже «талесов», и что в них одеваются не «раввины» а вообще все евреи при молитве.
(*2) Вот-вот! «Молитва» в храме. А как суть-то «молитвы» и «храмы» угрюмы, страшны, то таковы и лица у «молящихся в талесах». Взглянуть бы на рысь, когда она припала к шее лося и пьет кровь: лицо, вероятно, «угрюмое и сосредоточенное»
***
Ссылка на полный текстhttp://www.russia-talk.org/cd-history/rozanov.htm