далее
Да, СССР не был готов к войне. Всего каких-то два десятка лет прошло со времени разрухи Гражданской войны. Потому-то и напала Германия на СССР, что к войне не успели подготовиться. Это была наша беда, а не вина. Нельзя обвинять шестнадцатилетнего юношу, на которого напал двадцатилетний бандит: "Что же ты не успел вырасти?!" (Не успел - не значит "не хотел".)
В том, что СССР проиграет эту войну, не сомневался ни один из мировых стратегов. Американские аналитики докладывали Рузвельту, что "Германия будет основательно занята месяц, а максимально, три месяца задачей разгрома России" (Шервуд, с. 495). Английские военспецы давали срок в 3 недели. Больше всех времени для разгрома СССР отвел Риббентроп: он считал, что "сталинская Россия исчезнет с карты мира через восемь недель" (там же, с. 497).
И лишь один не сомневался в противоположном: "Наше дело правое. Победа будет за нами".
И уже одно то, что сталинская Россия не исчезла с карты мира ни через 8, ни через 18 недель, стало величайшей победой советского духа и поразило весь мир.
Когда стало ясно, что прогнозы мировых стратегов не оправдались, в Москву вылетел личный председатель Рузвельта Гарри Гопкинс. Вот как описывал Гопкинс встречу со Сталиным, который, по версии нынешних "историков", якобы был деморализован:
"Ни разу он не повторился. Он говорил так же, как стреляли его войска, - метко и прямо. Он приветствовал меня несколькими быстрыми русскими словами. Он пожал мне руку коротко, твердо, любезно. Он тепло улыбался. Не было ни одного лишнего слова, жеста или ужимки. Казалось, что говоришь с замечательно уравновешенной машиной, разумной машиной. Иосиф Сталин знал, чего он хочет, знал, чего хочет Россия и он полагал, что вы также это знаете. Во время этого второго визита мы разговаривали почти четыре часа. Его вопросы были ясными, краткими и прямыми. Как я ни устал, я отвечал в том же тоне. Его ответы были быстрыми, недвусмысленными, они произносились так, как будто они были обдуманы им много лет назад.
Когда мы попрощались, мы пожали друг другу руки с той же решительностью. Он сказал "до свидания" один раз, точно так же, как он только один раз сказал "здравствуйте". И это было все. Может быть, мне только показалось, что его улыбка была более дружелюбной, немного более теплой. Быть может, так было потому, что к слову прощания он добавил выражение уважения к президенту Соединенных Штатов.
Никто не мог бы забыть образ Сталина, как он стоял, наблюдая за моим уходом - суровая, грубоватая, решительная фигура в зеркально блестящих сапогах, плотных мешковатых брюках и тесном френче. На нем не было никаких знаков различия - ни военных, ни гражданских. У него приземистая фигура, какую мечтает видеть каждый тренер футбола. Рост его примерно 5 футов 5 дюймов, а вес - около 190 фунтов. У него большие руки, такие же твердые, как его ум. Его голос резок, но он все время его сдерживает. Во всем, что он говорит - именно та выразительность, которая нужна его словам.
(с)