Вернемся к новгородцам. Итак, они прихватили побольше пустых мешков,
сели на крутобокие ладьи и поплыли в Швецию. Но где-то на полпути
встретились с ладьями эстов (предков древних эстонцев), каковые не без
самодовольства сообщили, что новгородцы старались зря и могут поворачивать
оглобли -- ибо они, эсты, как раз и плывут из Сигтуны, где грабить уже
совершенно нечего, и вообще Сигтуна, откровенно говоря, давно уже
догорает...
Новгородцы, как любой на их месте, прежестоко оскорбились --
готовились, предвкушали, ладьи конопатили, топоры точили, мешки запасали! --
и, недолго думая, предложили эстам поделиться награбленным.
Теперь уже оскорбились эсты, усмотрев в столь наглом требовании
извечную тягу русских к халяве. И заявили нечто вроде: в конце-то концов,
все добро они честно награбили, трудясь в поте лица. Разграбить и сжечь
шведскую столицу -- это вам не на гуслях тренькать у себя в Новгороде,
былины про Садко распевая! Если хотите разбогатеть -- плывите дальше и сами
кого-нибудь ограбьте, как приличным людям и полагается! Мигранты, мать
вашу... "Ах так, чудь белоглазая?! -- взревели новгородцы некормлеными
ведмедями. -- Ну, тогда все отымем!"
Неизвестно, насколько этот диалог соответствовал истине, зато
достоверно известно другое: последовало морское сражение, в результате
которого эстов чувствительно потрепали и отобрали у них кучу добра, в том
числе и вышеупомянутые врата, которые торжественно установили в Новгороде (в
конце-то концов, утешали свою совесть, должно быть, новгородцы, эсты все
равно язычники, и церковные двери им ни к чему).