Так какую же Россию мы потеряли?
Часть 1
Как я уже говорил в позапрошлой колонке, терпеть не могу писать «к датам». Но и в этот раз получилось то же самое. Тогда меня «достали» публикации ельцинистов с совершенно неоправданными обвинениями в адрес Верховного Совета России. А сейчас меня разозлила полемика в соцсетях и в популярных телевизионных ток-шоу вокруг 7 ноября.
Я, конечно, все это неоднократно слышал, но в эти дни о «Великой России, подло сбитой на высочайшем взлете» стали говорить как-то очень уж много и концентрированно. Тут тебе и «высочайшие темпы роста промышленности», и «пятая экономика в мире», и «почти выигранная война», и все прочее такое.
В общем, «эта ваша революция», оказывается, была чудовищной катастрофой, прервавшей естественный ход развития Российской империи. Была подлым убийством Великой и Святой Империи. Слава Богу, что еще до «удара в спину» не договорились.
И вот на это все мне очень хочется ответить. Я совсем не являюсь поклонником ни Февральской, ни Октябрьской революций. Я отнюдь не фанат Советской власти. Но идеализация дореволюционной России представляется мне столь же опасной, сколь и идеализация советской системы коммунистами, а ельцинской системы капиталистами.
И особенно меня раздражают высказывания о «катастрофе, прервавшей естественное развитие» тем, что они формально соответствуют действительности. Ведь все это правда. И высокие темпы роста, и пятая экономика в мире, и почти выигранная война.
Но эта частичная правда, вырванная из контекста, на мой взгляд, хуже откровенной лжи. Это совершенно точные эквиваленты разговорам о Ельцине, который «впервые дал нам свободу», и о Ленине, «освободившем трудящихся от эксплуатации».
Все эти, так сказать, «пропагандистские дискурсы» абсолютно игнорируют основные константы российской истории — неравномерность и неорганичность развития, мозаичность и многоукладность социальной системы, крайнюю неустойчивость равновесия любого политического режима.
Да, российская промышленность в полвека перед революцией весьма бурно развивалась. Я даже не стану акцентироваться на том, что быстрые темпы роста во многом связаны с низкой предстартовой позицией, а величина национального продукта, используемая в межстрановых сравнениях, отражает отнюдь не только размеры экономики, но и, банально, тогдашнюю высокую численность населения. Но пусть бы даже и не так.
Все равно же эта бурно развивавшаяся промышленность была, во-первых, промышленностью низших переделов — добычей полезных ископаемых и черной металлургией, а, во-вторых, почти полностью принадлежала иностранцам. А главное, в-третьих, была типичной колониальной экспортно-ориентированной «заплатой» на российской экономике, мало связанной с ее основным массивом.
А легкая промышленность, ориентированная на внутренний рынок, вовсе не «бурно развивалась». Она, скорее, стагнировала. По причине узости внутреннего рынка, связанной с нищетой 80 процентов населения. А действительно достаточно приличная оборонка, как и любая оборонка, полностью зависела от госзаказов. Я уж не говорю о том, что с машиностроением у нас тогда был полный затык. Оно практически почти полностью отсутствовало.
И это все при том, что у тогдашней России был высочайший экспортный потенциал. Да, сырьевой, колониальный, можно даже сказать, почти монокультурный. Но, тем не менее, доходы России от торговли зерном, мясомолочными продуктами и древесиной были, прямо скажем, весьма впечатляющими. И именно этот сырьевой экспорт, а вовсе не «бурный рост промышленности», обеспечил тогда нашей стране то самое пресловутое «пятое место в мировой экономике».
Однако практически все валютные доходы от российского сырьевого экспорта шли на товары престижного потребления для верхнего дециля и на проживание «русских европейцев» в любимых Париже, Ницце и Баден-Бадене. А вовсе не на обновление станочного парка, и уж, тем более, не на закупку инновационных технологий.
Это о промышленности. Теперь о войне. Да, к революции Россия была весьма недалеко от победы над Тройственным союзом. Особенно от победы над Австро-Венгрией и Турцией. Но эти наши военные успехи были типичным примером того неустойчивого равновесия, о котором я говорил выше.
И тут дело даже не в коррупции при закупках вооружений и не в «снарядном голоде». И даже не в непростых отношениях между солдатами и офицерами.
Главное то, что армия была крестьянской. А российское крестьянство находилось в серьезнейшем неразрешенном конфликте с тогдашней российской государственностью. И этот конфликт выступал наружу при каждой серьезной войне.
В наполеоновскую и в крымскую войны были серьезные крестьянские волнения, связанные с надеждами крестьян на то, что служба в армии есть основание для освобождения от крепостного права. А русско-турецкая война и война Первая мировая были связаны с аналогичными крестьянскими надеждами, но уже о передаче крестьянам помещичьей земли.