Дверь в общий туалет оставлена открытой! Слева кабинки, справа зеркала. Девушка подводит меня к кабинке, дверь должна быть открыта, она сама стоит напротив и караулит (боится, что сбегу). В зеркалах отражаются все мои манипуляции, что моментально собирает толпу зрителей мужского пола у входных дверей.
Невозможно со связанными цепью руками сделать ничего, чтобы справить нужду и этого бы не увидели наблюдатели... Заперев все эмоции подальше, зная, что за мной весело наблюдает толпа, я всё таки сделала это, правда, криво, не комфортно, но была уже одета.
Опускаю подробности осмотра медиками, приезд в тюрьму, фотографирование и т.п... Запустили в камеру на 4 человека. Мне достались верхние нары. Мне было очень тяжело подняться на нары... От принятия пищи я отказалась – с отделением была ассоциация дома врага, а в доме врага не едят. Я понятия не имела сколько собираются там держать, но я была убеждена, что сколько бы это ни продлилось, я там есть не буду.
Через сутки меня втолкнули в специальный грузовик для перевозки преступников.
Привезли меня обратно в наш город и закрыли в обезьяннике метр на полтора. Опять пару часов не пускали в туалет, про воду я уже молчала. В начале 90х годов, я прошла неплохую школу голода в России и умение переносить подобные лишения стойко. Потом опять был допрос с издевательствами. Прислали паренька молоденького переводчиком. И вот мне следователь говорит, что детей у меня больше нет, их забрали. Переводчик удивляется, как так забрали? Все знают, что я не знаю иврит. Не знаю не значит, что частично не понимаю. Следователь ему и отвечает, что обманывает меня и девочки с бабушкой дома. Тут у меня сдали нервы... Я встаю и начинаю биться головой о стальную дверь... Было больно, но остановиться было труднее. Я называла их фашистами, я кричала, чтобы они вернули детей... Собралась опять толпа зрителей из сотрудников, но никто не вмешивался, только переводчик был в недоумении, как они могут так издеваться... Потом я лежала на полу и они сетовали, как меня в таком виде повезут в суд.
Приехав в суд, и понимая всю безнадёжность ситуации, у меня слёзы лили ручьём. Мы поднимались по лестнице, когда идущий на встречу дяденька спросил не нужен ли мне адвокат. Конечно нужен. Случайность... Шанс... Я не знаю, что происходило в суде, мне не дали никаких документов, только адвокат добился, что меня отпустили из зала суда.
Зарёванная, с опухшей головой и безумием от происходящего, я пошла домой. На следующий день мы уехали жить в Тель Авив. Но ничего не закончилось. Через пару месяцев меня вызвали в гестапо вместе с ребёнком. Пока мы ждали своей очереди, мою дочь прорвало... Она рассказывала, что не только смотрели картинки...
В первый же день, к ней в туалет вломился шестиклассник, который оголил своё хозяйство и пытался засунуть ей в рот. Она его оттолкнула, за что и была избита в первый раз. Впоследствии, это происходило не единожды. Плюс к этому, при просмотре порнухи, эти уроды пытались повторить увиденное с первоклашками. Они запугивали, что будут избивать, если она расскажет, снимали штаны перед мониторами... Я не буду писать более подробно... Для этих целей и стоял всегда на страже один из них перед классом...
Я была в шоке. Когда мы зашли по своей очереди, то я рассказала услышанное. У меня попросили разрешение на допрос ребёнка, которое я и подписала. На следующий день мы поехали в специальное место, где допрашивают детей, снимая всё на камеру. Я находилась рядом с ней и могла слышать, как вопросы, так и ответы. Допрашивала ребёнка Михаль Боне.
Тут меня вызвали из кабинета, забрали паспорт и телефон, а я недавно уже проходила подобное и влетела в кабинет. Дочь вскочила и прижалась ко мне. Я её обняла, а в это время её насильно пытались оторвать от меня два дюжих мужика. Один из них Илан Кобланц.
Через какое-то время, оказалось, что в ту минуту, как мы с ней переступили порог этого заведения, наряд гестапо поехал арестовывать мою мать со второй дочерью. их привезли туда же, тоже допрашивали и боялись, чтобы мы случайно не встретились. Затем нас всех четверых повезли в отделение для перекрёстного допроса. Детей отделили, нас с мамой тоже развели по кабинетам. И допрашивали, допрашивали, допрашивали до вечера. В голове билась одна мысль, что больше не увижу детей.