Термин «театр абсурда» впервые появился в работах театрального критика Мартина Эсслина[en], в 1962 году написавшим книгу с таким названием. Эсслин увидел в определённых произведениях художественное воплощение философии Альбера
Камю о бессмысленности жизни в своей основе, что он проиллюстрировал в своей книге «Миф о
Сизифе».
http://www.youtube.com/watch?v=3vCAT1sm3ZAКамю полагал единственным средством борьбы с абсурдом признание его данности. В «Мифе о Сизифе» Камю пишет, что для понимания причин, заставляющих человека совершать бессмысленную работу, нужно представить спускающегося с горы Сизифа, находящего удовлетворение в отчётливом осознании тщетности и безрезультатности собственных усилий; по мнению Камю, практически такое отношение к жизни реализуется в перманентном бунте.
В отличие от «бунтаря» Сартра и религиозных экзистенциалистов (англ.)русск. (Ясперса) Камю полагал единственным средством борьбы с абсурдом признание его данности. В «Мифе о Сизифе» Камю пишет, что для понимания причин, заставляющих человека совершать бессмысленную работу, нужно представить спускающегося с горы Сизифа, находящего удовлетворение в отчётливом осознании тщетности и безрезультатности собственных усилий; по мнению Камю, практически такое отношение к жизни реализуется в перманентном бунте[13]. Многие герои Камю приходят к похожему состоянию души под влиянием обстоятельств (угроза жизни, смерть близких, конфликт с собственной совестью и т. д.), их дальнейшие судьбы различны.
Высшим воплощением абсурда, по Камю, являются разнообразные попытки насильственного улучшения общества — фашизм, сталинизм и т. п. Будучи гуманистом и антиавторитарным социалистом, он полагал, что борьба с насилием и несправедливостью «их же методами» могут породить только ещё большие насилие и несправедливость, но, отвергая понимание бунта, не признающего за ним положительных аспектов, в эссе «Бунтующий человек» рассматривает бунт как способ солидарности с другими людьми и философию меры, определяющую и согласие, и несогласие с существующими реалиями; перефразируя картезианскую максиму в «
я бунтую, следовательно мы существуем»[13]. Камю выделяет две формы проявления бунтарства: первая выражена в революционной деятельности, вторая, которой он отдаёт предпочтение, в творчестве[1]. Вместе с тем, он оставался в пессимистической уверенности, что несмотря на положительную роль бунта в истории, окончательно победить зло невозможно.
Основная идея пьесы не лежит на поверхности, что характерно для большинства пьес театра абсурда. Принято считать, что она выражает
тщетность попыток осмысленной коммуникации в современном обществе. Текст изобилует выводами, не соответствующими посылкам, что создает впечатление, что
персонажи даже не слушают друг друга в неистовых попытках быть услышанными. Когда пьеса ставилась первый раз, считалось, что это может быть пародия. В эссе, написанном для критиков, Ионеско заявил, что у него не было намерений написать пародию.
Согласно Ионеско, у него было несколько вариантов концовки, в том числе кульминация, в которой «автор» или «директор» противостоит публике, и даже вариант, в котором в публику стреляют из пулеметов. В конце концов было выбрано более дешевое решение — цикличность пьесы. Ионеско сказал в одном из интервью: «Я хотел наделить пьесу смыслом, повторив её с двумя персонажами. Таким образом, конец становится началом, но, поскольку в пьесе две пары, первый раз она начинается со Смитами, а второй — с Мартинами, подразумевая взаимозаменяемость персонажей:
Смиты — это Мартины, а Мартины — это Смиты».
http://www.youtube.com/watch?v=3kaDXCU9Hck