ЮКИО МИСИМА
1.
Утром легко и беспечно дух уничтожит тюрьму.
Жизнь человека – конечна, но я бессмертье возьму.
Неколебимо и прямо на внеземные круги
Будда выходит из храма. Свиток прочитан? Сожги.
Видишь? – Отброшена маска. Веришь? Не имидж – судьба.
Рядом шальную развязку подстерегает толпа:
"Это писатель Мисима, он заигрался в войну"...
Разуму невыносима низость предавших страну,
трусы, бойцов презирая, ждут заземляющей лжи.
Если ушли самураи, значит, пришли торгаши!
2.
Может быть, в родине дело... Может быть, в родине сна –
недостижимостью тело испепеляет она,
небом чарует бесцельно, мир погружая во тьму.
Власть совершенства смертельна, но я бессмертье возьму!
Нужно героя доверье, или мечта дурака,
чтобы вонзить в подреберье длинную искру клинка?
Ждал утончённую прозу апофеоз простоты,
тело раскрылось как роза, высшей стяжав красоты.
И по лицу на мгновенье, молнией, зримой едва,
судорога наслажденья, судорога торжества.
* * *
С чужими спор устав вести,
в чужую рухнувший кровать…
Поэтов после тридцати
необходимо убивать.
Пройти, а полночь глубока,
по рукописям – в сапогах,
одно нажатие курка,
и только эхо дрогнет – Ах!
Но лампа ни в одном окне
не вспыхнет. Станет легче всем,
спокойней власти и стране
без разрушителей систем.
Поэты после тридцати
ещё досадней и страшней
тому, кто их мечтал пасти,
как стадо, до скончанья дней.
И вот поэтому – Ату!
По одному врасход, вразнос.
…Потом наведаться к кресту.
Достать коробку папирос,
автограф, стёршийся почти,
на ней легко расшифровать:
«Поэтов после тридцати
необходимо убивать».
* * *
Россия, Россия, ты мой потолок
и стены казённой избушки,
где каменным блоком становится Блок
и Пушкин – названием пушки.
Зато здесь и Солнце, и Месяц, и грош,
и пряник, и кнут, и причастье.
Наш космос привычен и этим хорош,
знакомое зло вроде счастья.
Пусть голос Хозяина грозно звучит
и лучший наряд это латы,
а ежели кто-то в окно постучит,
то это всегда супостаты.
Терпеть притесненья – возвышенный рок,
расти над другими – невместно,
но я головой подниму потолок
и выйду… и выпаду в бездну.