Губы можно закатать

[X из Казани]

Тем не менее допустим, что в странах Юго-Восточной Азии, несмотря на землетрясения, наводнения, влажность и жару, идеальные природные условия для размещения производства. Ну а в Латинской Америке при этом допущении разве хуже? В последние десятилетия там наблюдается заметное экономическое оживление, но нет ничего подобного восточно-азиатскому буму. В Африке тоже тепло и сыро, а на восточном побережье – совсем хорошо. Почему же туда не переводят производства? Ведь это куда ближе к Европе и даже США. Почему под жарким тропическим солнцем, где нет холодов и зим, люди умирают от голода и болезней, а с канадских Великих равнин с их тридцатиградусными морозами экспортируют зерно? Может быть, дело не в температурных условиях и даже не в природных условиях вообще, а совсем в иных обстоятельствах?

А. Паршев справедливо замечает, что теплая погода теоретически позволяет человеку старательно трудиться по десять-двенадцать часов в день, и при этом существовать на 30-50 долларов в месяц. Но только в Юго-Восточной Азии данная возможность из теоретической превращается в практическую. В Африке у людей получается существовать даже на меньшие суммы, но не получается старательно трудиться, а даже в самых бедных странах Европы получается трудиться (хотя и не так старательно и не так подолгу), но никак не получается существовать даже на сто-двести долларов в месяц (в том числе там, где нет нужды в отоплении).

Сейчас принято связывать бум в Юго-Восточной Азии с модным понятием глобализации мировой экономики и даже всего человеческого сообщества. Но это модное слово скорее констатирует, чем объясняет суть явления. Более точными, на мой взгляд, являются менее современные рассуждения о модернизации буддийской цивилизации. Только эта культура еще несколько веков назад существенно превосходила западную, и, по-видимому, имела возможность обогнать Запад и первой перейти к Новому Времени. Ей не хватило творческого начала и готовности к переменам для самостоятельной модернизации (сколько веков им не хватило и могли ли они это сделать, установить уже невозможно), но только она сумела выработать трудовую этику, сравнимую с западноевропейской и даже превосходящую ее. Теперь, получив от Запада организационные формы Нового Времени, она снова, как в XIV-XVII веках, может соперничать с ним. Весьма возможно, что теплый климат способствует успеху «азиатских тигров». Однако, на мой взгляд, если бы там было более холодно и требовалось для выживания не 50 долларов, а даже 150-200 долларов в месяц, то практически ничего бы не изменилось. Все равно это намного меньше, чем западные 2000-3000 долларов в месяц (если, конечно, считать, что климат не играл важной роли в формировании буддизма и конфуцианства).

По сути дела свежеиспеченные «азиатские тигры» занимаются демпингом труда по отношению ко всему остальному человечеству. Думаю, что если бы значительная часть доходов от их труда не доставалась западным корпорациям, то ВТО обложило бы их суровыми запретительными пошлинами. Западу нет резона возмущаться, а нас никто не спрашивает. В конце концов обе стороны нашли способ взаимовыгодного существования, и неизвестно, кто от этого больше выигрывает. Примеры Японии и Южной Кореи показывают, что для перехода к западному уровню жизни нужно не тысяча лет упорного труда, а всего сто лет (и одна-две тысячи лет подготовки к такому труду), хотя и остается открытым вопрос, что происходит за эти сто лет – вхождение в западную цивилизацию или модернизация собственной культуры. Если не произойдет каких-либо катаклизмов (например, гражданской войны в Китае), то вовлечение все новых стран и людей в этот процесс будет продолжаться еще долго. Например, на сегодняшний день еще больше половины китайцев с теми же трудовыми навыками почти не участвуют в мировом разделении труда. Также возможно, что за буддийско-конфуцианским бумом последует индуистский, им тоже терпения не занимать.

[X из Казани]

Но есть ли (была ли) у нас хоть какая-нибудь возможность вступить в соревнование с Юго-Восточной Азией? Паршев отвечает, что у нас ее нет, ибо в России холодно и далеко от моря. Хорошо, заменим Россию на Украину, где заметно теплее, земля плодороднее, много портов, но сейчас царит та же бедность, и рассмотрим этот вопрос с других, более традиционных, позиций.

Во-первых, скажем честно, мы (россияне или украинцы) не умеем так работать, как азиаты; мы можем на какое-то время собраться и работать по 24 часа, как не снилось азиатам, но мы не умеем старательно и аккуратно вкалывать изо дня в день. Разумеется, слово «мы» относится не к каждому россиянину, а слово «они» не относится к каждому китайцу, и в России есть свои трудоголики (которых, на мой взгляд, стало больше, чем в брежневские времена), и в Китае есть свои люди настроения. Речь идет о привычках большей части людей, а не обо всем народе целиком. Сыграл ли климат свою роль в формировании культуры труда? Скорее всего роль климата была весьма велика, во всяком случае В.О. Ключевский выводит российскую традицию труда именно из климатических особенностей России, хотя вопрос о Финляндии остается открытым8.

Во-вторых, к моменту развала СССР мы не были так бедны, как китайцы или тайцы. Средняя зарплата в СССР в начале 1980-ых годов составляла примерно 150-200 рублей. Условно приравняв советский рубль к тогдашнему доллару, с учетом низких налогов и социальных гарантий получается примерно 300-400 нынешних долларов, из которых большая часть тратилась не на отопление. И за эти деньги мы работали весьма так себе: за десятичасовой упорный труд надо было платить не менее 300-400 рублей, т. е. не менее 500-700 нынешних долларов в месяц.

Таким образом, независимо от климата мы не могли и не можем конкурировать с Юго-Восточной Азией по части поставки результатов дармового труда на мировой рынок. Остается еще вопрос, не было ли у нас теоретической возможности вступить на китайский путь ранее Китая, после смерти И. В. Сталина, когда жили еще очень бедно, а энтузиазма, страха (переходящего в ужас) и дисциплины было больше, а также и в городе и в деревне сохранялись воспоминания о рыночной экономике. Я не исключаю, что такая возможность у нас была, и даже утверждается (Автурханов), что главный сталинский палач, Берия, думал о чем-то подобном.

Также глубоко продуманы и другие историософские и «географософские» рассуждения А. Паршева. Например, на с. 51-52 утверждается (и далее неоднократно повторяется), что западная граница Варшавского договора и вообще деление Европы на западную и восточною определяются нулевой изотермой января (последней, по мысли Паршева, видимо, самой Природой предназначено быть сателлитом России). Однако любой историк может сказать, что четкое разделение Европы на западную и восточную (по второму изданию крепостного права) произошло в XVI-XVII веках, когда нулевая изотерма января находилась много западнее. Еще в XVII-XVIII веках зимой на замерзшей Темзе устраивались ярмарки, и даже в XIX веке голландцы почти каждую зиму катались на коньках по льду каналов. Попутно отмечу, что начало европейского Нового времени («долгий XVI век») совпадает с «малым ледниковым периодом» и резкими изменениями климата. Отнюдь не исключая влияния климатических перемен на этот процесс (люди тогда существенно больше зависели от природных условий), тем не менее никак не могу считать то похолодание однозначно негативным фактором для стран Западной Европы.

Другой пример – вслед за Реклю, территории, расположенные выше 2000 метров над уровнем моря, А. Паршев называет неэффективными и даже неприспособленными для «относительно нормальной человеческой деятельности» (с. 41). Однако крупнейший город мира Мехико находится на высоте 2200 метров над уровнем моря.

[X из Казани]

Я был готов на этом закончить свой спор с паршевской теорией, однако опыт чтения этого раздела рецензии сторонниками А. Паршева показал, что приведенные аргументы их не убеждают. Скорее всего дело не в слабости аргументации, а в недостатке литературного таланта, но этот недостаток трудно исправить за короткий срок. Поэтому вместо усовершенствования своего таланта приведу ряд аргументов, изложенных еще более сухо. Новые аргументы адресованы трем группам сторонников сироткинско-паршевской теории: любителям сравнений, «технарям» и любителям статистики.


I. Для любителей сравнений. Для сравнения выберем две страны – уже упоминавшиеся Украину и Канаду, точнее, в соответствии с рекомендациями Паршева, наиболее густозаселенную часть Канады, расположенную вдоль границы с США. Обе страны имеют близкое население (соответственно 48 и 32 миллиона жителей), близкие по размеру территории и обе расположены примерно в одних широтах: Украина – между 44° и 52° с. ш., а обжитая часть Канады – примерно между 43° и 53° с. ш. Справедливости ради отметим, что основная часть населения Канады живет несколько южнее, чем украинцы. Например, Монреаль и Оттава расположены на 45-46 параллелях, а Киев и Харьков – на 50-51. Однако для нашего сравнения важнее не географическая широта, а климат (см. таблицу 2).



Таблица 2. Климат десяти крупнейших городов Украины и Канады


Легко заметить, что по главным паршевским показателям – средней январской температуре и годовому перепаду температур – Украина немного выигрывает у Канады (средневзвешенные температуры по Украине: январь -4,5°, июль +21°, среднегодовая +8,5°, сравним с таблицей 1). О плодородии украинских черноземов уже шла речь. Лучше обстоят дела у украинцев и с количеством морских портов, лишь по расстояниям по суше до ближайшей западной страны Канада переигрывает Украину, да и то не так уж сильно. Например, от Монреаля и Торонто до Нью-Йорка 500-600 км по прямой, а от Киева до Берлина и Вены – 1100-1200 км.

И каков результат? ВВП на душу населения с учетом паритета покупательных способностей (ППС) гривны и канадского доллара различаются в шесть-семь раз, а без учета – примерно в 25 раз. «Качество жизни» в Канаде считается одним из самых высоких в мире, а на Украине живут беднее, чем в более холодной России. А теперь попробуйте догадаться об этом, исходя из климатической теории!


II. Для «технарей». Прежде всего надо отметить, что все технико-экономические аргументы А. Паршева ориентированы на статическую модель мировой экономики. Как пишет один из критиков Паршева, А. Никольский9: «На первый взгляд, концепция А. П. Паршева очень логична и лишена внутренних противоречий. Это действительно так, но только при одном допущении (от которого автор всюду отталкивается, но о котором нигде не говорит прямо). Оно состоит в следующем: в мире производится строго фиксированное количество товаров (которые никогда не совершенствуются) по строго фиксированным технологиям (которые также никогда не меняются). В этом случае, действительно, рано или поздно ограниченный набор технологий будет освоен всеми странами и ценовая конкуренция приведет к тому, что производство будет сосредоточено в местах с наиболее дешевыми ресурсами и мягким климатом. И можно поплакать над судьбой Финляндии, из которой производство убежит в Португалию. Однако в современном мире последние несколько столетий определяющей является иная тенденция: технологии все быстрее совершенствуются, все чаще появляются новые виды товаров, а старые типы товаров стремительно приобретают новые свойства».

[X из Казани]

Соответственно, преимущества, определяемые теплым климатом, с одной стороны, сказываются только через некоторое время, когда технология, разработанная в другой стране (неважно, с каким климатом), будет освоена в «Счастливой Тропикании», и, с другой стороны, они легко могут снова исчезнуть, когда другие страны изобретут что-то новое, ибо цены устаревающих товаров ныне падают очень быстро.

А теперь рассмотрим аргументы А. Паршева. В доказательство существенно более высокой себестоимости (и, соответственно, убыточности) российских товаров А. Паршев приводит таблицу раскладки себестоимости продукции (какой?) по статьям затрат в разных странах, составленную В.Д. Андриановым. Приводит с восторгом (она повторяется дважды на с. 118 и с. 291), хотя и не без некоторых сомнений. Не буду обсуждать достаточно странные величины издержек в европейских странах. Что же касается России, то у нас и сегодня большая часть фирм ведет двойную или тройную бухгалтерию, и по разным оценкам от 20% до 40% ВВП находится в «тени», поэтому такие расчеты малодостоверны. В середине 1990-ых годов подобные данные можно было получить только с помощью откровения свыше (например, с потолка).

Кроме того, эта таблица не учитывает, что доля энергозатрат на один доллар продукции зависит от климата в основном опосредованно, через структуру экономики. Например, энергозатраты на один доллар алюминия в стране с любым климатом будут много выше, чем на один доллар программного обеспечения.

Поэтому забудем о цифрах, и просто перечислим основные аргументы, которыми А. Паршев доказывает неизбежность высокой себестоимости российской продукции. Их пять: высокая стоимость отопления и освещения, большие затраты на строительство производственных помещений и офисов, высокие транспортные расходы, высокая минимальная стоимость рабочей силы, относительно высокая стоимость полезных ископаемых и другого сырья. Даже признавая правоту Паршева в том, что запасов полезных ископаемых у нас действительно меньше, чем мы привыкли думать, о нехватке или дороговизне сырья в России все же говорить стыдно. Как же тогда поднялась Япония, почти полностью обделенная полезными ископаемыми? О стоимости рабочей силы уже шла речь выше. Поэтому сосредоточимся на первых трех аргументах.

Однако сначала необходимо еще раз уяснить, что разложенная по этим статьям себестоимость – лишь часть общей оценки инвестиционной привлекательности страны. Кроме нее, должен существовать целый ряд условий, многие из которых трудно представить в денежном выражении. Список их велик, поэтому ограничимся лишь некоторыми из них.

1. Основное условие заключается в том, что в стране должны быть жить потенциальные работники строящихся предприятий. К этим работникам, кроме очевидного требования удовлетворяться как можно меньшей зарплатой, предъявляется множество других требований. С одной стороны, они должны быть аккуратными, дисциплинированными и не бояться многочасового монотонного труда, но, с другой, они должны быть грамотными, не пугаться сложных механизмов, быть готовы к быстрым изменениям состава выполняемых работ и т. д. Если таких работников нет или их слишком мало, то о себестоимости, разложенной по статьям, отоплении и электроэнергии можно забыть. Например, все помнят из курса истории, что колонизаторам не удалось заставить американских индейцев работать на плантациях, и им, бедным, пришлось ввозить черных рабов. Трудности с персоналом – одна из главных проблем, с которыми сталкиваются компании, переводящие свои предприятия в страны «третьего мира». С ростом производительности труда роль работников («человеческого капитала») увеличивается, что сулит странам со слабыми трудовыми традициями и низким уровнем грамотности плохие перспективы, несмотря на жаркий климат. Наилучшие работники за пределами западного мира живут в странах ЮВА, впрочем, о этом уже говорилось выше.

[X из Казани]

2. Страна должна быть политически стабильной и предсказуемой; угрозы со стороны соседних стран, внутренние конфликты, наличие сильных революционных партий, террористических групп и правительственных планов национализации резко снижают инвестиционную привлекательность.

3. Страна не должна быть чрезмерно бюрократизирована и коррумпирована. Многомесячное оформление десятков бумажек и постоянные поборы отпугивают инвесторов. Кроме того, желательно наличие ясного законодательства и работающей судебной системы или, по крайней мере, твердых гарантий наибольшего благоприятствования от несменяемого правительства.

4. Необходима инфраструктура в самом широком смысле этого слова – от регулярной подачи электроэнергии и воды до наличия пятизвездочных гостиниц, современных больниц, интернета и банковской системы. Дешевизна электроэнергии вряд ли может компенсировать убытки от частых отключений света; содержание за счет фирмы островков западного образа жизни существенно увеличивает себестоимость продукции и т. д.

5. Важную роль играет репутация страны как производителя товаров данной категории и как получателя инвестиций. Инвестиции вряд ли пойдут потоком в ту страну, откуда собственные бизнесмены, лучше всех знакомые с ситуацией, всеми правдами и неправдами вывозят и грязные, и легально заработанные деньги. Подумайте сами, неужели бы Вы купили на рынке продукты у того продавца, который брезгует есть собственный товар, или, например, отправились бы Вы в плавание на корабле, с которого на Ваших глазах разбегаются крысы? Таких примеров можно привести немало.

Этот список можно было бы продолжить, но сказанного уже достаточно, чтобы понять, что «Положением о составе затрат по производству продукции (работ, услуг)...» экономические проблемы не исчерпываются (кстати, похожий список, приведенный в книге В.Д. Андрианова, Паршев цитирует на с. 113-114, но от него отмахивается).

Теперь вернемся к отоплению. По сведениям А. Паршева (с. 70), в средней полосе России «доля отопления в объеме общих энергозатрат промышленности составляет три четверти». Источник этих данных не указан, но будем считать, что эта цифра действительно фигурирует в каком-то статистическом отчете. А теперь подумаем, из чего в середине 1990-ых годов оно складывалось:
- необходимые затраты на отопление;
- утечки тепла, битые стекла, прохудившиеся трубы;
- отопление неработающих цехов;
- уход от налогов (списание энергозатрат на скрываемый выпуск продукции, отопление и освещение);
- энергозатраты теневых фирм и кустарей-одиночек, работающих на территории промышленных предприятий;
- отопление ведомственных жилых домов, общежитий и магазинов, расположенных на территории промышленных предприятий или рядом с ней.

Так что не будем, как принято говорить, «драматизировать» эту цифру (некоторые оценки реального влияния зимнего холода на себестоимость приведены в конце статьи). Утверждение, что «в основном наша тепловая и электроэнергия вырабатываются из топливного мазута, как во всем мире» (с. 71), свидетельствует о плохом знакомстве Паршева с этим вопросом (на самом деле в России в основном используют газ, в США и Китае – уголь, а во Франции – атомную энергию).

[X из Казани]

Затраты на промышленное и гражданское строительство А. Паршев исчисляет, исходя из того, что теплоизоляция создается только количеством рядов кирпичей, а так как кирпичи, как известно, очень тяжелые, то для толстостенных зданий нужны и мощные фундаменты. Однако теплоизоляция с помощью множества рядов кирпичей – это не техническая необходимость, а лишь дань старой европейской строительной традиции, которой в России продолжали придерживаться и в ХХ веке. Десять сантиметров вспененного полистирола или стекловаты лучше защищают от холода, чем метровая кирпичная стенка и не требуют таких могучих фундаментов10. При восстановлении Ленска (в Якутии!) строили дома из фанеры и стекловаты. Другое дело, что при нашем качестве строительства и стиле эксплуатации жилья подобная теплоизоляция за несколько месяцев приходит в негодность. Но стоит ли винить климат? Кроме того, все эти рассуждения вообще не слишком актуальны, ибо, как вскользь замечает сам Паршев, промышленных помещений у нас уже построено столько, что их хватит на долгие годы, даже при устойчивом росте ВВП.

Большие расстояния удорожают любую продукцию, но объем транспортных расходов определяется в первую очередь ее видом. Песок или щебень никто в мире не возит на большие расстояния – слишком дорого. Уголь, как правило, возят на большие расстояния только по морю. Алюминий, в отличие от угля, возят и посуху, но в себестоимости российского алюминия транспортные расходы составляют существенную долю. Поэтому А. Паршев прав, что существует явное противоречие между сырьевым характером российской экономики и необходимостью дальней транспортировки по суше этого сырья.

Однако доля транспортных расходов в себестоимости телевизоров, дисплеев, и, тем более, микросхем крайне невысока. Для подобных товаров российский железнодорожный транспорт может оказаться достоинством, а не недостатком, ибо скорость перевозок по железным дорогам выше, чем по морю, и сроки «омертвления» капитала сокращаются. Кроме того, большая территория страны, как уже говорилось, позволяет сократить затраты на аренду или покупку земли, смягчить экологические ограничения. Если же конечным продуктом деятельности является информация (компьютерные программы, научные результаты, изобретения, технологии, технические проекты, финансовые схемы, юридические документы и т. д.), то для нее самих понятий дальней или ближней транспортировки в принципе не существует. Поэтому природные (в том числе и климатические) условия существенно влияют на выбор места в мировом разделении труда, но отнюдь не делают всю продукцию одновременно неконкурентоспособной.


III. Третий подход для любителей статистики – чисто эмпирический. Подобный подход является вполне законным и отвечающим предмету исследований, ибо макроэкономика в отличие от микроэкономики представляет собой в большей степени не бухгалтерские подсчеты себестоимости, а анализ сложных причинно-следственных связей и стохастических закономерностей.

Если климат, как утверждает А. Паршев, является основным фактором для экономического развития России, то он должен влиять и на развитие других стран. Пусть на экономике самой холодной страны мира он сказывается в наибольшей степени, но и остальные страны мира должны подчиняться общим закономерностям, иначе теория А. Паршева окажется лишь выдуманным ad hoc оправданием наших экономических неудач.

На рис. 1 и 2 представлены графики зависимости ВВП на душу населения от температуры самого холодного месяца в столицах стран и разности температур самого теплого и самого холодного месяцев (треугольником здесь и далее обозначена Россия, а светлым ромбом – Украина). Для анализа, как и при сравнении Канады и Украины, были выбраны значения ВВП 2000 года11, рассчитанные с учетом ППС, т. е. у Китая ВВП составляет 4,5 трлн. долларов, а не 1 трлн. долларов.

[X из Казани]

Прошу извинения у читателей за то, что использовалась температура в столицах, а не средневзвешенная по стране с учетом плотности населения (как в таблице 1). Для расчета средневзвешенной температуры необходимы более сложные вычисления, чем требуются для популярной статьи (сам А. Паршев, как мы уже видели, не баловал читателя точностью приводимых данных); кроме того, подобный расчет оказался бы невозможен для большей части мира не только из-за неточности данных о плотности населении, но в большей степени из-за отсутствия многолетних метеорологических наблюдений. Тем не менее это никак не должно изменить общих закономерностей:

а) для небольших стран с более или менее ровным рельефом выбор точки наблюдения не играет существенной роли;

б) в большей части больших стран столица расположена в наиболее густонаселенном районе страны, и климат в столице неплохо характеризует средние значения по стране в целом;

в) в оставшемся малом числе стран не существует четко выраженной тенденции смещения столиц на юг или на север, поэтому использование температур в столицах может лишь увеличить разброс, но не может существенно повлиять на общую тенденцию (см. табл. 1).

Рисунок 1 показывает, что корреляция ВВП на душу населения и температуры самого холодного месяца в настоящее время слабая (R = 0,34), но все же значимая даже на уровне значимости 0,0001; по-прежнему на Севере экономики развиваются несколько лучше, чем на Юге. Влияния любимого показателя А. Паршева – разности летних и зимних температур (степени континентальности климата, рис. 2) – на ВВП не обнаруживается. Как и следовало ожидать, чуть более заметной оказывается параболическая зависимость: в середине графика находятся страны Запада, справа – развивающиеся страны, а слева – страны СНГ и Монголия.

Для более детального анализа разобьем мир на отдельные регионы. Эту процедуру можно проделать по-разному: исходя из культурологических построений Тойнби, Хантингтона или Померанца или из экономико-географических соображений. Взвешивая все pro и contra, я принял компромиссное решение и выделил девять регионов:

1. Страны СНГ без Прибалтики, но с Монголией (точнее, эту группу можно назвать странами длительного социалистического эксперимента).

2. Запад, включающий Западную Европу, США, Канаду, Австралию, Новую Зеландию и Израиль.

3. Восточная Европа с Прибалтикой, но без Албании.

4. Нефтедобывающие мусульманские страны (эта группа по очевидной причине была исключена из дальнейшего анализа).

5. Остальные мусульманские страны, в эту группу включены Албания и Индонезия, но исключена Малайзия, в которой основные экономические позиции занимают китайские эмигранты.

6. Восточная Азия от Японии до Таиланда.

7. Южная Азия.

8. Латинская Америка.

9. Африка южнее Сахары (точнее, немусульманские страны Африки).

Для повышения точности расчетов большие страны делились на несколько частей со своими столицами. Например, США – на четыре части, Индия – на две и т. д.

[X из Казани]

На рис. 3 справа расположена зависимость ВВП от температур самого холодного месяца в столицах, слева – от разности температур самого теплого и самого холодного месяцев. Рис. 3 можно интерпретировать как свидетельство параболической зависимости успешности экономик от температурного режима. Впрочем, с тем же успехом можно говорить и о роли цивилизационной близости к Западу: на втором и третьем местах находятся Восточная Европа и Латинская Америка, наиболее близкие к Западу регионы, а чуть подальше – страны СНГ, последние места занимают наиболее далекие от Запада регионы. Единственное исключение составляет Восточная Азия.

Для еще более детального анализа рассмотрим каждый регион по отдельности, ибо внутри регионов культурологические особенности сказываются в меньшей степени, и влияние климата должно показать себя во всей красе и силе (рис. 4).

Вопреки рассуждениям А. Паршева и связанным с ними ожиданиям автора, даже внутри холодных регионов ВВП на душу населения оказывается несколько больше, чем в теплых: во всех регионах корреляция ВВП с зимней температурой отрицательная (правая колонка), как и в большинстве из них корреляция ВВП с разностью зимних и летних температур (левая колонка). Единственное явное исключение – зависимость ВВП на душу населения от разности температур в Восточной Европе, но этот регион неоднороден в культурологическом отношении, а главное – прошел в ХХ веке слишком сложную историю, чтобы можно было однозначно отмечать влияние климата.

Даже о параболической зависимости от температуры с оптимальными условиями в средней части говорить затруднительно, поскольку она наблюдается лишь в половине регионов, причем именно в тех, которые обладают наибольшей культурной целостностью и самостоятельностью, т. е. ее можно трактовать в духе рассуждений И. Валлерстайна о ядре, полупериферии и периферии. Впрочем, все эти зависимости слабые, и, видимо, лучше всего их никак не интерпретировать.

На основании этих данных можно сделать некоторые выводы относительно методологии А. Паршева. Берется не самый значимый фактор (природные условия), остальные, как более, так и менее значимые (цивилизационная принадлежность, культура труда, уровень развития рыночных отношений, грамотность населения, уровень коррупции и т. д. ), отбрасываются. Среди параметров, характеризующих выбранный фактор, большая часть (летние температуры, количество осадков, частота и интенсивность стихийных бедствий и т. д. ) также отбрасывается, а при рассмотрении нескольких оставшихся параметров допускается множество неточностей и даже откровенных передергиваний. В итоге получаются результаты с наблюдениями слабо коррелирующие, совсем не коррелирующие и даже прямо им противоречащие. В любой естественной науке работа, выполненная подобным образом, вряд ли могла бы кого-либо заинтересовать, однако в «фолк-экономике» такая методология, как мы видим, имеет оглушительный успех.

Тем не менее у сторонников климатической теории остаются две лазейки. Первая заключается в том, что отрицательная корреляция между климатом и экономическим успехом в последние десятилетия убывает. Второй путь спасения климатической теории основан на следующем рассуждении: экономика – вещь хитрая и противоречивая, и вообще не существует показателей, для которых можно получить существенную статистически значимую корреляцию с валовым продуктом, поэтому наши рассуждения по меньшей мере ничем не хуже любых других. Рассмотрим их по очереди.

Рис. 5

[X из Казани]

В первом рассуждении есть своя правда: за последние десятилетия большой рывок вперед сделали южный регион (Восточная Азия), южная часть европейского региона (католические страны) и даже южные части отдельных стран (например, США), а также некоторые страны Латинской Америки и Африки. Представление о скорости роста экономики в разных широтах дает рисунок 512. Коэффициент корреляции скорости роста ВНП (в % в год) с температурой самого холодного месяца, рассчитанный по этим данным, составляет примерно 0,35, но при исключении республик бывшего СССР корреляция отсутствует. Впрочем, учет событий и тенденций последних лет (например, тяжелых кризисов в Индонезии и Аргентине, экономического роста в Польше, России и Украине и т. д.) заметно меняет картину. Например, в 2000 году корреляция отсутствует (R2 = 0,003) и при включении в анализ республик бывшего СССР13. Не исключая полностью климатического фактора, как одной (но далеко не главной) из составных частей тенденции перевода производств в страны с более дешевой рабочей силой, все же позволю себе возразить, что лучше всего эти успехи объясняются ходом модернизации соответствующих стран. Например, в наиболее успешных новых центрах экономического процветания заодно упала рождаемость, но трудно поверить, что влияние погоды на рождаемость подвержено столь быстрым изменениям.

А вот второе рассуждение не выдерживает никакой критики – можно привести немало показателей, напрямую коррелирующих с экономическими успехами. Кроме той же рождаемости приведу еще два примера. Первый пример (рис. 6) – комбинация индексов Хофстеде14: индивидуализм [ IDV ] – (дистанция власти [ PDI ] + избегание неопределенности [UAI]).

На рис. 6 также показаны результаты двух исследований (самого Хофстеде и проекта GLOBE)15 в России и одного на Украине, не включенные в общую зависимость. Интересно, что, согласно этим данным, ВВП на душу населения в России весьма точно соответствует общей зависимости без всякой скидки на плохую погоду.

Еще нагляднее зависимость ВВП на душу населения от уровня восприятия коррупции (рис. 7)16. Согласно эти исследованиям, ВВП в России, напротив, даже несколько больше, чем следовало бы ожидать при нашем уровне воровства и взяточничества. Особенно наглядно это видно в логарифмическом масштабе (рис. 8, светлыми кружками обозначены самые холодные страны Запада).

Так, может быть, здесь и следует искать главные причины наших экономических неудач, а не ссылаться на плохую погоду?

Однако вернемся к книге А. Паршева. Вторая и большая по размеру часть книги посвящена выводам из «доказанного» в первой части тезиса о принципиальной неконкурентноспособности российских товаров из-за холодного климата и неудачного географического положения. Разбирать ее подробно, по главам невозможно – до половины их содержания составляют панегирики И.В. Сталину и Ивану Грозному и искаженные сведения из русской истории. Например, там утверждается, что Гитлер был типичным выразителем морали Западной Европы, что люди, живущие в плохих климатических условиях, миролюбивы и неагрессивны в отличие от обитателей хороших земель (особенно миролюбивы были скифы, гунны и татаро-монголы, жившие в самом сердце Евразии)17.

Справедливости ради, отметим, что там есть и вполне резонные утверждения, например:

1. Из своего тезиса о принципиальной неконкуретноспособности российских товаров, кроме природных ресурсов и в первую очередь полезных ископаемых, Паршев делает логичный вывод, что остается две возможности. Первая – уйти с мирового рынка и жить своей отдельной экономической жизнью, покупая только самое необходимое в обмен на ... (четкого ответа в обмен на что, Паршев не дает). Вторая – продолжать торговать только природными ресурсами, а чтобы этих ресурсов хватило на большее время, сократить население, оставив лишь работников добывающих отраслей, транспорта для их перевозки за рубеж, чиновников и «новых русских», обязанности которых состоят в основном в получении доходов, а также обслуживающий их персонал.

[X из Казани]

2. На с. 214-223 правильно указано, что экономика не определяет целей производства, цели определяются за пределами экономики. При разных целях могут быть и разные стратегии, и даже несколько различающиеся экономические законы.

Можно назвать еще целый ряд разумных и содержательных утверждений, приведенных в книге «Почему Россия не Америка», но лучше она от их наличия не делается. С каждым правильным рассуждением связано множество неправильных и попросту бредовых констатаций.

Например, Паршев уверен, что Россия вполне может жить в изоляции от мировой экономики, не продавая своих ресурсов, и в обмен на непонятно что приобретать самое необходимое. По-моему, даже совершенно очевидно, что ни материальных, ни интеллектуальных, ни человеческих, ни каких угодно других ресурсов у 2,5% населения земного шара не хватит, чтобы иметь отдельную экономику, обеспечивающую жизнь, сносную по меркам XXI века. Изоляция от всего мира может превратить Россию в нищий закуток, из которого будут разбегаться все, у кого есть ноги, голова и хотя бы небольшая готовность к переменам. Для того чтобы удержать население (в первую очередь, наиболее активное и грамотное), в этом закутке необходимы великая религиозная идея (типа коммунизма, а, еще лучше, ислама), железный занавес (очень полезный в наше время для развития науки и техники) и, разумеется, диктатор наподобие любимого паршевского героя И.В. Сталина.

Столь же абсурдна идея А. Паршева (приписываемая им Маргарет Тэтчер) о двадцатикратном перенаселении территории СССР по отношению к конкурентоспособности экономики на мировом рынке. В соответствии с законами естественного отбора плотность населения в первом приближении соответствует продуктивности земли на данном уровне технологического развития и культуры труда. Разумеется, в каждой стране в силу особенностей ее истории существуют различные и немалые отклонения в обе стороны, но двадцатикратное отклонение в большую сторону на шестой части суши – нонсенс. Настоящее (не паршевское) перенаселение в наше время складывается в странах «третьего мира», где применение многих более или менее современных медицинских и санитарных средств сочетается с архаическими методами обработки земли и отсутствием регулирования рождаемости.

Так же, говоря о различии экономических целей и рынке, А. Паршев говорит (впрочем, лишь тогда, когда того требуют его рассуждения): та отрасль знаний, которую принято называть экономикой, подразумевает, что люди («человек экономический») имеют более или менее правильное рыночное поведение, т. е. не согласны работать задарма из идейно-патриотических соображений, но и не отказываются от хорошо оплачиваемой работы, не боятся изменять приемы своего труда на более эффективные, не проедают в тот же день и не жертвуют богам или вождям все заработанное, а стремятся к накоплению богатств для себя и своих потомков, и при этом стараются по возможности действовать в рамках законов. Подобное утверждение неточно даже по отношению к американцам и европейцам, не говоря уж о жителях других стран, что делает экономику весьма неточной наукой, дающей постоянные сбои.

Однако других, хорошо разработанных видов экономики до сих пор не существует, а уж собственно паршевские экономические рассуждения об идеальной экономике для России не выдерживают никакой критики (впрочем, на последних страницах книги климат и себестоимость уходят на второй план и остается один «Жареный Петух», т. е. национальные традиции и психология). Вообще трудно серьезно обсуждать экономический проект, в котором высказывания типа «оценка труда рынком самая справедливая» (с. 239) или «пока объективной оценки умного труда человека всем обществом не придумано, все идеи об отмене рынка – архиблагоглупость» (с. 239-240) сочетаются с восхищением сталинской экономикой. Примиряющее их утверждение, что «в плане понимания законов рынка И.В. Сталин был рыночником, грамотным и последовательным» (с. 172) также в комментариях не нуждается. При этом паршевская критика хода российских реформ содержит немало точных наблюдений и здравых соображений (чередующихся с конспирологическими изысканиями), включая и замечания о пренебрежении географическими (в том числе климатическими) факторами.

[X из Казани]

На этом месте рецензия на книгу «Почему Россия не Америка» заканчивается. Остается только сам вопрос, на который А. Паршев дал столь категоричный ответ: каково действительное влияние географического положения, и в частности климата, на экономику? Сам по себе этот вопрос без паршевских преувеличений является достаточно серьезным и относительно малоразработанным в экономической науке, что оставляет большие возможности для спекуляций наподобие книги «Почему Россия не Америка». Я, так же как и А. Паршев, не являюсь специалистом в этой области, поэтому ограничусь лишь рядом замечаний.

Естественно, взгляды экономистов по вопросу влияния географического положения и климата на экономику расходятся, но в целом преобладают мнения, что холодная погода положительно влияет на экономическое развитие. В качестве характерного примера можно привести статью У. Мастерса и М. Макмиллан «Климат и степень экономического роста»18, о которой была даже опубликована заметка в «Times» от 24 сентября 2001 года (в этой заметке также идет речь и о других исследователях, пришедших к тем же выводам; см. Приложение). Авторы данной статьи на основании подробных статистических исследований (более обширных и обстоятельных, чем выполненные в настоящей статье, но в основном базирующихся на более старых данных) и анализа зависимостей, полученных другими исследователями, пришли к выводу, что экономики наиболее успешно развиваются в высоких широтах; граничными являются 30-40 параллели, ближе к полюсам в основном находятся высоко- и среднеразвитые экономики, а ближе к экватору резко преобладают страны с наименее развитыми экономиками. Основным фактором, на их взгляд, является количество морозных дней в зимний период(!). Коэффициент корреляции между количеством морозных дней в зимние месяцы и логарифмом ВВП на душу населения составляет 0,69. Существенное расхождение с полученным мною значением (0,34, см. рис. 1) в основном объясняется более полным списком стран (у меня пропущено более половины африканских стран с жарким климатом и низким ВВП19), в меньшей степени – различием используемых характеристик и временем, к которому относятся данные (соответственно 1990-е и 2000-е годы). При этом У. Мастерс и М. Макмиллан не отрицают существования негативного эффекта от чрезмерного количества морозных дней и используют квадратичные (и даже кубические) зависимости от этого параметра, но фактически квадратичный член служит в основном для гашения дальнейшего роста благосостояния за граничными широтами (критическим, на их взгляд, является наличие пяти морозных дней в зимний месяц).

В качестве причин успешного развития северных стран они указывают на то, что холод препятствует распространению эпидемий многих болезней (и, соответственно, способствует росту продолжительности жизни) и вредителей сельскохозяйственных посевов. Другая причина, на их взгляд, состоит в том, что холод заставлял людей постоянно совершенствовать сельское хозяйство, чтобы получать большие урожаи, и строительство, чтобы эффективнее приспосабливать свои жилища к зимним условиям20. Такие исключения, как Монголия и Северная Корея, объясняются тоталитарными режимами и засушливым климатом. Богатые страны теплых широт, в первую очередь Гонконг и Сингапур (в некоторой степени это относится к Австралии и ЮАР), богаты по той причине, что являются торговыми центрами, основанными выходцами из более холодных и развитых стран, – Англии и отчасти Китая.

На мой взгляд, их доводы, базирующиеся на обширном статистическом материале, более убедительны, чем эмоциональные тирады А. Паршева, хотя далеко не безупречны. Во-первых, до Нового Времени подобной закономерности не наблюдалось, и наиболее развитыми были страны, находящиеся в субтропическом климате (хотя в более жарком тропическом поясе ранних цивилизаций почти не было). Во-вторых, холодный климат не помог Европе избежать многих эпидемий, в том числе пандемии чумы в XIV веке, да и по продолжительности жизни средневековая Европа не выделялась в лучшую сторону. В-третьих, большие успехи китайцев-хуацяо в южных странах, чем на своей более холодной исторической родине, плохо сочетаются с положительным эффектом морозных дней, хотя и не доказывают противоположного «паршевского» тезиса: экономические успехи диаспор и переселенческих общин, как можно видеть на примерах евреев, англичан и канадских украинцев, не зависят от климата.

[X из Казани]

Кроме того, основываясь на понятиях Тойнби «вызов – ответ», «стимул суровых стран» и «чрезмерный вызов», а также на роли контактов в распространении технических новшеств, легко придти к выводу, что существует некоторая оптимальная суровость климата для наиболее успешного развития. Например, Тойнби указывает, что тяжелейшие жизненные условия позволили эскимосам лишь создать эффективный способ приспособления к ним, но помешали развитию их культуры. По мнению В.Д. Бондаренко21, существует два пути взаимодействия человеческих сообществ с природной средой: трансформационный (люди противостоят природе, воспринимая ее как нечто чуждое им) и адаптационный (люди вживаются в среду, ощущая себя ее частью). Причем первый способ преобладает в условиях природно-климатического оптимума, а второй – в особо благоприятных и, наоборот, особо суровых условиях. Согласно этой классификации, западноевропейское (в том числе финское) отношение к среде в основном трансформационное, а традиционное российское, по-видимому, промежуточное. Психологически преобладает адаптация к природе, но фактически воздействие российского способа хозяйствования на природную среду не меньше, если даже не больше, чем западноевропейского22; в советское время в России культивировался чисто трансформационный способ взаимодействия с природой.

Такие рассуждения объясняют параболическую зависимость успешности от климатических условий (см. рис. 1-3), но, разумеется, не указывают на место России: находимся ли мы по способу взаимодействия с природной средой близко от оптимума или где-то на ниспадающей ветви. Однако, как мы видели, различия российского климата с финским или канадским не столь велики, как кажется А. Паршеву. Это дает основания надеяться, что все же российский климат не так далек от оптимума. Если ввести в эти построения допущение о наблюдающемся в последнее время смещении оптимума на юг (аналогичном смещению на север в XVI-XIX вв.), то Россия ныне может оказаться дальше от оптимума, чем раньше, или, наоборот, ближе к оптимуму, если учесть потепление климата. Впрочем, все эти рассуждения столь гипотетичны, что не стоит им придавать большого значения.

Российские экономисты, напротив, практически единодушно оценивают холод как негативный фактор, однако расходятся в его значимости. Увеличение себестоимости производства из-за климата типа российского (речь идет о Русской равнине и Южной Сибири) или канадского, по данным одних экспертов, в среднем составляет 3-5%, по данным других – 10-15% и более23. Считается, что несколько большую прибавку – до 25-40% – для материалоемкой продукции могут давать дальние расстояния. Исходя из подобных оценок, видимо, можно примерно подсчитать рациональное соотношение внутренних и мировых цен на энергоносители и электроэнергию.

Тем не менее связь между ВВП на душу населения и плотностью населения (рис. 9 – страны с населением свыше ста тысяч человек), а также территорией практически отсутствует (рис. 10). С некоторой натяжкой это можно объяснить компенсацией дальних перевозок отрицательным влиянием скученности населения, а также положительным влиянием больших внутренних рынков и больших запасов полезных ископаемых.

Отрицательное влияние холодного климата на ВВП, как мы видели, обнаружить очень трудно. Значимую зависимость подобного рода не удается получить даже при более подробном анализе мировых статистических данных. Например, если из всего списка стран выбрать лишь холодные (средняя температура января ниже 0°), то вместо ниспадающей ветви мы увидим отсутствие корреляции (R2 = 0,03). Также исключение индекса восприятия коррупции или комбинации индексов Хофстеде приводит лишь к нулевым (незначимым) величинам частных коэффициентов корреляции температурных показателей и ВВП на душу населения, но не к отрицательному влиянию холодов. Более того, даже внутри самой России, для которой и была изобретена теория Паршева, благосостояние более холодных регионов чуть выше, чем у более теплых (рис. 11, левый график, данные Госкомстата за 2001 год), слабая отрицательная корреляция сохраняется и при исключении десяти наиболее обеспеченных регионов, в том числе основных нефте- и газодобывающих, Якутии, Таймыра и Москвы (рис. 11, правый график). При этом в России, как и во всем мире, не обнаруживается корреляции (R2 < 0,02) благосостояния с разностью зимних и летних температур ни для 88, ни для 78 регионов.

[X из Казани]

Подводя итоги своего, весьма поверхностного, анализа влияния климата на благосостояние, рискну высказать следующие предположения. Для формирования трудовой и деловой этики и модернизации более предпочтителен холодный (скорее умеренно холодный) климат, однако для их реализации теплый климат имеет некоторые преимущества. Впрочем, как уже говорилось в начале статьи, главное из них состоит не в экономии затрат на отопление и строительство (они играют существенную роль при выборе места внутри страны), а в том, что большие группы людей, готовых старательно трудиться по десять-двенадцать часов в день за минимальную плату, в настоящее время можно найти лишь в теплом климате. В период формирования modernity в западных странах первый эффект был настолько сильнее, что о противоположной тенденции нельзя было и подумать, да и не было возможности ее обнаружить: во-первых, более или менее эффективные методы борьбы с природными трудностями южных широт (кондиционеры, вакцины, антибиотики и т. д.), в отличие от отопления, имеют недавнее происхождение, и, во-вторых, тогда отсутствовала потребность в дополнительной дешевой рабочей силе средней квалификации. В период модернизации южных стран и глобализации мировой экономики, во многом связанной с появлением такой потребности, начинает сказываться и второй эффект. Однако второй эффект, включающий в себя и выгоды от отсутствия затрат на отопление, слабее первого, сосуществует с ним, дополнительно нейтрализуясь негативными сторонами природных условий южных стран (жара, высокая влажность или недостаток влаги, эпидемиологическая обстановка, ураганы, наводнения, землетрясения и т. д.). В результате в настоящее время природные, в том числе климатические, условия по-прежнему оказывают существенное влияние на мировое разделение труда, но при этом меньше влияют на объем ВВП на душу населения. Разумеется, подобный анализ, игнорирующий другие неклиматические факторы и напрямую сравнивающий вклад отопления в себестоимость товаров и услуг со стимулами к развитию, не дает возможности прогнозировать тенденции будущих лет.

Но есть и более тонкие зависимости, чем просто влияние на объем ВВП и себестоимость продукции. Например, во многих отраслях промышленности рациональной принято считать загрузку предприятий на 70-80% производственной мощности. С одной стороны, это обеспечивает резервы для быстрого увеличения производительности в период бума и на случаи различных сбоев, а с другой – не приводит к слишком большим убыткам от простаивающего оборудования. В нашем климате простаивающие мощности ведут также к дополнительным затратам на отопление, поэтому рациональной является более высокая загрузка (нынешний уровень загрузки, составляющий в среднем 50-60%, заведомо ведет к лишним затратам). Это делает российскую промышленность более уязвимой и менее приспособленной к колебаниям конъюнктуры, чем промышленность более теплых стран. Примером могут служить трудности консервации и расконсервации нефтяных скважин для регулирования объема добычи (хотя, разумеется, нефтяные олигархи их преувеличивали).

На первый взгляд, эти рассуждения противоречат высказанному ранее тезису о второстепенности климатических условий. Однако на деле противоречия здесь нет. Во-первых, рациональный уровень загрузки в любых климатических условиях в основном определяется сопоставлением предельных доходов с предельными издержками, и различия издержек уже входят в условия сравнения стран с разным климатом (в идеале сравнение производится, когда равенство между предельными доходами и предельными издержками уже достигнуто). Во-вторых, речь идет о вкладе климатических условий не в среднее значение дохода, а в его краткосрочную вариацию (дополнительные убытки при падении спроса и недополучение доходов при его росте). Насколько он на самом деле велик – судить трудно. На мой взгляд, он больше, чем их вклад в среднее значение дохода, хотя, видимо, существенно меньше, чем роль законов о защите труда, затрудняющих прием и увольнение работников. Вероятно, холодный климат сказывается и на приспособлении к долгосрочным колебаниям конъюнктуры, но при таком количестве пустующих производственных помещений и простаивающего оборудования этот вопрос скорее представляет теоретический интерес.

[X из Казани]

Другая, более спорная, зависимость от климата и больших расстояний, связана с прошлогодним спором между А. Чубайсом и А. Илларионовым. Грубо говоря, один из важнейших вопросов состоял в том, могут ли быть в России альтернативные магистральные ЛЭП и можно ли их украсть. Ответ на этот вопрос, на мой взгляд, дают наш климат и наша плотность населения. Если в Англии альтернативную ЛЭП (трубопровод, шоссе, железную дорогу) между двумя крупными городами можно построить за несколько месяцев и за разумные деньги, то в России подобное строительство потребует нескольких лет и больших затрат. Поэтому в России дробление и воровство магистральных сетей почти всех типов за редкими исключениями приведут к созданию не конкурентной среды, а нового способа удушения конкурентов и политического давления.

Можно привести еще ряд подобных примеров. Зимние холода приводят к целому ряду ограничений нерыночного свойства, например, к невозможности отключения теплоснабжения (даже за злостную неуплату) в холодное время года, хотя проблема рационального использования тепла и электроэнергии в столь холодной стране стоит намного острее, чем в жарких регионах. Также в нашем климате необходима государственная программа по борьбе с бездомностью (нынешнее расселение бомжей на чердаках и в подвалах вряд ли можно считать допустимым) и подобные меры. Попросту говоря, если в Кении или Бразилии люди, имеющие сверхмалые доходы, могут длительное время существовать, питаясь «подножным кормом» и ночуя под открытым небом, то в нашем климате это ведет либо к смерти этих людей, либо к массовому нарушению законов, имеющих побочным эффектом такое обнищание, и криминализации общества.

Тем не менее нельзя считать, что из-за зимнего холода обычная рыночная экономика в России невозможна. Хотя во всех холодных странах Запада (Швеция, Норвегия, Финляндия, Канада, Исландия) уровень социальных гарантий несколько выше, чем в более южных странах Запада, а распределение доходов несколько более равномерное (см. рис. 12, данные Всемирного банка для стран Запада, к ним также добавлены данные по России, не учитываемые при построении корреляционной зависимости), но все же государственная монополия на все средства производства нигде не вводилась, и российской бедности не наблюдается. Впрочем, в Восточной Европе и европейских странах СНГ наблюдается противоположная закономерность (рис. 12, справа). Эту закономерность можно было бы прокомментировать, учитывая убывание успешности реформ с запада на восток24, но от столь далеко идущих обобщений я воздержусь и вернусь к холодным странам Запада.

Все эти страны имеют высокоразвитые конкурентные экономики и по «качеству жизни» (индексу человеческого развития) занимают первые места в мире, и эти же страны в наименьшей степени коррумпированы (рис. 8). Так что, по всей видимости, не изобретение новых, нигде не встречающихся способов организации экономики, а борьба с коррупцией – наилучший способ защиты от зимних холодов. Другая, еще менее оригинальная рекомендация заключается в использовании современных методов сокращения убытков от холодной погоды как разработанных в самой России, так и используемых в Финляндии и Канаде. Несмотря на ее очевидность, воспользоваться ей не так уж просто, и не только из-за больших затрат на переоборудование или отличной от Запада структуры цен. Многие старые методы борьбы с природными невзгодами постепенно превратились в национальные традиции и законодательно закрепленные нормы (например, правила СНИП), отказ от которых затруднен множеством обстоятельств неэкономического свойства. И, наконец, последняя, также не претендующая на оригинальность рекомендация состоит в необходимости при выборе стратегии экономического развития страны учитывать ее природные условия, включая климат, плотность населения и обеспеченность транспортными коммуникациями, в том числе незамерзающими портами. При этом наименее уязвимыми по отношению к природным невзгодам и дальним расстояниям оказываются высокотехнологичная продукция и информация.

[X из Казани]

ПРИЛОЖЕНИЕ

THE TIMES, SEPTEMBER 24 2001

WEALTH IN A COLD CLIMATE
BY ANJANA AHUJA

Latitude is crucial to a nation's economic strength


Dr William Masters was reading a book about mosquitoes when inspiration struck. “There was this anecdote about the great yellow fever epidemic that hit Philadelphia in 1793,” Masters recalls. “This epidemic decimated the city until the first frost came. ” The inclement weather froze out the insects, allowing Philadephia to recover.

If weather could be the key to a city’s fortunes, Masters thought, then why not to the historical fortunes of nations? And could frost lie at the heart of one of the most enduring economic mysteries of all — why are almost all the wealthy, industrialised nations to be found at latitudes above 40 degrees? After two years of research, he thinks that he has found a piece of the puzzle. Masters, an agricultural economist from Purdue University in Indiana, and Margaret McMillan at Tufts University, Boston, show that annual frosts are among the factors that distinguish rich nations from poor ones. Their study is published this month in the Journal of Economic Growth. The pair speculate that cold snaps have two main benefits — they freeze pests that would otherwise destroy crops, and also freeze organisms, such as mosquitoes, that carry disease. The result is agricultural abundance and a big workforce.

The academics took two sets of information. The first was average income for countries, the second climate data from the University of East Anglia. They found a curious tally between the sets. Countries having five or more frosty days a month are uniformly rich, those with fewer than five are impoverished. The authors speculate that the five-day figure is important; it could be the minimum time needed to kill pests in the soil. Masters says: "For example, Finland is a small country that is growing quickly, but Bolivia is a small country that isn’t growing at all. Perhaps climate has something to do with that."

In fact, limited frosts bring huge benefits to farmers. The chills kill insects or render them inactive; cold weather slows the break-up of plant and animal material in the soil, allowing it to become richer; and frosts ensure a build-up of moisture in the ground for spring, reducing dependence on seasonal rains.

There are exceptions to the "cold equals rich" argument. There are well-heeled tropical countries such as Hong Kong and Singapore (both city-states, Masters notes), a result of their superior trading positions. Likewise, not all European countries are moneyed — in the former communist colonies, economic potential was crushed by politics.

Masters stresses that climate will never be the overriding factor — the wealth of nations is too complicated to be attributable to just one factor. Climate, he feels, somehow combines with other factors — such as the presence of institutions, including governments, and access to trading routes — to determine whether a country will do well.

Traditionally, Masters says, economists thought that institutions had the biggest effect on the economy, because they brought order to a country in the form of, for example, laws and property rights. With order, so the thinking went, came affluence. "But there are some problems that even countries with institutions have not been able to get around," he says. "My feeling is that, as countries get richer, they get better institutions. And the accumulation of wealth and improvement in governing institutions are both helped by a favourable environment, including climate."

[X из Казани]

This does not mean, he insists, that tropical countries are beyond economic help and destined to remain penniless. Instead, richer countries should change the way in which foreign aid is given. Instead of aid being geared towards improving governance, it should be spent on technology to improve agriculture and to combat disease. Masters cites one example: "There are regions in India that have been provided with irrigation — agricultural productivity has gone up and there has been an improvement in health." Supplying vaccines against tropical diseases and developing crop varieties that can grow in the tropics would break the poverty cycle.

Other minds have applied themselves to the split between poor and rich nations, citing anthropological, climatic and zoological reasons for why temperate nations are the most affluent. In 350 BC, Aristotle observed that "those who live in a cold climate ... are full of spirit".

Jared Diamond, from the University of California at Los Angeles, pointed out in his book Guns, Germs and Steel that Eurasia is broadly aligned east-west, while Africa and the Americas are aligned north-south. So, in Europe, crops can spread quickly across latitudes because climates are similar. One of the first domesticated crops, einkorn wheat, spread quickly from the Middle East into Europe; it took twice as long for corn to spread from Mexico to what is now the eastern United States.

This easy movement along similar latitudes in Eurasia would also have meant a faster dissemination of other technologies such as the wheel and writing, Diamond speculates. The region also boasted domesticated livestock, which could provide meat, wool and motive power in the fields. Blessed with such natural advantages, Eurasia was bound to take off economically.

John Gallup and Jeffrey Sachs, two US economists, have also pointed out striking correlations between the geographical location of countries and their wealth. They note that tropical countries between 23°45' degrees north and south of the equator are nearly all poor. In an article for the Harvard International Review, they concluded that "development surely seems to favour the temperate-zone economies, especially those in the northern hemisphere, and those that have managed to avoid both socialism and the ravages of war".

But Masters cautions against geographical determinism, the idea that tropical countries are beyond hope: "Human health and agriculture can be made better through scientific and technological research," he says, "so we shouldn’t be writing off these countries. Take Singapore: without air conditioning, it wouldn’t be rich."

[X из Казани]

------------------------------------------------------------
1 Колесников А. Автаркия - мать порядка // Известия. 2001. 3 февраля.

2 Степень деиндустриализации западных стран Паршев существенно преувеличивает. Например, США по-прежнему занимают третье место по добыче нефти, лишь немного отставая от Саудовской Аравии и России, второе место по добыче газа (около 90% от российского показателя) и угля (почти в четыре раза больше, чем в России). Однако в объеме американского ВВП, в отличие от российского, добывающая промышленность составляет очень малую долю (примерно 1,5%). В целом вклад промышленности в ВВП США с 1981 по 1999 год сократился с 30 до 18% (по другим оценкам – до 21-23%), а объем промышленной продукции мало изменился.

3 Здесь и далее автору основным источником сведений о климате служила: Краткая географическая энциклопедия. Под ред. акад. А.А. Григорьева. В 5 тт. М., 1960-1964. Также использовались: Справочник по климату СССР. Л., 1965; Атлас СССР, М., 1969;. БСЭ, 3 изд.; сайты метеорологических служб Канады и Финляндии; различные географические сайты (например, http://www.geographyiq.com) и др.

4 А. А. Любищев, "В защиту науки. Статьи и письма". Л.: Наука, 1991.

5 Не могу удержаться от цитирования замечательного пассажа (с. 55): «Посмотрите на последствия очередного урагана в Штатах или Японии – по ветру летят стены, по капитальности сходные со стенами курятника». Паршев замечает малую толщину стен и отсутствие печек, но свое собственное слово «очередной» и трагическое содержание описываемых событий оставляет без внимания.

6 Почему-то А. Паршеву и его сторонникам не приходит в голову, что, исходя из тех же предпосылок и с большими эмпирическими основаниями, можно признать абсолютно неконкурентоспособными страны с дефицитом земли и пресной воды. По данным А. Кагана («Огонек», 2001, №12(4687), Март) дополнительные расходы России на отопление и Саудовской Аравии на опреснение воды примерно одинаковы и составляют 12% ВНП. Я не могу указать точную цифру, но предполагаю, что затраты Нидерландов на создание польдеров, строительство и поддержание дамб, а также ущерб от наводнений при их прорыве (не говоря уж о нехватке земли) того же порядка.

7 Курьер ЮНЕСКО. 1977. сентябрь – октябрь. С. 32-33 (цитирую по книге Я. Шемякина «Европа и Латинская Америка: Взаимодействие цивилизаций в контексте всемирной истории». М.: Наука, 2001).

8 Видимо, наши трудовые традиции в большей степени зависят не от самого климата, а от истории приспособления к нему, в первую очередь, от исходного уровня земледельческой культуры, которую имели предки восточных славян, и скорости перемещения в районы с более континентальным климатом. Например, можно указать на отдаленное сходство подсечно-огневого земледелия с ранними полукочевыми-полуземледельческими культурами или рваного ритма земледельческого труда с ритмом охоты. Вероятно, немалую роль также сыграло второе перемещение на северо-восток, пришедшееся на начало «малого ледникового периода» (XIV-XV вв.). Финны и эстонцы, в отличие от славян, не переносили свою культуру земледельческого труда в другие условия, а заимствовали чужую, более позднюю, развившуюся в относительно благоприятной климатической зоне, и приспособили ее к условиям холодного климата. Кроме того, в XII-XIII вв., когда формировалась земледельческая культура финнов и эстонцев, было несколько теплее, чем в VII-IX вв. Хотя, разумеется, нельзя сбрасывать со счетов и более континентальный климат с более теплым, но и более коротким летом, большую частоту осенне-весенних заморозков и большие вариации погоды (и, соответственно, урожаев) год от года.

9 А. Никольский Отзыв на книгу А.П. Паршева «Почему Россия не Америка».

[X из Казани]

10 Отметим, что мы снова возвращаемся к вопросу о древних славянах. Строительные и промышленные традиции (и, соответственно, затраты на строительство и отопление) тоже больше зависят от истории приспособления к климату, чем от него самого. Например, в Швеции, несмотря на более холодный климат, расходы на отопление жилых домов меньше в Англии, а в зимнее время в домах теплее (К. Флейвин, А. Дюрнинг. Повышение эффективности энергетики // Мир 1980-ых годов. М.: Прогресс. 1989). Другой пример можно найти в самой книге Паршева (с. 55): в Норвегии используют одинарное остекление, а в Финляндии - аж тройные оконные рамы, хотя разница зимних температур не достигает и 10°.

11 The World Factbook 2001, CIA USA.

12 Рисунок заимствован из книги Россия и мир / В. С. Автономов, А. П. Кузнецов, А. А. Мицкевич и др. СПб.: Экономическая школа. 1999.

13 На первый взгляд столь слабая корреляция скорости экономического роста с жаркой погодой противоречит описанному выше существенному изменению картины распределения богатых стран по глобусу, но на самом деле противоречия здесь нет – за последние десятилетия резко усилилось расслоение южных стран на «новые индустриальные страны» и безнадежно отставшие страны «четвертого мира» (см. выше).

14 Hofstede G. Cultures Consequences. International Differences in Work-Related Values. L. New-Delhi. 1984. Исследования Хофстеда проведены в 1967-1980 гг., и корреляция с данными того времени была сильнее. Например, коэффициент корреляции между ВНП на душу населения 1970 года и IDV составлял 0,84.

15 Латова Н.В., Латов Ю.В. Российская экономическая ментальность на мировом фоне // Общественные науки и современность. 2001. N 4.

16 Данные Transparency International (CPI = 10 - минимальный уровень коррупции, CPI = 0 - максимальный). Впрочем, следует отметить, что по мнению Г. Сатарова и С. Пархоменко (см.: Разнообразие стран и разнообразие коррупции. Анализ сравнительных исследований. М.: ИНДЕМ. 2001) зависимость, представленная на рис. 6 и 7, в основном указывает на частое использование экспертами общего уровня развития страны вместо оценок коррупции.

17 Впрочем, предположенная А. Паршевым закономерность, столь карикатурная для исторических народов, действительно имела место (наряду с противоположной) в первобытном обществе. Многие первобытные племена засушливых областей с континентальным климатом (бушмены, аборигены Западной Пустыни Австралии, индейцы Большого Бассейна США и др.) отличаются низким уровнем внутри- и межобщинной агрессии, а также эгалитарным типом социальной организации (см.: А.А. Казанков. Особенности адаптации охотников-собирателей в полупустынных областях // Альтернативные пути к цивилизации. М.: Логос. 2000.).

18 W. A. Masters, M. S. McMillan Climate and Scale in Economic Growth // Journal of Economic Growth. 2001. V 6. N 3. P. 167-186.

19 Однако из этого не обязательно следует, что их данные лучше отражают тенденцию. Например, если объединить все республики СНГ в одну страну, то корреляция будет убедительнее (используемые ими данные относятся ко времени существования СССР), а если вместо одной России рассматривать по отдельности 89 субъектов Федерации, то резко вырастет корреляционное отношение параболической зависимости, хотя, разумеется, операции деления или объединения стран нельзя считать корректными.

[X из Казани]

20 Эти аргументы достаточно близки к соображениям М. Портера (Портер M. Международная конкуренция. М., 1993) о том, что новации с целью преодоления слабостей более вероятны, чем новации с целью использования сильных сторон. В качестве примеров Портер в частности указывает на успехи США в развитии авиации (в США расстояния больше, чем в Европе) и Швеции в выпуске сборных домов (строительный сезон в Швеции короче, чем в более южных странах).

21 Бондаренко В.П. Теория цивилизаций и динамика исторического процесса в доколониальной тропической Африке. М.: Институт Африки. 1997.

22 В настоящее время считается, что современная картина природных зон Восточной Европы (тундра, лесотундра, хвойные леса, широколиственные леса, лесостепь) сложилась в результате антропогенного воздействия, главным образом, подсечно-огневого земледелия; до этого повсеместно преобладал смешанный лес, перемежаемый обширными участками луговой степи (Реконструкция истории лесного пояса Восточной Европы и проблема поддержания биологического разнообразия // О.В. Смирнова, С.А. Турубанова, М.В. Бобровский и др. Успехи современной биологии. 2001. Т. 121. N 2).

23 Например, если воспользоваться формулой В.В. Клименко (Клименко В. В. Влияние климатических и географических условий на уровень потребления энергии // Доклад РАН. Т. 339. 1994. N 3), на которого А. Паршев неоднократно ссылается, то с учетом 100% накладных расходов на стоимость энергоносителей, дополнительные расходы на отопление и транспорт в России составят 3-4% по сравнению с США и 7-9% по сравнению с Японией, исходя из ВВП этих стран, или, соответственно, 15-20% и 25-30%, исходя из ВВП России.

24На чрезмерное имущественное расслоение, как свидетельство неблагополучного хода реформ и фактор, препятствующий их дальнейшему проведению, обратил внимание Д. Хеллман (J. Hellman Winners Take All: The Politics of Partial Reform in Post Communist Transitions // World Politics. 50. N 2. 1998. January.).

[Vassa]

 Деточка! А нельзя ли столь "эпохальный" труд выдавать на-гора более мелкими и удобоваримыми(читаемыми) отрывками! Мы же "утонем" в таком обилии информации. Достаточно было, чтобы заинтересовать, напечатать отрывок и дать ссылку!