СПб-профессора вольнодумцы 1821 (дело профессоров)

[Зиновий Тененбойм]

СПб-профессора вольнодумцы 1821. 1/3

Высшая школа Ленинграда XIX - начало XX века. Сборник документов. ЦГИА СПб, 2007.

Док. №27

Докладная записка попечителя Ленинградского учебного округа Д. П. Рунича министру духовных дел и народного просвещения А. Н. Голицыну о чрезвычайных собраниях преподавателей Университета по поводу обвинения профессоров К. Ф. Германа, А. И. Галича, Э.-Р.-С. Раупаха и адъюнкта К. И. Арсеньева в антиправительственном направлении их преподавания

12 ноября 1821 г.

В трех журналах чрезвычайных собраний Университета, 3-го, 4-го, и 7-го ноября, содержатся все подробности дела об отобрании от профессоров Германа, Раупаха, Галича и адъюнкта Арсеньева ответов на вопросы, оставленные для того в Главном училищ правлении из тетрадей студентов, слушавших у них лекции.

Подлинные ответы, мнения и протесты и другие акты приложены при выписках.

При самом начале заседания обнаружился план, подкрепленный по всем вероятиям, надеждою остановить исследование и через то представить меры правительства необдуманными и недостаточными к обузданию ученого вольнодумства.

Все было соображено противной партией, чтобы защитить не только лица обличенных преподавателей, но даже и самые системы их учения.

Первый позван к ответу профессор Герман; ему прочтены вопросы и предложено дать письменные ответы. Узнав, что сие сделать следует в присутствии Университета, он покорился сему и просил позволения заняться в особой комнате, что ему позволено.

Затем позван Раупах. Не быв личным свидетелем, невозможно представить гордости, дерзости, и, можно сказать, презрения, с каким он вошел, по выслушании предписания, решительно и упорно отверг справедливость обвинения, и объявил, что письменных ответов на вопросы дать не может, доколе не получит своих собственных и студентов его записок, обещая доказать, что он никогда того не преподавал что в вопросах находится.

По настоятельном требовании Раупах, наконец, написал на французском языке отрицание почти того же содержания, что говорил прежде.

Не удовлетворясь тем, я повторил требование, чтобы вопросные пункты он очистил какими хочет ответами. Но он, возвыся тон, выходил из себя от досады и торжественно объявил, что никакая власть не принудит его исполнить такой закон. КОТОРОГО исполнить невозможно*. За сие он выслан из присутствия и поступок его большинством голосов признан противозаконным и возмутительным.

Положено: призвав его вторично в присутствие, настоятельно требовать надлежащих ответов. По изъяснении ему законов и убеждению некоторых из членов, он написал, наконец, на все вопросные пункты безусловное отрицание, повторяя прежнее свое требование тетрадей на некоторое время.

Когда Герман представил письменные свои ответы, приступлено к рассмотрению оных для положения мнения. При сем оказалось то, чего описать невозможно. Те, кои надеялись остановить сими ответами дальнейшее исследование и видя, что рассуждение направляется к противному, решились отстаивать и учения, и учителей самым неблагопристойнейшим образом.

Первым покушением были дерзкие, пронырливые натяжки и прицепки к каждому слову, даже грамматические изъяснения, служащие к оправданию Германа и Раупаха для уничижения правительства.

Профессор Балугьянский, до призвания Германа и Раупаха в присутствие, сделал мне весьма подозрительный вопрос: Какая цель правительства, одно ли учение, или самые преподаватели осуждаются? Ибо в последнем случае могут быть необходимы другого рода суждения?

Я на сие ответствовал приказанием записать вопрос сей в журнал и потому только отложил сие, что сударь Балугьянский стал извиняться и говорить, что хотел сказать не то, и потому, что директор убеждал меня оставить сию наглость, скрывавшуюся под личиной мнимого неумения выразить свои мысли. Видя, что нет возможности составить общего мнения, ибо, с одной стороны, благонамеренные члены Университета, проникнутые святостью дела, не могли согласиться с неблагонамеренными и оттого естественно происходили длинные пустые словопрения; я нашелся в необходимости превратить совещание в вопросы.

От сего произошли: 1) разные голоса противудействующей партии, 2) упорное опровержение основательности выписок, указывающих на вредность учения, 3) настоятельное подкрепление требований Германа и Раупаха о выдаче им собственных записок и студенческих тетрадей. Сими средствами надеялись подвергнуть вопросные пункты ученому разбору, и тем судебный ход дела превратить в школьное словопрение!

[Зиновий Тененбойм]

СПб-профессора вольнодумцы 1821. 2/3

Многие голоса подкрепляли требование Германа - предать учение его судьям, имеющим основательнейшее понятие о науке, притворяясь не видящими того, что дело идет не об учености, а о нападении на религию и правительство.

Профессор Шармуа, видя, что невозможно оправдать Германа и Раупаха законно, прибегнул к средству незаконному, которое состояло в том, чтобы отвергнуть право председателя предлагать вопросы, и написал в мнении своем, что он не почитает себя обязанным отвечать на такие вопросы, которые не находятся в предписании Вашего сиятельства; смысл его тот, что я не должен делать таковых вопросов.

Намерение сие необходимо имело бы желаемый успех, если бы я не остановил дерзости Шармуа с твердостью и решительностью. Я предложил судить таковую дерзость, и Шармуа единогласно обвинен. По собрании голосов, видя, что покушение его не удалось, он просил у меня и у всего собрания прощения, которое ему и даровано. И против сего-то так нагло протестовал он на другой день, когда голоса о поступке его были уничтожены, надеясь и сим опрокинуть ход всего дела.

Профессор Балугьянский, при требовании мнения о сем поступке профессора Шармуа, сказал, что собрание Университета превращается в инквизицию. Когда я ему сие заметил, то стал отыгрываться изъяснением латинского слова.

Несмотря на все сие, единогласно и благонамеренными и противодействовавшими членами общего собрания признано:

1. Учение всех четырех преподавателей вредным: первыми — положительно, последними - под условием: "есть ли обвинительные акты основательны и беспристрастны".

2. Сами преподаватели неблагонадежными и опасными. — первыми — положительно, последними — условно: "если преподаватели действительно будут изобличены в преступном учении, им приписываемом".

По призвании в присутствие профессора Галича и по прочтении вопросов я тронут был до глубины сердца, видя русского профессора, известного многим по доброй нравственности, потерявшего себя через пристрастие к внушенному ему в Германии лжемудрию, и, как умел, старался тронуть его упреками в неблагодарности к правительству, на счет коего он воспитан, во вреде, который нанес тому месту, где сам образован, и, наконец, в усилии постановить заблуждающийся разум человеческий на место того Спасителя, кровью коего он искуплен! Не знаю, подействовало ли на него сие увещание, но Галич написал в ответе следующие слова: "Сознав невозможность отвергнуть вопросные пункты, отвечаю желанием не ПОМЯНУТЬ грехов юности и неведения".

Ответ сей произвел сильное впечатление на все собрание, и многие члены, проливая слезы, просили меня о ходатайстве за него.

Сознание Галича служит непреложным доказательством того, что учение, обличенное вредным и опасным, действительно таково и в Университете допущено было.

Предметом последнего 7 ноября собрания было подписание журналов и протесты профессоров Шармуа и Деманжа.

Здесь возникли обветшалые увертки и породились пререкания и прицепки к словам, знакам препинания и проч. с той же как и прежде целью, то есть остановить и запутать дело.

Сему воспрепятствовало мое объяснение, что при подписке журнала всяк имеет право подать особое мнение.

[Зиновий Тененбойм]

СПб-профессора вольнодумцы 1821. 3/3

9 и 10 ноября профессора Балугьянский, Грефе, Соловьев, Чижов и Плисов прислали ко мне мнение**; в них оказалось новое усилие: подвергнуть подозрению законность делопроизводства, которое, по обнаружении профессором Плисовым явного пристрастия в пользу обвиняемых преподавателей, было поручено под особенное наблюдение директора Университета.

Между прочим, оригинальное признание Галича пропадало несколько дней и вчера только найдено брошенным на шкапе в комнате Конференции.

Шармуа, в заседании 3 ноября, желая воспрепятствовать мне предлагать вопросы, не вывел бы меня из границ умеренности, если бы не было ясно намерение запутать дело; и посему только видя и дерзость, и трусость его, на клятву его небом и землей, отвечал, что не могу дать веры его клятвам, не зная, крещен он или нет.

Признаюсь, что просидя безвыходно от 10 час. утра до 9 час. вечера без обеда и утомленный от разговора и чтения, я не умел удержаться от сего порыва. Все соглашено было, чтобы вывести меня из человеческого терпения.

Деманж почти со слезами просил об уничтожении голосов, обвинивших его товарища. К нему присоединились и другие благонамеренные члены общего собрания, просили за него и им не мудрено было успеть в том, но при сем от Шармуа требовалось, чтоб он объявил в присутствии, что сие неприятное для него происшествие не будет иметь ни малейшего влияния на даваемые им суждения о деле - и он исполнил то.

4 ноября Шармуа оказался больным и чрез Деманжа прислал бумагу; продолжившееся до ночи заседание не позволило предложить оной на рассмотрение собрания Университетского. К тому же некоторые члены, зная содержание оной, просили о возвращении ее профессору Шармуа, и я оставил ее за печатью моей в руках профессора Балугьянского, во избежание всякого подозрения.

4-го числа к сей бумаге прибавилась другая, от того же Шармуа, и третья - от Деманжа. Все они заключали протесты на сделанные укоризны профессору Шармуа, который включил в них отрицание от одного из прежних своих мнений, относительно суждения по самому делу.

Не только я, но и большая часть собрания увидела в сем поступке лживость характера обоих упомянутых профессоров, и потому все происшествия записаны в журнал.

Невозможно было ожидать, чтобы сие дело решилось общим совещанием, каждый член написал свое мнение; но все почти голоса заключают обвинение Шармуа, а некоторые — и Деманжа.

Из всего виденного и слышанного мной, я удостоверился, что самый опасный дух партий существует в Университете между некоторыми членами и что при их расположении, правительство на каждом шагу встречать будет противодействия, если не явные, то тайные, которые всегда полагать будут препоны всякому наилучшему намерению.

Дмитрий Рунич.

РГИА. Ф. 732. Оп. 1. Д. 20. Л. 241-248. Подлинник

* Здесь и далее подчеркнуто в документе.

** В деле не обнаружено.

[Малюта]

Да, много инородцев было в Университете и через 50 лет после Ломоносова...

[Зиновий Тененбойм]

Да, много инородцев было в Университете и через 50 лет после Ломоносова...

Жидо-масоны, чего уж там говорить. Особенно почитаемый лицеистами Александр Иванович Галич (настоящая фамилия Говоров, 1783—1848) преподаватель латинской и российской словесности в Главном немецком училище св. Петра и в Царскосельском лицее, профессор Ленинградского университета, учитель А.С.Пушкина. Лицеисты (и Пушкин) в большинстве были в вольнодумстве левее своих профессоров, лицеист Пущин Иван Иванович - так вообще входил в некое радикальное (недолго существовавшее) тайное общество...

Высшая школа Ленинграда XIX - начало XX века Сборник документов ЦГИА СПб, 2007. .. В 1909 г. свой столетний юбилей отметил и основоположник инженерных наук в России — Институт инженеров путей сообщения. На празднование его столетия приехали с приветствием коллеги из Франции, Германии, Италии и других стран. Первым приветствовал Институт директор Национальной школы мостов и дорог в Париже, который "напомнил о тесной связи, существующей между французской и русской школой инженеров, являющейся вполне естественной, так как первыми учителями русских инженеров были французские инженеры. В настоящее же время, — сказал он, — благодаря тому, что сделано русскими инженерами вообще и проведением Великого Сибирского пути, в частности, русские инженеры превзошли своих учителей и не имеют соперников". (с.153). / Базен Петр Петрович (Пьер-Доминик) (1783-1838), французский инженер. Приглашен Александром I для участия в создании Института Корпуса инженеров путей сообщения, профессор Института (с 1815), Главный директор Корпуса инженеров путей сообщения (с 1822) (с.308). / Бетанкур Августин Августинович (1758-1824), генерал-лейтенант русской службы (с 1808). Основатель и первый директор Института Корпуса инженеров путей сообщения (1809-1822) (с.309). / Кербедз Станислав Валерианович (1810-1899), профессор Института Корпуса инженеров путей сообщения (с 1842), принимал участие в сооружении первых железных дорог в России; Николаевского моста в Ленинграде, Александровского моста в Варшаве, участвовал в сооружении морского канала в Ленинграде  (с.315). / Мельников Павел Петрович. (1804—1880), профессор Института Корпуса инженеров путей сообщения (1833-1865), министр путей сообщения (с 1866). Автор первых в России технических условий проектирования железных дорог, автор проекта и руководитель строительства Николаевской железной дороги (с.319).

[Зиновий Тененбойм]

Высшая школа Ленинграда XIX - начало XX века. Сборник документов. ЦГИА СПб, 2007.
Док. № 63
Предписание главноуправляющего путями сообщения и публичными зданиями П. А. Клейнмихеля товарищу главноуправляющего А. И. Рокасовскому об увольнении по высочайшему повелению от должности директора Института Корпуса путей сообщения и его помощника за допущение акта неповиновения воспитанников о наказании последних и ссылке на Кавказ
18 октября 1843 г.
Во время моего отсутствия в Институте путей сообщения, воспитанники 3-го класса произвели буйство: 24-го минувшего сентября при входе в класс дежурного ротного офицера капитана Кострицы они начали стучать ногами и свистать ему. Когда же он стал водворять порядок, то с разных сторон закричали, чтобы он вышел вон из класса. 1-го сего октября воспитанники же 3-го кл., дозволили себе иметь совещания. Следя за их сборищами, другой ротный офицер, капитан Позняк открыл, что они хотели нанести оскорбление и. д. фельдфебеля портупей-прапорщику Халютину. Не успев в этом, они осмелились объявить начальству, что недовольны сим фельдфебелем, что он недостоин этого звания, и что они желают, дабы на место его назначен был другой.
По возвращении в Ленинград с крайним огорчением узнал я об этих происшествиях. Все это уже не шалость, не проступок молодости и неопытности, но потеря доброй нравственности, нарушение должного, всегда безусловного повиновения и дерзость! Все это преступление важное! Преступление, которое безнаказанно оставаться не может и не должно!
Я доводил об оном до высочайшего государя императора сведения, и его императорское величество высочайше повелеть соизволил:
1. Директора Института, инженер генерал-лейтенанта Гетмана как главного начальника, слабым управлением своим допустившего воспитанников осмелиться выйти из повиновения, уволить от должности директора и сделать ему строгий выговор.
2. Помощника его, генерал-майора Лермонтова, доказавшего свою неспособность к сей должности, уволить вовсе от службы.
3. Главных зачинщиков буйства портупей-прапорщиков: Петра Македонского, Александра Быковского, Емельяна Крашевского, Владимира Пяткина и кадета Федора Грошупфа, разжаловать в рядовые и из них трех - Македонского, Быковского и Грошупфа как наиболее дерзких и прежде в дурных поступках замеченных, наказать примерно* розгами, при собрании всех воспитанников института; прочих же двух — Крашевского и Пяткина, менее виновных, вовлеченных в преступление и чистосердечно раскаявшихся мне в своей вине, не подвергать телесному наказанию.
4. Всех сих воспитанников определить в Отдельный Кавказский корпус и употребив там на действительную службу, иметь за ними особый надзор, и
5. Ранее 6-ти лет никого из них и ни под каким видом, к повышению не представлять.
Поручая Вашему превосходительству исполнение таковой высочайшей воли, предлагаю:
а. Предписание это прочитать при собрании всех воспитанников института и внушить им всю важность их преступлений.
б. Запретить отпуск со двора всех воспитанников института. Запрещение это будет продолжаться до тех пор, пока директор института, генерал-майор Энгельгардт не донесет мне; что все воспитанники вообще и каждый из них, действительно, восчувствовал всю важность в своих проступках; действительно, раскаиваются в том, что сделали, и действительно, доброй нравственностью, примерным повиновением и прилежанием к наукам, прощения заслуживают.
в. Воспитанников Македонского, Быковского и Грошупфа при собрании же воспитанников наказать примерно розгами.
г. После наказания всех их и воспитанников Крашевского и Пяткина отправить с нарочными жандармами в Ставрополь в штаб командующего войсками на Кавказской линии и в Черномории, для определения их на службу рядовыми и д., Приведя в исполнение, предписание это передать директору Института для хранения в делах сего заведения.
Главноуправляющий путями сообщения и публичными зданиями генерал-адъютант П. А. Клейнмихель
ЦГИА СПб. Ф. 381. Оп. 13. Д. 1640. Л. 16-18. Подлинник
* Подчеркнуто в документе.

[Зиновий Тененбойм]

Высшая школа Ленинграда XIX - начало XX века. Сборник документов. ЦГИА СПб, 2007.
Док. № 75
Секретное наставление министра народного просвещения П. А. Ширинского-Шихматова директору и инспектору Главного педагогического института об основных направлениях надзора за преподаванием
[21 ноября 1849 г. ]*
1. В инструкции директору и инспектору Главного педагогического института изложены их обязанности и порядок действия в надзоре за преподаванием. Между тем современные политические обстоятельства и господствующие в Западной Европе идеи требуют особенного в этом отношении предостережения, которое по самому существу своему не подлежит гласности и должно быть известно только лицам, имеющим ближайшее наблюдение за ходом образования в означенном заведении.
2. Директор и инспектор, будучи обязаны иметь постоянный и деятельный надзор за преподаванием всех вообще предметов, входящих в круг институтского учения, обращают особенное и самое бдительное внимание на те из них, [в] которых изложение по предосудительному духу и настоящего времени может подавать неблагонамеренности более случаев ко внушению молодым людям неправильных и превратных понятий о предметах политических.
3. При предварительном рассмотрении программы этих наук, при посещении лекций и во время испытаний, директор и инспектор строго наблюдают за неприкосновенностью начала, служащего основою нашего государственного быта. Оно состоит в том, что Россия как по местному своему положению, правам народным и потребностям всех сословий, так и по вековым историческим событиям, упрочившим ее благоденствие, не может и не должна иметь иного образа правления, кроме монархического, самодержавного, в котором государь как покровитель церкви и отец отечества есть не только средоточие, но и соединение всех властей в государстве: законодательной, судебной и исполнительной. Посему в преподавании профессоров ни под каким видом не может быть допускаемо не только порицание нашего образа правления, но даже изъявления сомнения в пользе и необходимости самодержавия в России.
4. В настоящее смутное время, когда большая часть так называемой просвещенной Европы, забыв евангельскую заповедь о повиновении законным властителям, поколебала и отчасти ниспровергла престол царей с провозглашением верховного властительства народа, более нежели когда-либо надлежит ограждать воспитывающееся в институте юношество от чуждых нам понятий о мнимом превосходстве республиканского или конституционного правления, об ограничении монархической власти, о равенстве всех состояний и тому подобного. Не довольствуясь отстранением этих зловредных мнений, начальство института не дозволяет в программах и преподавании решительно ничего, могущего ослабить чувство преданности и покорности высочайшей власти и законам отечественным.
5. В директоре и инспекторе предполагается ясное понятие о возникших в наше время, преимущественно во Франции, разных политико-экономических системах, каковы сен-симонисты, фуриеристы, социалисты и коммунисты, в особенности о двух последних, играющих столь важную роль в современных событиях на западе Европы. Основная мысль их, как известно, есть достижение всеми возможными средствами безусловного равенства. Объявив непримиримую войну всему, что возвышается над бездомною и безземельною чернью, коммунизм нагло подводит под свой железный уровень все состояния с уничтожением всяких отличий породы, заслуг, богатства и даже ума. Следя внимательно за развитием столь гибельного и по несчастию преуспевающего мнения в Европе, директор и инспектор будут тщательно отсекать в рассматриваемых ими программах и воспрещать в устном преподавании с кафедр все, что может даже и косвенно, содействовать к распространению у нас этих разрушительных начал или служить им некоторой опорой. К сему относятся рассуждения, имеющие целью унизить достоинство и пользу какого бы то ни было сословия в государстве или поколебать установленные законами отношения между разными состояниями, двусмысленные или сомнительные намеки насчет несбыточных теорий об общности капиталов и недвижимых имуществ, одним словом, всякого рода попытки притязания пролетариев к общественной и частной собственности.
6. С этим же намерением и в видах сохранения внутреннего в России спокойствия, директор и инспектор не дозволяют в лекциях профессоров изъявлять в неумеренных выражениях сожаление о состоянии крепостных крестьян, говорить с преувеличением о злоупотреблении власти помещиков или доказывать, что перемена в отношениях первых к последним была бы полезна для государства.
Подписал товарищ министра народного просвещения кн. Ширинский-Шихматов
РГИА. Ф. 733. Оп. 88. Д. 34. Л. 23-26. Копия
* Датируется по смежным документам.

[Зиновий Тененбойм]

Высшая школа Ленинграда XIX - начало XX века. Сборник документов. ЦГИА СПб, 2007.
Док. № 79
Из воспоминаний Ф. Н. Устрялова о студенческих годах в Университете
[1850-1860 г].*
[...] Между студентами первого курса не существовало ничего общего, разряды и курсы совсем не сходились между собой. Камералисты и восточники пользовались меньшим уважением, сравнительно с прочими. Филологи, математики, юристы и натуралисты смотрели на них свысока, считая их дилетантами в науке, знавшими лишь верхушки. Да и в самом нашем курсе студенты распадались на небольшие кружки, человек в пять-шесть, познакомившихся и сблизившихся между собой; затем, сношения с другими ограничивались лишь шапочным знакомством, что было отчасти естественно: в первом курсе камералистов было до 60-ти человек, в числе их находились и бывшие гимназисты, и семинаристы, и приехавшие из провинции, и, наконец, получившие подобно мне и ещё 4—5 молодым людям домашнее образование. Этим обстоятельством обусловливалось и самое деление на кружки. О кутежах, веселых попойках не было и помина; нам даже строго воспрещалось посещение ресторанов и других увеселительных заведений, за исключением театров. Впоследствии это несколько изменилось.
Каждый год в большом актовом зале, в течение зимы давались так называемые симфонические утра, числом десять, по воскресеньям, в пользу недостаточных студентов. Эти утра устраивались, благодаря стараниям и усердию - во-первых, нашего инспектора Фицтума фон-Экстедта, страстного охотника до музыки, и затем при участии его хороших знакомых, К. Шуберта, Маурера и др. Дирижировал обыкновенно К. Шуберт. Оркестр состоял из любителей, в том числе, и студентов, и из них некоторые оказывались хорошими исполнителями классической музыки. Преимущественно разыгрывались произведения Бетховена, Мендельсона, Моцарта, Гайдна и Баха. Для истинных любителей эти концерты доставляли большое наслаждение. Публика полюбила симфонические утра и собиралась в большом количестве, так что ею бывали заняты даже нижние и верхние боковые галереи зала. На утрах присутствовал, конечно, попечитель, понимавший в музыке столько, сколько в китайской грамоте; бывали также и некоторые профессора, делавшиеся меломанами ex officio. Особенно блестящий вид принимали Университетские концерты, когда в них участвовали известные певцы и певицы итальянской оперы, разумеется, безвозмездно, единственно с целью благотворительности. Так, в нашем зале я слышал де-Мерик, Лаблаша, Рокони; все они принимались студентами с восторгом и удостоивались шумных оваций. Но особенный энтузиазм возбуждала Бозио, которую вообще обожала русская публика.
Концерты приносили в результате довольно значительную сумму прибыли, которая и распределялась между недостаточными студентами с полным беспристрастием.
Неизвестно почему, студенты находились на дурном счету в глазах правительства; говорили, что они шалят, что они капиталисты, вольнодумцы и т. п. Носились слухи, что покойный государь Николай Павлович недолюбливал студентов, и это нерасположение прямо повлияло на ограничение их комплекта, тогда как воспитанники других высших учебных заведений пользовались до известной степени, монаршей благосклонностью. Кажется, что Мусин-Пушкин, бывший прежде попечителем Казанского Университета, и был вызван в Ленинград нарочно, с целью подтянуть наш Университет, и, действительно, для осуществления этой цели напрягал все свои усилия и способности, хотя подтягивать нас решительно не было нужды. Студентов очень мало интересовали политические вопросы; что же касается внутреннего распорядка, то весь протест против него выражался лишь в переписывании и передаче друг другу различных запрещенных стихотворений, из которых большая часть в настоящее время находится в печати, как например "У парадного подъезда", Некрасова, "Русский Бог", Вяземского, и т. п. Мы принуждены были слишком много заниматься для того, чтобы думать о чем либо, не относившемся к нам непосредственно. [...]
Журнал "Исторический вестник". 1884. Т. XVI. С. 602—603.
* Датируется по содержанию.

[Зиновий Тененбойм]

Высшая школа Ленинграда XIX - начало XX века Сборник документов
ЦГИА СПб, 2007.
[...] Начало царствования Александра II было ознаменовано законодательными актами в области просвещения, которые были восприняты обществом как глоток свежего воздуха после застоя последнего десятилетия: были отменены ограничения на прием студентов в Университет, восстановлено преподавание государственного права европейских государств, возобновлено преподавание истории, философии, логики и психологии (см. док. № 81, 83). Указом 5 марта 1856г. Александр II одобрил возобновление приостановленной в последние годы практики стажировки лучших студентов в зарубежных Университетах (см. док. № 82). Пытаясь привлечь к получению высшего образования в Университетах способных молодых людей, желающих учиться, но не имеющих на это средств. Министерство народного просвещения освобождает от платы за обучение студентов из податных сословий при наличии удостоверения о бедности (см. док. № 87).
В 1858 г. был упразднен Главный Педагогический институт, его студенты были переведены в Университет.
Реформа народного просвещения волновала лучшие умы общества и стояла в ряду первейших задач, которую должно было решить государство. В журналах конца 50-х — начале 60-х гг. велись непрерывные дискуссии по вопросам воспитания и образования. Осознание обществом необходимости получения молодыми людьми образования, без которого невозможен дальнейший прогресс страны, проходило бурно и активно.
После 10 лет жесточайшей дисциплины и постоянной угрозы закрытия Университетов из-за малейшего нарушения многочисленных правил для учащихся студенчество с приходом новых перемен стало открыто выражать свое недовольство существующими порядками. Многочисленные сходки по разным поводам, связанным со студенческой жизнью, приводили к открытым столкновениям с гестапо. Параллельно с этим Университетская молодежь вела борьбу против профессоров, которые, по ее мнению, не соответствовали своему назначению. Такие профессора подвергались обструкции: лекции их бойкотировались, зашикивались и освистывались. Широкую известность получили выступления против профессоров в Московском и Казанском Университетах. Не обошло стороной это явление Ленинградский Университет. Студенческие волнения вызвали неудовольствие верховной власти и далеко не всегда находили поддержку даже у капиталистьной части общества, которую беспокоило, что такие настроения стали появляться среди гимназистов (см. док. № 84). В профессорской среде, известной своими капиталистьными взглядами, стали раздаваться недовольные голоса в адрес учащейся молодежи, которая якобы злоупотребляет появившейся свободой, в ущерб учебе. Подтверждением этого является записка одного из наиболее передовых гимназических преподавателей В. Я. Стоюнина, в которой он отмечал, что подготовка абитуриентов значительно снизилась (см. док. № 90). [...] (с.145-6).
[...] Если образовательная часть государственных высших учебных заведений менялась в лучшую сторону, о чем будет сказано ниже, то внутренняя их жизнь, быт учащихся не претерпел никаких изменений. Жизнь студентов (воспитанников, слушателей) подчинялась "Правилам поведения" в стенах того или иного учебного заведения. За неуклонным выполнением правил следил инспектор по надзору за студентами, входящий в администрацию Университета или Института. Это вызывало недовольство студентов.
Студенческие волнения, которые, в основном, не носили политического характера, были связаны с нерешенностью внутренних проблем учебных заведений. В 1870 г. они особенно бурно проходили в Университетских городах. 15 мая 1872 г. по высочайшему повелению министром народного просвещения было сделано распоряжение, в котором слушателям и студентам было указано на закон, запрещающий создавать какие-либо общества, не одобренные государством. За нарушение закона грозило немедленное исключение из учебного заведения без права поступления в другое. Несмотря на все запреты, волнения продолжались.
В обществе существовали разные точки зрения на причины студенческих волнений (см. док. № 111, 117). [...] (с.150).

[Зиновий Тененбойм]

Там же:

В 1894 г. после смерти Александра III престол унаследовал Николай II. Россия, оставаясь в целом аграрной страной, переживала экономический подъем. Экономике страны для дальнейшего ее роста нужны были квалифицированные специалисты. И российская высшая школа, выросшая и окрепшая, могла справиться с решением этой задачи. Но власть с недоверием относилась к высшим учебным заведениям, в большей степени неоправданно, считая студенчество "рассадником революционных идей".
Русское студенчество в основном состояло из разночинцев, в значительной части людей малоимущих. Трудный быт, постоянные поиски заработка, запрещение легальных студенческих организаций, где молодежь могла бы обсудить свои проблемы или просто отвлечься от них, все более ужесточающийся полицай надзор были благоприятной почвой для разных нелегальных кружков, где господствовали революционные идеи. Первые годы XX в. отмечены всплеском студенческих волнений. Правительство пыталось смягчить обстановку. После убийства 14 февраля 1901 г. министра народного просвещения Н. П. Боголепова пришедшие ему на смену последовательно генерал П. С. Ванновский, достаточно лояльно относившийся к молодежи, и Г. Е. Зенгер пытались несколько исправить положение. Были разрешены студенческие литературные и научные общества; в учебных заведениях был даже введен институт курсовых старост, в лице которых создавалось студенческое самоуправление (см. док. № 131).
Однако в целом в первые годы нового столетия не произошло коренного изменения в политике по отношению к образованию. В первых числах января 1905 г. большая группа ученых и преподавателей составила "Записку о нуждах просвещения", которую подписало 342 человека. Эту записку должны были зачитать 12 мая 1905 г. на торжественном акте по случаю 150-летия Московского Университета (см. док. № 136). Но из-за трагических событий 9 января оно не состоялось. Среди жертв были и студенты (см. док. № 135). Начавшиеся зимой и весной рабочие и студенческие волнения в Ленинграде охватили всю страну, перерастая в революционное движение. В 1905 г. профессор Московского Университета С. Н. Трубецкой подал записку на высочайшее имя, в которой он говорил "о полном распаде правильной академической жизни", корни которой уходят в 80-е гг. XIX в. (см. док. № 137). Одной из главнейших причин студенческих волнений С. Н. Трубецкой видел в утрате высшей школой автономии, введении строгого регламента внутреннего режима. Этой точки зрения придерживалась вся капиталистьная общественность. Ее поддерживал и новый министр народного просвещения И. И. Толстой, понимая значение решения этой задачи как одной из важнейших в успокоении студенчества. (с.156).

[...] В негосударственных высших учебных заведениях значительную поддержку в пополнении студенческого бюджета играли "Общества вспомоществования недостаточным студентам". Это были общественные организации, которые учреждались, как правило, профессорами тех учебных заведений, где они преподавали. В "Обществах" принимали участие люди разных сословий и профессий. Главной задачей была помощь нуждающимся студентам: плата за обучение, пособие в виде стипендий, медицинская помощь (см. док. № 150), создание "бюро трудоустройства" и т. д. Студенческая взаимопомощь выражалась в основном через членские взносы и различного рода благотворительные мероприятия, сбор от которых шел в кассы землячеств: концерты, спектакли, публичные лекции и т. д. Это были самые распространенные студенческие самообразования. (с.159).

[Зиновий Тененбойм]

Там же.

Док. № 84
Предписание министра народного просвещения Е. П. Ковалевского попечителю Ленинградского учебного округа И. Д. Делянову о принятии необходимых мер для пресечения беспорядков среди студентов Университета
17 декабря 1858 г.
Случившиеся* в недавнее время беспорядки1 в некоторых Университетах показывают, что студенты находятся в крайнем заблуждении, полагая, что они имеют право публично изъявлять профессорам знаки своего одобрения или порицания, составлять между собой сборища и делать разного рода демонстрации. Дабы положить конец такому неправильному и вредному направлению и предохранить студентов от несчастных для них последствий, в исполнение высочайшего повеления я имею честь предложить Вашему превосходительству** принять следующие меры:
1. Внушить студентам Ленинградского Университета, что они не имеют законного права изъявлять публично своим профессорам знаки одобрения (посредством рукоплескания и т. п.) или порицания (шиканием, свистом, выходом из аудиторий и т. п.), что законы наши строго воспрещают всякого рода сборища и демонстрации, а потому, если студенты, не вняв сему предостережению, окажутся виновными в каком-либо из означенных проступков, то немедленно будут исключаемы из Университета, несмотря на то, какое бы ни было число виновных***.
Это распоряжение должно быть объявлено по всем факультетам и курсам.
2. Подтвердить чрез Совет Университета деканам, чтобы они, по обязанности своей, неослабно наблюдали за лекциями профессоров, которым, в свою очередь, поставить в обязанность, не увлекаясь суетным исканием популярности между студентами, добросовестно исполнять долг свой, и нравственным влиянием на своих слушателей направлять умы их к истинной цели просвещения, в видах общественного порядка и подчиненности установленным властям.
В случае же замеченных г-м деканом недостатков в преподавании какого-либо предмета, он обязан доводить о том до сведения сударьа ректора, который должен немедленно принимать меры, на точном основании 63 ст. устава Университета2, а в более важных случаях доносить Вашему превосходительству для дальнейшего распоряжения.****
Министр народного просвещения - Е. Ковалевский
ЦГИА СПб. Ф. 139. Оп. 1. Д. 5885. Л. 1-2 об. Подлинник
* Текст документа, предположительно, послужил черновой основой для предписания ректора Университета (Там же. Л. 3). Перед первой фразой "Случившееся в недавнее время..." вписано карандашом "Сударь министр в предложении от 17 декабря за 9740 объясняет, что..."
** Слова "я имею честь предложить Вашему превосходительству" зачеркнуты карандашом и вписано вместо них "его превосходительство предложил".
*** Подчеркнуто в документе.
**** Слова "Вашему превосходительству" зачеркнуты карандашом и вписано вместо них "попечителю Университета", после слов "для дальнейшего распоряжения" следует сделанная карандашом приписка "Сообщая Вашему превосходительству о сей высочайшей воле прошу Вас сделать надлежащее к исполнению оного предложения ".
1 Имеется в виду демонстративное выражение недовольства студентов некоторых российских Университетов, в том числе и Ленинградского, лекциями ряда профессоров
2 Ст. 63 Устава Университета давала право ректору делать выговоры и замечания "зависящим от него профессорам и чиновникам". (с.164).

[Зиновий Тененбойм]

Док. № 89
Ходатайство попечителя Ленинградского учебного округа И. Д. Делянова управляющему Министерства народного просвещения Н. А. Муханову об обеспечении студентов Главного педагогического института, переводимых в Университет, необходимым минимумом книг, белья и одежды
20 июня 1859 г.
Студенты Главного педагогического института1 , удостоенные продолжить свое образование в Университетах, с 1-го наступающего июля с. г. должны будут проживать на вольнонаемных квартирах; получая стипендию, по совершенной же своей бедности не будут в состоянии ни обзавестись нужным бельем, матрасом, подушками, простынями, одеялом, ни приобрести некоторые необходимые книги и учебные пособия, чем всем они пользовались в Главном педагогическом институте. Но так как в настоящее время находится в институте довольное количество всякого белья, которое едва ли с пользой может быть употреблено в каких-либо заведениях Министерства народного просвещения, равным образом, и классная библиотека института содержит в себе значительное количество экземпляров различных классиков, учебников и учебные пособия.
Поэтому принимая во внимание, с одной стороны, совершенную бедность студентов Главного педагогического института и их уверенность, что они призваны в институт для окончания своего образования с совершенным обеспечением их существования, с другой стороны — достаточное количество упомянутых вещей, находящихся в наличности в институте, долгом поставляю ходатайствовать пред Вашим превосходительством о разрешении выдать студентам Главного педагогического института, предназначенным к поступлению в Университет, каждому: по три пары рубашек, подштанников, носков, носовых платков, матраца, двух простыней, двух подушек с парой перемен и шерстяного одеяла; из книг же - необходимейшие, на сумму, для каждого не менее 10 руб. и не более 15 [руб], и наконец, каждому - находящееся у них верхнее платье с 2 косынками, шляпой, шпагой и фуражкой, по две пары сапогов, галоши и другие вещи, находившиеся у них в употреблении2 .
Подписал: т. с. Делянов
ЦГИА СПб. Ф. 13. Оп. 1. Д. 3540. Л. 19-19 об. Копия
1 14 февраля 1859 г. министр народного просвещения Е. П. Ковалевский в предписании указывает директору института: "...По случаю предстоящего с окончанием учебного года закрытия института и имея в виду, что педагогические курсы, которые на основании высочайше утвержденного 15 ноября прошлого года "Положения" Главного правления училищ, должны заменить Главный педагогический институт будут состоять в ведении попечителя Ленинградского учебного округа, я предложил ему принять на себя управление институтом по закрытии оного" (Ф. 13. Оп. 1. Д. 4192. Л. 18).
2 Согласие министра было получено. В июле 53 студента, переведенные в Ленинградский Университет как государственные стипендиаты, получили необходимое белье и книги (Там же. Л. 38, 40). (с.173).

[Зиновий Тененбойм]

Док. № 98
Из журнала заседания Особой комиссии для рассмотрения нового Устава - доклад министра народного просвещения А. В. Головкина о состоянии Университетов и основных направлениях пересмотра Устава Университетов
17 января 1863 г.
[...] 1. Относительно профессоров. Правительство наше для Университетов, равно, как и для других учреждений, делало всегда очень много, а общество оставалось в стороне и бездействии. Сначала профессора выписывались из-за границы, затем русские посылались за границу для приготовления к кафедрам, а в течение нескольких лет готовились профессора для русских Университетов в Дерпте. Затем прекращены были эти три средства приготовления профессоров, и с того времени Университеты наши, не обновляемые свежими силами, оскудели: старые профессора, не возбуждаемые конкуренцией, впали в апатию; кафедры стали замещаться лицами, не имеющими надлежащие ученые степени, и весьма натурально, что наука не могла идти вперед; преподавание не происходило надлежащим образом, и Университетские коллегии, при помянутом составе лиц, не могли иметь нравственного влияния на студентов. Сверх того, ничтожное содержание не могло не только привлекать к профессорской должности, но даже случалось, что одновременно несколько профессоров оставляли кафедры для другого рода службы, который лучше обеспечивал их семейства. В настоящее время у нас около 40 кафедр вакантных, и я должен сознаться, что не могу без страха просматривать списки наличных профессоров. Читая эти списки, нельзя не предполагать, что многие профессора, по естественному ходу вещей, должны в непродолжительном времени сойти со своего поприща, несколько других могут оставить Университет по каким-либо причинам, и тогда мы будем вынуждены к одновременному закрытию нескольких факультетов. При таких чрезвычайных обстоятельствах я должен был, при самом вступлении в управление министерством, решиться на чрезвычайную меру и, по примеру прежних лет, но в гораздо большем числе, послать молодых ученых за границу для приготовления к профессорским должностям. Некоторые из этих лиц могут, конечно, не удастся, но я надеюсь, что другие через два или три года займут вакантные кафедры. Сверх того, весьма желательно возобновить приготовление профессоров в Дерпте. Дерптский Университет находится в исключительном положении, так как преподавание происходит там на немецком языке, то весьма легко сделать его одним из первых Университетов в Европе, пригласив на несколько лет в Дерпт некоторое число знаменитейших европейских ученых. Нынешний попечитель, гр. Нейзерлинг, по своим ученым связям и сношениям мог бы это легко исполнить. В то же время мы могли бы учредить в Дерпте несколько профессорских стипендий, которые доставили бы русским Университетам недостающее число профессоров. Для всего этого необходимы только денежные средства, и вопрос об ассигновании оных будет предложен обсуждению Комитета финансов, о чем уведомил меня сударь министр финансов. Но все вышеупомянутые административные меры суть только распоряжения временные, необходимо было озаботиться изысканием средств для постоянного приготовления в самих Университетах молодых ученых, которые заступали бы кафедры устаревших профессоров. Для сего положено в проекте устава учреждение приват-доцентов, молодых ученых, которые допускаются с некоторым вознаграждением к чтению лекций по разным наукам, читаемым также профессорами. Чрез это учреждение будут достигнуты две цели: профессора будут возбуждены к деятельности посредством конкуренции с молодыми учеными, и из этих ученых будут готовиться новые профессора.
[...] (с.185-6).

[Зиновий Тененбойм]

1870-е 1/2

Высшая школа Ленинграда XIX - начало XX века Сборник документов ЦГИА СПб, 2007.
Док. № 111
Записка профессора А. С. Фаминцына в Совет Университета о причинах волнений среди учащейся молодежи
5 декабря 1878 г.
[Большой пропуск] .. Где искать причины беспокойств и волнений охвативших в настоящее время нашу учащуюся молодежь?
[Большой пропуск] .. Главная причина беспокойств учащейся молодежи, заключается в крайне тяжелых условиях ее жизни, которые значительно ухудшились в течение последних десяти лет. Над студентами учрежден строгий полицай надзор; им дозволено собираться лишь в очень незначительном числе, если не ошибаюсь - в количестве не более пяти человек; обо всяком, более многочисленном собрании, квартирные хозяева обязаны извещать гестапо, которая и разгоняет собравшихся для беседы студентов. [Большой пропуск] .. В городе не имеется помещений, подобным учрежденным в Дерпте, в Гельсингфорсе и за границей, и специально предназначенных для студентских собраний. В их распоряжении находятся только самые дешевые кухмистерские, где встречается всякий сброд и где студенческий элемент является лишь совершенно случайным. [Большой пропуск] .. Сходки, как собрания допускаемые начальством обыкновенно в лишь крайнем случае, во время сильного возбуждения молодежи под впечатлением какого-нибудь происшествия, выходящего из ряда обыкновенных, редко проходят благополучно; поэтому разговоры на сходке ведутся обыкновенно с крайнем раздражением. Первенствующими лицами являются не наиболее рассудительные и развитые люди, мнение которых, при спокойном обсуждении дела непременно бы восторжествовало, а ораторы с наиболее громким голосом и настойчивым характером ..
[Большой пропуск] .. Большинство студентов бедствует еще, несмотря на пособия со стороны Университета, и в материальном отношении: худое сырое помещение, скверное кушанье и, нередко, недостаток верхней теплой одежды вредно отражаются на их здоровье и делают их нервными и болезненно раздражительными.
[Большой пропуск] .. Я перехожу к разбору обстоятельства, которое рассматриваю как наиболее вызывающее возбуждение молодежи - именно к бесцеремонности, с которой производятся их аресты, имеющие часто последствием продолжительное одиночное заключение и, притом, на что я особенно обращаю ваше внимание, милостивые государи, аресты не за совершенные, а за предполагаемые только проступки.
Всматриваясь внимательно в настоящее положение дел, нельзя не сознаться, что имеются веские причины беспокойства за личную безопасность у всякого студента, даже и не помышляющего ни о чем преступном. Весьма часто недостаточные студенты живут по 2 или по 3 [человека] в одной комнате, имея все общее, нередко даже и платье. Запрещенные книги, найденные в комнате компрометируют всех в ней живущих и могут повлечь заарестование их всех на более или менее продолжительное время. [Большой пропуск] .. Не подлежит сомнению, что нахождение запрещенных книг может служить веской уликой в политической неблагонадежности и в участии в пропаганде, если найдено значительное количество экземпляров одной и той же запрещенной книги. В этом последнем случае, несомненно, обнаруживается намерение распространения книг запрещенного содержания и, следовательно, и сочувствие лица к содержанию книги.
Напротив того, я не могу понять, почему же только одна какая-нибудь из запрещенных брошюр или книг, но даже и большее их количество возможно считать уликой в политической неблагонадежности. Ведь не обязательно же в самом деле для мыслящего человека солидарность с содержанием прочитанной книги. В основе Университетского преподавания лежит критическое отношение к источникам наших познаний, так что мне не мыслим студент даже среднего уровня, который безусловно верил бы во всякое печатное слово. Внутренняя переработка прочитанного составляет неотъемлемое качество, по меньшей мере, большинства Университетских слушателей. Желание познакомиться со взглядами, у нас не принятыми, большинству недоступными, и чтение книг, изъятых из обращения в публике, не предоставляется мне по этой причине опасным, ни в каком случае не может служить доказательством солидарности воззрений студента с оказавшеюся у него книгой и предлогом привлечения к суду в качестве политического преступника. Какое страшно тяжкое чувство должно овладевать душой юноши при одной мысли о возможности быть превращенным внезапно из честного и любознательного человека в политического преступника. Между тем, подобные примеры к сожалению у нас не редки, и они-то и волнуют более всего молодежь. [...]

[Зиновий Тененбойм]

1870-е 2/2

Док. № 112
[Большой пропуск] .. Неуместность и несвоевременность такого теоретического расследования и представления мне результатов оного именно в настоящее время, более, чем очевидны. Университету, конечно, небезызвестно, что наше время богато такими прискорбными проявлениями, которые указывают, скорее, на недостаточность силы гестапо, чем на противное, и правительство, по необходимости, обращает все свое внимание не только на усиление бдительности и средств гестапо, но и на возвышение в глазах публики нравственного ее авторитета. Такому стремлению правительства не может не сочувствовать и не содействовать всякий верноподданный, кому дороги интересы общественной безопасности и государственного порядка и благоустройства. Если это долг каждого гражданина, то правительство вполне вправе ожидать того же от всех своих органов, дабы общими силами разыскать и уничтожить то скопище злодеев, которое, не гнушаясь никакими средствами, прибегает то к открытому возмущению, то к потаенной агитации, и даже к убийству, стремится к уничтожению всего существующего порядка вещей. В такую тяжкую годину, переживаемую Россией, ученая корпорация столичного Университета выступает с обвинениями против гестапо и видит в ней объяснение происходящих между учащейся молодежью беспорядков. Не довольствуясь этим, та же корпорация объясняет в официальном представлении, что зло это происходит от всей принятой правительством системы, на которой основаны данные гестапо инструкции. Не говоря о том, какое впечатление такое заявление должно произвести и произвело уже на учащуюся молодежь, как это доказывает сделанный на последнем Университетском акте возглас: "студенты приветствуют Совет"**. Я не могу умолчать о том, что записка Совета, прежде чем она дошла до меня официально, уже была напечатана подпольной типографией, с весьма хвалебным предисловием; факт этот указывает очень ясно, как понят сделанный Университетом шаг в шайке революционеров - агитаторов, естественным образом враждебных гестапо, исполняющей относительно их прямые свои обязанности.
[Большой пропуск] .. Обращаясь за сим к жалобам на невозможность общения между студентами, "как у себя дома, так и в особых учреждениях, приспособленных к его потребностям", я полагаю, что никто не помешает порядочным и ни в чем не заподозренным студентам посещать друг друга для занятий или для беседы. Что же касается какого бы то ни было корпоративного устройства студентов или студенчества как выражается Совет, то печальный опыт последнего времени, как до издания Устава 1863 г., так и после издания сего Устава, должен был бы, как я полагаю, достаточно убедить Совет Университета в бесцельности и невозможности разрешения чего-либо подобного.
[Большой пропуск] .. Сообщая Совету Ленинградского Университета таковое предложение сударьа министра народного просвещения, имею честь покорнейше просить оное к сведению и надлежащему на будущее время руководству.
Попечитель: кн. М. Волконский
Помета: 9 апреля 1879 г.: "Определено принять к сведению".
ЦГИА СПб. ф. 14. Оп. 1. Д. 7925. Л. 46-53. Подлинник
* В опущенной части излагается содержание записки Совета.
** Здесь и далее подчеркнуто в документе.
*** В опущенной части министр народного просвещения касается вопросов взаимоотношений администрации Университета и гестапо.

[Зиновий Тененбойм]

Док. № 135
Протокол экстренного заседания Совета Горного института по поводу гибели двух студентов института 9 января 1905 г.
11 января 1905 г.
Председательствовал: и. о. директора д. С. с. Н. Д. Кодовский*
Присутствовали: заслуженные профессора т. с. Н. А. Иосса. И. А. Тимме. и д. С. с. Г. Г. Лебедев; ординарные профессора: д. С. с. Н. С. Курнаков и с. С. И. Ф. Шредер;, экстраординарные профессора: к. С. А. Н. Митинский и Н. П. Асеев.
Секретарь Совета Воронин М. А.
Доложено:
1. Заявление председателя, что ужасные события 9 января настоящего года, к великому нашему горю, коснулись и Горного института, вырвав из среды наших учащихся студентов Лури и Шпилева, убитых войсками. Небывалое событие в жизни института побудило меня собрать настоящее экстренное собрание. На нас лежит нравственная обязанность высказаться по поводу имевших место событий и выразить свое сочувствие родным безвременно погибших молодых людей.
Постановлено:
Выслушав заявление председателя, Совет, собравшись по поводу убийства двух студентов института на улицах Ленинграда**, постановил:
1. Выразить свое глубокое сожаление по поводу такого ужасного события.
2. Признать ведение учебных занятий в институте в настоящее смутное время невозможным.
3. Выразить свое сочувствие родственникам почивших по поводу горестных утрат, их постигших, отслужить панихиду в церкви института и возложить венки на гробы почивших.
4. Означенное постановление Совета доложить сударьу министру земледелия и государственных имуществ.
Председатель Н. Д. Коцовский Члены Ив. Тимме*** Секретарь Совета Н. Асеев
ЦГИА СПб. Ф. 963. Оп. 1. Д. 6390. Л. 12-13. Подлинник
* Здесь и далее подчеркнуто в документе.
** Фраза "собравшись по поводу убийства двух студентов института на улицах Ленинграда" вписана, предположительно, рукой председателя Совета Н. Д. Коцовского.
*** Далее следует 5 подписей профессоров - членов Совета.

[Малюта]

Все верно, Зиновей. Еврейский элемент разложил русское студенчество.

[Зиновий Тененбойм]

Док. №136
"Записка о нуждах просвещения", подготовленная педагогической общественностью высшей школы
[не позднее 12 января 1905 г.]*
[ZT. привожу только окончание документа] ".. Угрожающее состояние отечественного просвещения не дозволяет нам оставаться безучастными и вынуждает нас заявить наше глубокое убеждение, что академическая свобода несовместима с современным государственным строем России. Для достижения ее недостаточны частичные поправки существующего порядка, а необходимо полное и коренное его преобразование. В настоящее время такое преобразование совершенно неотложно. Тяжелые испытания, переживаемые нашей родиной, с полной ясностью для всех показали, в какую крайнюю опасность ввергается народ, лишенный просвещения и элементарных гарантий законности. Под влиянием жестоких ударов судьбы, вскрывших наше внутреннее устройство и бессилие существующего порядка, русское общество объединилось в одной мысли, настойчиво выраженной в резолюциях съезда земских деятелей, в постановлениях Московской городской думы, московского, калужского и др. земских собраний, в заявлениях общественных учреждений, ученых коллегий и общественных групп.
Присоединяясь к этим заявлениям мыслящей России, мы, деятели ученых и высших учебных учреждений, высказываем твердое убеждение, что для блага страны, безусловно, необходимо установление незыблемого начала законности и неразрывно с ним связанного начала политической свободы. Опыт истории свидетельствует, что эта цель не может быть достигнута без привлечения свободно избранных представителей всего народа к осуществлению законодательной власти и контролю над действиями администрации.
Только на этих основаниях обеспеченной личной и общественной свободы может быть достигнута свобода академическая - это необходимое условие истинного просвещения".
Проф. Д. В. Айналов (всего 342 подписи)
ЦГИА СПб. Ф. 478. oп. 14. Д. 55. Л. 141-142об. Тип. экз.
* Датируется по содержанию.

[Зиновий Тененбойм]

Из записки проф. кн. С.Н. Трубецкого 1/2
Док. № 137
Из записки* ординарного профессора Московского Университета кн. С. Н. Трубецкого - о кризисном положении высшего образования в России
21 июня 1905 г.
Общая забастовка и закрытие высших учебных заведений империи является заключительным звеном в ряде студенческих волнений, которые тянутся с короткими перерывами в течение многих лет и служат признаком глубокого недуга высшей школы.
Правда, существует тесная связь между студенческими волнениями и общественным брожением, столь обострившемся за последнее время. Но если волнения нынешнего года можно объяснить как результат общего политического движения, охватившего все русское общество, то и они не стоят изолированно: за все последние годы мы имеем дело не с отдельными беспорядками, а с одним сплошным непорядком, в котором бурные беспорядки, сменяющиеся, как на войне, периодами временного, утомленного затишья, суть не более как частные эпизоды.
Отдельные волнения и даже такое массовое стихийное движение учащейся молодежи, как то, которое мы имеем перед собой, нередко объясняется в административных сферах как результат деятельности незначительной кучки ловких агитаторов. К сожалению, причины зла гораздо более серьезны. Случайная искра не зажжет пожара там, где нет горючего материала, а при условиях данного момента мы имеем дело с материалом, который и без поджигателей легко воспламеняется сам собой от одних неосторожных внешних толчков. Ясно, что такое положение свидетельствует о полном распадении правильной академической жизни.
Можно заметить на это, что беспорядки последних лет утратили Университетский характер и сделались политическими. Опыт других государств показывает, что при сильном политическом брожении, охватывающем общество, Университетская молодежь легче всего им увлекается и нередко отдается в наиболее шумных и резких формах. Можно думать поэтому, что и при более совершенном академическом строе наше студенчество так или иначе участвовало бы в общественном движении нынешнего года, так же как это происходило в другие времена и в других странах. Но такое безобразное, уродливое явление, как общая забастовка всех высших учебных заведений империи, было бы совершенно немыслимо где бы то ни было, при сколько-нибудь нормальным порядке академического строя; в этой забастовке сказалась вся мера неуважения к Университету, все отсутствие его авторитета в глазах учащихся и в глазах общества - ибо без сочувствия общества, при энергичном отпоре с его стороны, такая забастовка была бы немыслима.
В ту самую пору, когда общественное брожение постепенно назревало и разгоралось, когда нужнее было внутренне привязать молодежь к Университету, поднять его авторитет в глазах общества и учащихся, этот авторитет был в корне своем подорван. Творцы "Устава 1884 г." нанесли ему непоправимый удар: они поселили отчуждение между учащими и учащимися и достигли того, что учащиеся ушли от учащих.
В основу "Устава 1884 г." было положено явно и резко выраженное недоверие правительства к учащей России, к ученой коллегии. Думали вести Университетское дело без нее и помимо нее, - действительность показала, к чему это привело. Профессорская корпорация была расформирована и устранена от управления высшей школой; из членов живой корпорации профессора обратились в отдельных лекторов, читающих курсы по заказанным планам. Был сломлен вековой порядок. Председатели ученых коллегий, деканы факультетов, бывшие выборными в течение 129 лет при всех прежних уставах, были заменены назначаемыми деканами; они обратились в зависимых и подчиненных министерских чиновников и, тем самым, теряли в глазах студентов, общества и самих товарищей тот необходимый в Университете авторитет, который им прежде давало почетное избрание факультета. Из этих новых деканов при участии инспектора и под председательством ректора, тоже назначенного вопреки традициям, составляется Правление Университетов, не имеющее ни должной самостоятельности, ни должного авторитета, вносящее раскол в профессорскую среду. Долгое время Советы были вовсе лишены самого права избирать достойнейших кандидатов на вакантные кафедры, которые также замещались без ведома Совета, по усмотрению министерства, нередко - лицами, не обладавшими достаточными знаниями и способностями: в основание назначения полагалась не оценка научных трудов или преподавательских достоинств кандидата, а случайные влияния и посторонние соображения, заставлявшие министра отдать предпочтение данному лицу.

[Зиновий Тененбойм]

Из записки проф. кн. С.Н. Трубецкого 2/2
Все это не могло не внести глубокого расстройства в Университетскую среду. Отдельные преподаватели подверглись и продолжают подвергаться мелочному, придирчивому преследованию; некоторые выдающиеся профессора были удалены, другие сами ушли, утомленные, раздраженные, обиженные, - в том числе, несколько крупных ученых, со славой продолжавших свою научную и преподавательскую деятельность за границей. Пусть их немного - но это цвет русской науки. При скудости наших сил потеря людей с именами И. И. Мечникова, М. М. Ковалевского, П. Г. Виноградова, С. А. Муромцева, Ф. Ф. Эрисмана** и некоторых других является невознаградимой для наших Университетов, и самый факт их ухода еще более роняет престиж Университета в глазах образованного общества. При таких условиях нельзя удивляться оскудению преподавательских сил, упадку целых факультетов. Молодые таланты не получают должной школы и не приходят на смену старым; Университетская деятельность, некогда столь почетная, теряет для них свою притягательную силу и становится тягостной для всех.
Уничтожая хорошие стороны прежнего Университетского строя, действующее положение сохранило и усилило его недостатки. Диплом, дающий служебные права, остался по-прежнему чисто внешней приманкой, привлекающей в Университет массы людей чуждых высшим интересам знания. Ненужная бюрократическая регламентация и устарелые курсовые деления по-прежнему стесняют свободу научных занятий. И, наконец, одна из существенных причин волнений, имевших место ранее 1884 г. оставлена неустраненной: студенты остались по-прежнему и даже более прежнего "отдельными посетителями Университета". Всякие студенческие кружки, союзы, земляческие или курсовые организации, возникавшие с пятидесятых годов при естественном стремлении к товарищескому общению, воспрещались и преследовались, что придавало противозаконную, нелегальную окраску всякому неизбежному в академической жизни проявлению чувства товарищества. И можно шаг за шагом проследить, как под влиянием запретов и преследований студенческие союзы постепенно переходили на нелегальную, политическую почву, вначале им совершенно чуждую, и как они объединялись на этой почве. Возможность академических организаций была устранена - появились внеакадемические союзы, противные академическим целям. За последние четыре года министерство, по-видимому, сознало необходимость правильной студенческой организации, но момент был упущен, дело было поставлено недостаточно широко, и советы Университетов, лишенные должных полномочий, связанные в свои начинаниях, не могли создать прочных академических союзов. Значительные попытки в этом смысле были сделаны в Москве; они показали всю потребность в таких союзах, всю их возможную пользу в будущем и всю их невозможность при настоящих условиях, которые благоприятствуют лишь нелегальным организациям.
Уничтожая внутренние устои Университетского порядка и полагаясь исключительно на внешние средства, творцы "Устава 1884 г." выдвинули на первое место полицай институт инспекции; этот институт постепенно разрастался, поглощал громадные средства и, вместе [с тем], доказал свою совершенную бесполезность во время волнений и свой положительный вред в спокойное время, внося в Университет атмосферу мелочного и подозрительного надзора, возбуждая постоянное раздражение студенчества и усиливая его отчуждение от Университета.
Глубокая неурядица, вызванная всеми указанными условиями, заставила правительство признать необходимость Университетской реформы и привлечь советы Университетов к ее разработке. Началась усиленная работа по местам, и была учреждена комиссия с участием представителей советов. Но в решительный момент, когда реформа была всего более необходима, она была сдана в архив, и деятельность министерства совершенно заглохла. Советы созывались все чаще ввиду тревожного положения, но представления их оставлялись начальством без внимания, а попытки воздействия их на студенчество, по необходимости, были безрезультатны: убедившись в бессилии советов, студенты перестали с ними считаться.[...]***
ЦГИА СПб. Ф. 2075. Оп. 7. Д. 5. Л. 79-81об. Отпуск
* Записка была подана в два адреса: на высочайшее имя и генерал-губернатору Ленинграда Д. Ф. Трепову (Там же. Л. 77-78).
** Против абзаца восклицательный знак; подчеркнуто, предположительно, рукою Д. Ф. Трепова.
*** Подпись отсутствует. Записку сопровождает личное письмо кн. С. Н. Трубецкого генерал-губернатору Д. Ф. Трепову (Там же. Л. 77-78). В опущенной части автор защищает от нападок Советы профессоров в высших учебных заведениях, прежде всего в Университетах, и доказывает необходимость реформы высшего образования.