меньшинства и Запад

[Барлог]

Решил выложить черновик статьи, поскольку доработаю нескоро, если будут замечания по нестыковкам и прочему - приму к сведению. Тем не менее надеюсь, что общая идея(и) статьи все таки оказалась более-менее внятно выражена...

Вопрос секс меньшинств как одна из проблем диалога Запада и России

Хохлов С. О.


Недавние события вновь всколыхнули проблему прав секс меньшинств, а заодно и права всех остальных как-то их в этих правах ограничивать. Попытаемся, вслед за журналистами, правозащитниками и страдальцами - меньшевиками, рассмотреть этот интересный вопрос.
Очень часто взаимоотношения между секс меньшинствами и «секс большинством» оказываются представляемы как преследования со стороны примитивных «натуралов» по отношению к милым, тихим, скромным, чувствительным, страдающим от народного непонимания, педерастам. Педераст и натурал противопоставляются друг другу как «продвинутый» и примитив. Но так ли это? Действительно ли «натурал» примитивнее? Действительно ли педераст «продвинутее»? Если это так, то в чем?
Человек, как известно, во многом определяется тем, как он себя сам определяет. Определяет он себя обычно принадлежностью к той или иной группе. Ребенок говорит «я мальчик», «я учусь в 3-м классе», «я люблю кататься на роликовых коньках», «я плохо учусь по математике» и этим самым он относит себя к соответствующим множествам и подмножествам.
Множества можно также разделить на разные классы, соответствующие разным уровням интеллектуального развития. К примеру, обычному человеку - так называемому «натуралу» - в голову не приходит определять себя по полу, поскольку это определение очевидно и относится к таким, которые могут быть вынесены за скобки. Тот же ребенок с определенного возраста перестает упоминать свой пол в качестве значимого определения, поскольку она настолько примитивно, что подразумевается само собой. Между тем секс меньшинства, в отличие от «большинств» (которые, кстати, вовсе не определяет себя через «секс») определяют себя именно по этому наиболее примитивному критерию, связанному с полом. Что значит такое определение?
Значимые для человека определения показывают те количества энергии, т.е. те время и те силы, которые он затрачивает на эти важные для него жизненные аспекты. Это не значит, что половая сфера для нормального человека ничего не значит – это значит только то, что она играет подчиненную роль в балансе его интересов. Человек может, к примеру, много времени проводить на ногах, но при этом редко кому в голову приведет определить себя «человеком прямоходящим», поскольку ходьба сама по себе роли не играет – она обычно встроена, как один из многих подчиненных элементов, в какие-то более сложные действия. Здесь примерно та же ситуация. Семья, дети, работа, друзья, увлечения – вот что определяет жизнь нормального человека, зацикленность же на вопросах пола характерна для подростка периода созревания, или для человека, на этом подростковом уровне развития подвисшем.
Половая распущенность вообще (т.е. даже обычная – не извращенная) представляет собой показатель примитивизма личности, его физиологичности, т.е. замыкания значительной части «энергетики» на низких, животных, сферах бытия.
Отсюда можно сделать вывод, что гомосексуализм это не болезнь, как его обычно представляют, и, конечно же, не некая «продвинутость», а определенная интеллектуальная недостаточность, когда человек принимает генеральным одно из примитивных (и вынесенных для всех остальных, нормальных, людей за скобки) определений. Стоит ли в таком случае говорить о примитивизме натуралов по отношению к педерастам?

Иногда гомосексуализм пытаются представить своеобразным «бунтом» против норм общества. К примеру, Маркузе, один из продолжателей учения Фрейда, пишет по этому поводу следующее:

[Барлог]

«Первоначально сексуальный инстинкт не знает ни временных ни пространственных внешних ограничений в отношении своего субъекта и объекта; сексуальность по природе «полиморфно-перверсна». Но общественная организация социального инстинкта табуирует как перверсии (извращения) практически все ее проявления, которые не служат функции деторождения или не подготавливают ее выполнение. Не будь этих строжайших ограничений, они бы стали препятствием для сублимации, на которой, собственно, и покоится рост культуры. Согласно Фенихелю, «объектом сублимации являются прегенитальные стремления», а ее предпосылкой - приоритет генитальности. Фрейд задался вопросом, почему табу на перверсии поддерживается с такой чрезвычайной жесткостью, и пришел к заключению, что перверсии воспринимаются не просто «как что-то отвратительное, но и чудовищное, опасное, как будто их считают соблазнительными и в глубине души вынуждены побороть тайную зависть к тем, кто ими наслаждается...». Кажется, что перверсии дают большее promesse de bonheur, чем «нормальная» сексуальность. В чем же источник этого обещания? Фрейд выделил «исключительный» характер отклонений от нормальности, их отказ от сексуального акта, направленного на деторождение. Перверсии, таким образом, выражают бунт против порядка, подчиняющего сексуальность произведению потомства, и институтов, его гарантирующих. В этих действиях, исключающих или предотвращающих деторождение, психоаналитическая теория видит оппозицию цели воспроизводства и тем самым патерналистскому господству - попытку помешать «новому появлению отца». Кажется, что перверсии - это протест против всецело порабощающего наступления «Я» реальности на «Я» удовольствия. Провозглашая свободу инстинктов в мире подавления, они решительно отбрасывают чувство вины, сопровождающее сексуальное вытеснение.
Самим фактом этого восстания против принципа производительности во имя принципа удовольствия перверсии демонстрируют глубокую близость фантазии как типу психической деятельности «свободному от изучения действительности и подчиненному только принципу удовольствия». Фантазия не только играет конститутивную роль в перверсных проявлениях сексуальности; как художественное воображение она также соединяет перверсии с образами целостной свободы и удовлетворения. При репрессивном порядке, насаждающем уравнивание нормального, социально полезного и хорошего, проявления удовольствия ради удовольствия должны восприниматься как fleurs du mal. Вопреки обществу, использующему сексуальность как средство для достижения полезных целей, перверсии утверждают сексуальность как самоцель. Таким образом, они выносят себя за пределы власти принципа производительности и бросают ему вызов. И поскольку устанавливаемые ими либидозные отношения содержат угрозу опрокинуть цивилизационный процесс, превративший организм в инструмент работы, общество вынуждено подвергнуть их остракизму. Они являют собой символ того, что должно быть подавлено во имя организации все более эффективного господства человека и природы, - символ той разрушительной силы, которую представляет собой единство свободы и счастья. Более того, легитимация практики перверсий поставила бы под угрозу упорядоченное воспроизведение не только энергии труда, но и, возможно, самого человечества»

Не останавливаясь сейчас на сути ошибки Фрейда и Маркузе в оценке рассматриваемого явления (об этом далее), замечу, что из всех этих красивых слов о бунте супротив «культуры» и ее «принципа производительности» не очень понятно, почему для бунта против, действительно крайне несовершенного, общества выбирается именно столь специфичная сфера. Наверное, подобные «бунтари» со всем остальным согласны и не видят иных общественных бед? Или им просто удобнее выразить свой протест именно таким странным образом – подставляя друг другу свои, пардон, задницы?
Бунт против норм сам по себе отнюдь не всегда свят. Бунтовать против норм может не только революционер или пророк, что видят за сброшенными оковами нормы новую, лучшую долю для всех (неважно, ошибаясь, или будучи правыми), бунтовать против норм можно и так, как бунтует против них преступник, который собственной волей попирает волю общества, попирает права других людей. Бунтовать против нормы можно как власть, которая навязывает обществу свои интересы, попирая интересы и достоинство людей. Или, как происходит в рассматриваемом случае, бунт может представлять собой проведение в жизнь определенной политики власти теми людьми, что оказались на стороне власти. Т.е. в данном случае бунт имеет характер бунта власти против народа. Но и эту мысль мы подробнее рассмотрим также далее.

Западные специалисты по повсеместному внедрению демократии, часто утверждают, что отношение общества к секс меньшинствам является показателем уровня развитости демократии в этом обществе, поскольку то, как общество проявляет себя в данной сфере полностью распространяется и на все прочие меньшинства. Однако насколько это соответствует истине?

[Барлог]

В данном случае на сцену вышло (формально) такое же меньшинство, как и все прочие, но было освистано. У меньшинства есть право выйти, у большинства - освистать. Демократия в действии. Казалось бы, какие могут быть еще вопросы? Однако на этом все вовсе не заканчивается, но скорее наоборот – лишь начинается. Того, что общество не приняло подобных проявлений, причем решение было принято демократическим путем, для «демократии» в данном конкретном случае оказывается недостаточно. Contradictio in adjecto.
Достаточно интересен факт, что именно секс меньшевики представляют собой наиболее прозападно ориентированную группу. Они любят Запад всей душой, а заодно и определенными своими телесными частями. И Запад отвечает им взаимностью. Это сродство Запада и гомосексуалистов наталкивает на ряд вопросов. К примеру, к такому:
Почему на Западе столь трепетно относятся к гомосексуализму? Почему Запад так ревностно следит за соблюдением «прав человека» именно в этой, столь специфичной, области человеческих отношений?
Попытаемся ответить на него, копнув немного глубже, чем это обычно делается.
Хотя западные идеологи в одни голос утверждают, что у Запада якобы нет идеологии, но это не совсем так. Точнее, совсем не так. Идеология у Запада есть и один из главных ее принципов это декларируемая гиперсвобода индивида.
«Зачем ты это делаешь?» спрашивает герой одной из пьес Шварца человека все подряд ломающего и поджигающего. «Потому что свобода» - отвечает тот.
Именно такую свободу Запад поднимает на своих знаменах.
Западная свобода – это свобода от общества, свобода от норм, а заодно и от нормальности вообще – от моральности в том числе. Значит ли, что такая странная свобода порождает нечто вроде анархии или (о Боже!) коммунизма? Вовсе нет. Эта свобода парадоксальным образом ведет к закрепощению человеческого духа. Тот же Маркузе много писал на тему, что для власти ничего нет удобнее раба, который считает себя свободным.
(К примеру:

«Развитая индустриальная цивилизация – это царство комфортабельной, мирной, умеренной, демократической несвободы»

«Демократия утаивает человеческую и материальную цену выгод и удобств, предоставляемых ею тем, кто с нею сотрудничает. Люди, умело манипулируемые и организуемые, свободны. Но цена их свободы - неведение, бессилие и интроецированная гетерономия»)

Та «свобода», которую несет людям Запад, - это псевдосвобода. Это продолжение того традиционного западного бизнеса, при котором реальные ценности выменивались на стеклянные бусы. «Права секс меньшинств» это одни из многих припасенных Западом для такого случая стеклянных бус. (Ох, полным полна его коробушка.)
Запад простраивает взаимоотношения людей как взаимоотношения индивидов, декларируя вторичность общества по отношению к индивиду. Внешне подобные концепции приоритета индивидуальных интересов над общественными выглядят достаточно заманчивыми, а уж как талантливо они подаются! В результате западный человек оказывается вне общества и, что гораздо важнее, - вне общественных отношений. Он становится тем «неуловимым Джо», который неуловим, поскольку никому не нужен. Отрицая общество, Запад получает общество (а куда же без него?), но это общество несвязанное, представляющее собой аморфный конгломерат индивидуальностей (уж насколько тем удается при этом стать индивидуальностями, построить себя, - это вопрос другой). Такое общество более управляемо, а человек такого общества более примитивен и более предсказуем.
Вот что, к примеру, пишет один из столпов современной идеологии Запада - Фрейд о гомосексуализме:

«Нет оправдания только тому, что культура заходит здесь слишком  далеко  и  вообще отвергает наличие таких феноменов, несмотря  на  их  очевидность,  Выбор объекта у зрелого индивида ограничен лицами противоположного пола, тогда как большая часть внегенитальных удовлетворений запрещается как извращения»

Обосновывается это примерно вот так:

[Барлог]

«Может быть, именно в самых отвратительных перверзиях нужно признать наибольшее участие психики в превращении сексуального влечения. Здесь проделана душевная работа, которой нельзя отказать в оценке, в смысле идеализации влечения, несмотря на его отвратительное проявление. Всемогущество любви, быть может, нигде не проявляется так сильно, как в этих ее заблуждениях. Самое высокое и самое низкое всюду теснейшим образом связаны в сексуальности («...от неба через мир в преисподнюю»)»

Но о любви мы поговорим немного позже, а пока вспомним о другой идее Фрейда. В своих трактатах он неоднократно провозглашает необходимость сексуального неравенства для реализации желаний западного человека. К примеру:

 «мужчина почти всегда чувствует себя стесненным в проявлениях своей половой жизни благодаря чувству уважения к женщине и проявляет свою полную потенцию только тогда, когда имеет дело с низким половым объектом. Такое обстоятельство обусловливается, кроме того, тем, что к его половым стремлениям присоединяются компоненты извращенности, которых он не осмеливаемся удовлетворять с женщиной, заслуживающей уважения. Полное половое удовольствие он может испытать только тогда, когда безудержно отдается наслаждению, чего он, например, не осмеливается проявлять со своей высоконравственной супругой. Отсюда происходит его потребность в униженном половом объекте, женщине, этически малоценной, у которой, по его мнению, нет эстетических требований, которой неизвестны его общественные отношения и она не в силах о них судить. Перед такой женщиной он всего легче обнаруживает свою половую силу даже в том случае, если его нежность направлена к более высоко стоящей. Возможно, что так часто наблюдаемая склонность мужчин высших общественных классов выбирать себе любовницу или даже законную супругу из женщин низкого сословия является только следствием потребности в униженном половом объекте, с которым психологически связана возможность полного удовлетворения.
…
Пусть это звучит неприятно и парадоксально, но следует сказать, что тот, кто в любовной жизни хочет быть свободным и счастливым, тот должен преодолеть респект перед женщиной и примириться с представлением о кровосмесительстве с матерью или с сестрой. Тот, кто готов в ответ на такое требование подвергнуть себя серьезной внутренней проверке перед самим собой, тот непременно найдет, что считает, в сущности, половой акт чем-то унизительным, что грязнит и позорит человека, а не только его тело. Происхождение этой оценки, в которой, верно, нелегко сознаться, можно найти только в период юности, когда чувственное течение было уже сильно развернуто, а удовлетворение было почти одинаково запрещено как по отношению к постороннему, так и к инцестуозному объекту»

Опять же не останавливаясь на подробной оценке приведенного бреда, отмечу лишь ту сторону, что показалась для меня более важной, чем все прочие нелепости данной цитаты - что это стремление к использованию неравенства для реализации своих комплексов характерно для западного человека и во всех прочих сферах жизни. Фрейдовскому человеку нужен вообще не мир, а его упрощенный и приведенный к желаемому виду вариант. Он стремится к упрощению и оплощению (а заодно и опошлению) мира. Платный секс вместо любви, отношения господства и подчинения вместо дружеских и товарищеских, «причесанный, упорядоченный и кастрированный» мирок в котором допущен минимум отношений с другими людьми - вместо общества. Суррогатный мир вместо реального.
Западное общество избрало путь индивидуализации. В результате погони за призраком псевдосвобод западный человек стал вовсе не более свободен, но более примитивен – и в результате – более легко управляем.
Тот же Фрейд, как выразитель западной идеологии свободы от общества, неоднократно писал в своих работах о «нелюбви к дальнему» (здесь мы подходим к центральной, корневой, на мой взгляд, проблеме  - проблеме любви и ее роли в жизни общества):

«в этой готовности к всечеловеческой и всемирной любви находят вершину, к которой только и должен стремиться человек. Уже здесь нельзя умолчать о двух главных сомнениях по этому поводу. Любовь ко всем без разбору теряет в цене и она несправедлива к своему объекту. Более того, ведь не все люди достойны любви»

[Барлог]

Физиологизм Фрейда привел его к весьма странному обвинению Франциска Ассизского в том, что тот «зашел дальше других в таком использовании любви для достижения внутреннего чувства счастья». Впрочем, тексты Фрейда настолько пронизаны духом отрицания всего более-менее превосходящего физиологический уровень, что их можно рассматривать чуть ли ни с любого произвольно выбранного места, находя в каждом абзаце подобные бредовые конструкции.
В другом своем тексте он развивает приведенную выше мысль более пространно:

«…одно из так называемых идеальных требований культурного общества. Оно гласит: «возлюби ближнего твоего, как самого себя»… нам не совладать с чувством недоумения. Посему, собственно говоря, мы должны ему следовать? Чем оно нам поможет? И главное – как его осуществить? Способны ли мы на это? Моя любовь есть для меня нечто безусловно ценное, я не могу безответственно ею разбрасываться. Она налагает на меня обязательства, я должен идти на жертвы, чтобы выполнять их. Если я люблю  кого-то другого, он должен хоть как-то заслуживать моей любви. (Я отвлекаюсь здесь от пользы, которую он может мне  принести,  от  его  возможной ценности как сексуального объекта - в предписание любви к  ближнему  оба эти типа отношений не входят.) Он заслуживает любви, если в чем-то  важном настолько на меня похож, что я могу в нем любить самого себя; он того заслуживает, если он совершеннее меня и я могу любить в нем идеал моей собственной личности. Я должен его любить, если это сын моего  друга, и боль моего друга, если с ним случится несчастье, будет и моей болью  - я должен буду разделить ее с ним. Но если он мне чужд, если он не  привлекает меня никакими собственными достоинствами и не имеет никакого значения для моих чувств, то любить мне его трудно. Это было бы  и  несправедливо, поскольку моими близкими моя любовь расценивается как  предпочтение, и приравнивание к ним чужака было бы для  них  несправедливостью. Если же я должен его любить, причем этакой всемирной любовью, просто потому, что он населяет землю - подобно насекомому,  дождевому  червю  или кольчатому ужу - то я боюсь, что любви на его долю выпадет  немного.  Во всяком случае, меньше, чем я, по здравом размышлении, имею право  сохранить для самого себя. Зачем  тогда  торжественно  выступать  с  подобным предписанием, коли его исполнение невозможно считать разумным?
Но трудностей здесь еще больше, Этот чужак не только вообще не  стоит моей любви. Сказать по чести, он, скорее, заслуживает моей вражды,  даже ненависти. Ко мне он не испытывает ни малейшей любви, не выказывает  никакого уважения. Если ему это на пользу, то он не  задумываясь  причинит мне вред - даже не соразмеряя величину полученной им пользы и нанесенного мне вреда. Да ему и польза не обязательна; если хоть какое-то его желание при этом удовлетворяется, то ему все нипочем: он готов насмехаться надо мною, оскорбить, оклеветать меня, потешиться своею властью,  и  чем увереннее он себя чувствует, чем я беспомощнее, тем вернее  можно  ждать от него чего-нибудь подобного. Если он ведет себя  иначе,  если,  будучи совсем мне чужим, он щадит меня или оказывает мне внимание,  то  мне не понадобятся всякие предписания, чтобы платить ему той же монетой»

Эти внешне логичные ментальные построения несут в себе тот яд, который отравляет западное общество, а через него и весь прочий мир. Здесь корень многих проблем Запада (и корень рассматриваемой проблемы гомосексуализма в том числе). За внешней логичностью построений Фрейда можно легко увидеть всю их бредовость и несостоятельность. Однако при этом не стоит забывать, что Фрейд был вовсе не единичным исследователем, пошедшим по ошибочному пути, - он сам был продолжателем мыслительного мэйнстрима Запада, и за ним пошло множество западных философов, построивших на основе его кривых чертежей, свои, еще более уродливые построения.
Итак, рассмотрим, что такое любовь.
О любви написано и сказано очень много, но понятие это столь туманно и неопределенно, что всяк понимает его по-своему. При этом, в общепринятом понимании любви, как часто бывает, «телега поставлена впереди лошади». Что же такое любовь?

[Барлог]

Прежде всего, любовь – это общественно структурирующая сила. Она возникает там, где есть человеческие отношения, т.е. условием ее возникновения является взаимодействие людей между собой. Любовь это не нечто присущее человеку, - это то, что присуще людям. Там где мы видим одиночку, не связанного с другими людьми, там нет и не может быть никакой любви – любовь коллективна. Отсюда следует сделать вывод, что не любовь, возникающая  в некоем организме вдруг, ни с того ни с сего, побуждает его к соединению с другим(и) человеком (людьми), но, что именно соединение разных людей в некое единство порождает между ними то чувство, которое представляет собой какую-то из многочисленных модификаций любви.
Понятно, что виды и разновидности любви бывают разными, но суть у них всех едина. Любовь – это единение, возникающее при слиянии сознаний и жизненных энергий нескольких (или многих) индивидов в какую-либо группу. Такая образующаяся группа всегда представляет собой нечто большее, чем просто сумма составляющих ее элементов, и способна на решение таких жизненных задач, которые люди неспособны решать поодиночке.
Таким образом, любовь не первична объединению людей – это то средство, тот инструмент, с помощью которого оно происходит. Она не возникает вперед единения и помимо него, но только вместе с ним.
По большому счету – любовь это соучастие человека в единении мира.
Фрейд много пишет о «психической импотенции» - о невозможности, неумении любить, но все это надуманные и искусственные построения, не имеющие с реальностью ничего общего. Любовь возникает не из некоей мистической способности человека любить, а из вполне реальной способности к единению с другими. Есть ли у человека что-то, что он готов внести в «общий котел» духовных ценностей, или он настроен только на то, чтобы присасываться к чужим энергиям, словно вампир? – в этом вопрос его «способности любить». Если человек негоден ни для какой группы, то никто не способен дать ему того, что является самым ценным в человеческой жизни – единения с другими. И чем более человек способен к единению, чем более он бескорыстен и более духовно богат, тем более высшие ступени любви оказываются для него открыты, тем на большие группы простирается его любовь.
Те вопросы Фрейда о «невозможности любить всех», когда противопоставляют «любовь к ближнему» «любви к дальнему» - снимаются  с осознанием любви не как некоей постоянной величины, а зависимой от отношения человека и общества (точнее – человека и разных подобществ, в которые он входит), от положения человека на ступенях иерархии этих сложноувязанных между собой подобществ и от его душевной силы. Все эти параметры жестко взаимосвязаны – чем более высокие общественные сферы человек обнимает душой - тем больше силы его души, чем больше силы его души - тем больше та любовь, которую она порождает и вмещает в себя.
Когда эта любовь оказалась отринута большим количеством людей, когда они вышли из  общественной «соборности», ее место заняли суррогаты. Одним из которых является гомосексуализм. Люди вне общества явились миру скопищем тел – поскольку все оказалось вовсе не так просто, как подразумевалось ментальными построениями западной идеологии. Душа человека не принадлежит только ему – душа человека общественна, она не появляется сама по себе из ничего, но складывается из взаимодействий с другими людьми и группами. Она индивидуальна, конечно, но, если оставить человека одного, отгородив его от других людей, то душа слабеет и беднеет. Одинокий человек – это лишь тело, - чтобы душа смогла возникнуть и развиться, чтобы она могла жить и цвести – ей необходимо общество. Запад же, пойдя по пути индивидуализации, сумел создать общество, которое напоминает моржовый пляж – скопище тел, в которых теплятся зачатки душ.
Хомяков писал по этому поводу:

«Отдельная личность – есть совершенное бессилие и внутренний непримиримый разлад»

Фрейд противопоставляет некую выдуманную им «сексуальную любовь» любви вообще:

«Примерно то же мы утверждаем, выводя противоречие между культурой и сексуальностью из того факта, что сексуальная любовь есть отношения двух лиц, где третий всегда лишний, тогда как культура покоится на отношениях между многими людьми. На вершине любви не остается интереса к окружающему миру; влюбленной паре достаточно себя самой, для счастья ей не нужен даже ребенок»

[Барлог]

Но никакой отдельной «сексуальной любви» нет. Это лишь проявление единения, в данном случае двух людей для образования семьи, естественной и неустранимой целью которой является рождение детей и их воспитание. Поэтому чтобы ни думала «влюбленная пара», как бы она ни стремилась достичь счастья, следуя ментальным построениям западных теоретиков, но без выполнения той цели, которая составляет смысл образования семьи, счастье будет натужным и поверхностным. Как и единение. Как и любовь в такой семье.
Ко всей ментальным построениям Фрейда и фрейдистов может быть применено определение, сделанное в свое время Чаадаевым:

«Когда философия занимается животным человеком, то, вместо философии человека, она становится философией животных, становится главой о человеке в зоологии»
Впрочем, сам сердобольный Фрейд, страдающий за (по его формулировке): «стонущее под игом половой потребности человечество», так формулировал направление своих «исследований»:

«Мы уменьшаем пропасть, которую прежние эпохи человечества слишком широко разверзли между человеком и животным»

Фрейду и его философскому направлению (к философии впрочем, имеющее лишь отношение видимости, поскольку оно утилитарно по сути - служит усилению власти над человеком) посвящена моя статья «Человек как средство», поэтому подробно останавливаться на том, что стоит за построениями Фрейда, здесь не буду, для данной работы достаточно, если удалось показать хотя бы некоторые из их нелепостей.
Важно то, что теории Фрейда, при всей их бредовости, лежат в основе идеологии современного западного общества. И эту идеологию Запад пытается навязать всем обществам как наиболее передовую и наиболее научную. Научный коммунизм, над которым столь долго насмехались победившие западники, отдыхает.
В принципе строить теории человека-животного и рассматривать в них человека, как зверя, закованного цивилизацией (Фрейд применяет в этом значении термин «культура») в оковы необходимости, - это достаточно популярная тенденция западной философии, истоки которой прослеживаются в ней издавна. Другой вопрос, что видеть в страстях человека его изначальную и неискоренимую греховность, испорченность и «звериную природу – неверно. Сами по себе страсти нейтральны, они не делают человека зверем (точнее сказать - не они). К примеру, Радищев писал, что для человека «совершенное умерщвление страстей – уродливо», поскольку «корень страстей благой – они производят в человеке благую тревогу – без них он уснул бы».
Здесь две крайности – борьба со страстями вообще, полное их отрицание, и потакание им во всем. Первый путь – это полная остановка двигателя, второй – включение полного газа и отказ от управления. Запад постоянно находится на распутье между этими путями, бросаясь из крайности в крайность. Между тем никакого противоречия здесь нет и вопросы взаимоотношения «культуры» и человека,  противоречия между обществом и индивидом представляют собой не некую глобальную и неразрешимую проблему, но вопрос развитости личности - духовной, моральной и интеллектуальной.

Маркузе пишет:

«Интенсивность, способ удовлетворения и даже характер небиологических человеческих потребностей всегда были результатом преформирования. Возможность делать или не делать, наслаждаться или разрушать, иметь или отбросить становится или не становится потребностью в зависимости от того, является или не является она желательной и необходимой для господствующих общественных институтов и интересов. В этом смысле человеческие потребности историчны, и в той степени, в какой общество требует репрессивного развития индивида, его потребности и притязания на их удовлетворение подпадают под действие доминирующих критических норм.
Мы можем различать истинные и ложные потребности. «Ложными» являются те, которые навязываются индивиду особыми социальными интересами в процессе его подавления: это потребности, закрепляющие тягостный труд, агрессивность, нищету и несправедливость. Их утоление может приносить значительное удовлетворение индивиду, но это не то счастье, которое следует оберегать и защищать, поскольку оно (и у данного, и у других индивидов) сковывает развитие способности распознавать недуг целого и находить пути к его излечению. В результате — эйфория в условиях несчастья. Большинство преобладающих потребностей (расслабляться, развлекаться, потреблять и вести себя в соответствии с рекламными образцами, любить и ненавидеть то, что любят и ненавидят другие) принадлежат к этой категории ложных потребностей.
Такие потребности имеют общественное содержание и функции и определяются внешними силами, контроль над которыми недоступен индивиду; при этом развитие и способы удовлетворения этих потребностей гетерономны. Независимо от того, насколько воспроизводство и усиление таких потребностей условиями существования индивида способствуют их присвоению последним, независимо от того, насколько он отождествляет

[Барлог]

себя с ними и находит себя в их удовлетворении, они остаются тем, чем были с самого начала,— продуктами общества, господствующие интересы которого требуют подавления»

Рассматривая с этой точки зрения проблему секс меньшинств и их прав, следует признать ее как раз результатом «преформирования», как навязываемые властями ложные потребности, как технологию подавления индивида, парадоксальным образом оформленную под «бунт», закамуфлированную под стремление к свободе.

Фуко пишет о характерном для Запада «вездесущем сексуальном дискурсе»:

«Коротко можно сказать так: на Западе сексуальность является не тем, о чем молчат, не тем, о чем полагается молчать, а тем, в чем полагается признаваться»

который, однако, возникает вовсе не на пустом месте:

«Признание не является возможностью обходить правило молчания наперекор неким нормам, привычкам или морали. Признание и свобода высказывания идут рука об руку, они взаимно дополнительны. И если мы часто посещаем психиатра, психоаналитика, сексолога и задаем им вопросы о своей сексуальности, признаемся в том, что составляет наш сексуальный опыт, то, как раз постольку, поскольку всюду – в рекламе, книгах, романах, кино и вездесущей порнографии присутствуют побудительные механизмы, которые направляют индивида от этой повседневной речи о сексуальности к институциональному и дорогостоящему признанию в своей сексуальности у психиатра, психоаналитика и сексолога»

Поэтому проникновение западных традиций во все незападные образы жизни ведет к воспроизведению той ситуации, что и на Западе – в занижении уровня энергий существования человека, в приведении его к большей «физиологичности», заземленности, упрощенности по сравнению с людьми традиционных культур.
При этом Фуко пишет о «обязательности», «принудительности» этого «сексуального дискурса». В курсе «Ненормальные» Фуко приводит цитату из Абера:

«Ибо даже вредный дух, который царит в комнате больного, оказывает на тело меньшее воздействие, чем рассказ об иных грехах производит на дух»

Проблема «прав секс меньшинств» – это вопрос о том, стоит ли разрешать больным (в данном случае, скорее, – духовно неразвитым людям) заражать здоровых своими ментальными болезнями.
Таким образом, можно сделать вывод, что проблема секс меньшинств и противоречия их прав и прав большинства населения представляет проблему не имманентную нашему обществу, как это пытаются представить, но насажденную извне. Корень проблемы – модель взаимоотношений индивида и общества, насаждаемая западная модель общества, в котором заблуждения индивида, его «тараканы в голове» поставлены выше его коренных интересов. Эта модель, в которой парадоксальным образом удалось сочетать «коня и трепетную лань» - в которой бунт оказался узаконен и введен в нужное власти русло, а общество с его интересами оказалось противопоставлено индивиду и со стороны последнего ему было объявлено недоверие. Западу удалось создать интересную модель общества, в котором власть существует отдельно от интересов общества. Ей удалось поставить между собой и обществом индивида, и как только у общества появляются свои пожелания к власти, она прикрывается индивидом как щитом. Любая общая воля оказывается в этом случае объявлена покушением на индивидуальную свободу. В итоге современная власть западного типа при предоставляемой ей индивиду внешне большей свободе оказывается гораздо более сильной, чем любая феодальная или рабовладельческая конструкция прошлых времен. Современная власть позволяет своим

[Барлог]

людям падать сколь угодно глубоко, современная власть опирается на группы и группки самых разных направленностей. Ей не нужно знать чего хочет общество в целом, ей не нужно опираться на классы, опорой современной власти служат разнообразные отбросы общества. И та борьба, которая (еще) идет, те диспуты, которые (еще) ведутся, говорят о том, что наше общество пока не окончательно восприняло западную модель существования, что надежда (пусть и слабая) на то, что здравый смысл восторжествует – не потеряна окончательно.
Западные методы воздействия прекрасно срабатывали и срабатывают на обществах с более слабым культурным потенциалом, которые теряются перед напором «правозащитников», борцов за права меньшинств и прочих забавных насекомых, любящих селиться в ментально расслабленных сознаниях. Запад потому и не любит Россию, что ее более мощный «культурный слой» позволяет ей сопротивляться его влиянию, и те благоглупости, что заставляют «прочих разных шведов» вставать, прикладывая руку к груди, способны вызывать у нас, русских, лишь насмешку.

[рrivet]

Эти внешне логичные ментальные построения несут в себе тот яд, который отравляет западное общество, а через него и весь прочий мир.

Абсолютно верно, но НЕ РАЗВЕРНУТО и НЕ ПОНЯТО.

Логика - это 50 % познания-сознания, по сути - ДЕФЕКТНОСТЬ ( если нет эмоционально-интуитивной дополняющей, еще 50 % ).

Этой дефектностью обладают евреи, сионисты, навязывающие свое дефектное видение ВСЕМ.

Можете убедиться прямо на форуме в дискуссии по гомосексу:

http://bolshoyforum.com/forum/index.php?topic=5982.120

[lpz]

Мультикультурализм - это вообше способ, каким юсанецы, а теперь и ЕС хотят интегрировать в свои империи различные этносы.
Пидоры и лесбухи - это, типа, такие же народы. Тем самым и многочисленные народы, проживающие в Юсанецтане и ЕС имеют отличий и прав народов не больше, чем пидоры и лесбухи.
Сечете, до чего дошел прогресс?

[Барлог]

Ответ #8 : 15 Июля 2007, 00:17:33

Ответ #9 : 15 Июля 2007, 00:22:15 "НЕ РАЗВЕРНУТО"

Однако восхищает скорость чтения...

Тем не менее, всем спасибо, кто уделил внимание.

[Балакин]

  Помоему - это стрельба из пушки по воробьям. Уважаемый Барлог, интеллект которого я весьма ценю мог бы и не разбрасываться на анализ проблем содомитов. А то так и проблемы зоофилов и каннибалов будут широко дискусируемы. Пусть их профессионалы пользуют.