С конституционной точки зрения передача музейных экспонатов в собственность церкви сегодня невозможна. Федеральный закон "О музейном фонде РФ и музеях в РФ" гласит: "Музейные предметы и музейные коллекции, входящие в состав государственной части музейного фонда Российской Федерации, не подлежат отчуждению... Музейная коллекция является неделимой" (ст. 15). Во всех вышеупомянутых случаях оформлялась передача церкви музейных экспонатов на временное хранение. То есть ответственность за состояние и сохранность памятников, покинувших музеи, до сих пор лежит на музейных сотрудниках, и их беспокойство можно понять.
В комментарии Министерства культуры в связи с выдачей иконы из Русского музея говорится, что "временная передача святынь древнерусского искусства осуществляется в интересах верующих". Видимо, интересы неверующих министерство во внимание не принимает, хотя они такие же полноправные граждане РФ. В музейном пространстве икона доступна людям всех убеждений и вероисповеданий: верующие беспрепятственно молятся в залах древнерусского отдела Третьяковки, но здесь можно также увидеть экскурсантов из Индии, Египта или Татарии. Однако трудно предположить, что иконой, изъятой из музея и помещенной в православную церковь, захотят полюбоваться мусульмане и буддисты.
Между тем в вопросе реституции многие не на стороне музеев. Дескать, большевики грабили и разоряли церкви и монастыри, музейщики хранили награбленное, место иконы в храме, пришло время восстановить справедливость и покончить с большевизмом.
В годы советской власти церковные памятники действительно пережили две волны уничтожения: в 1920-1930-е и в 1960-е. Множество храмов было разрушено, закрыто, перестроено, и музейные работники как раз спасали церковное искусство, прятали в запасниках иконы, ризы, священные сосуды, зачастую рискуя быть обвиненными в потворстве мракобесию. Иконы в музеях не гнили — напротив, их реставрировали, изучали, публиковали в научных трудах и каталогах. Более того, хранение предметов культа, имеющих художественную ценность, в музеях, государственных, частных или церковных, это мировая практика, имеющая многовековую историю. Взять ту же Шатцкаммер в венском Хофбурге — сокровищницу Габсбургов, где собраны духовные реликвии Священной Римской империи вроде гвоздя Христова или плата Вероники.
В России движение за музеефикацию памятников церковного искусства началось задолго до Октябрьской революции: часто редкие иконы, облачения, священные сосуды изымались из богослужебного обихода и передавались в епархиальные древлехранилища самими клириками. Это отчасти связано с успехами отечественной археологии и византинистики, с открытием в конце XIX века древнерусской иконы — в прямом (доски начали освобождать от окладов) и переносном смысле. Кстати, именно настоящая музейная реставрация 1904 года сделала многократно записанную, потемневшую и спрятанную под тяжеловесным золотым окладом "Троицу" из Троицкого собора Троице-Сергиевой лавры той вершиной русской иконописи, какой мы ее сейчас воспринимаем, и позволила приписать икону Андрею Рублеву.
Только распространение музейного пиетета в отношении древнерусской живописи позволяло спасать иконы от варварских поновлений, а фрески — от прямого уничтожения. Вовсе не большевики погубили уникальные фрески XII века в одной из древнейших русских церквей — Георгиевском соборе в Старой Ладоге: в конце XVIII и начале XIX века их
просто сбили по распоряжению церковного начальства. Немногие сохранившиеся до наших дней фрагменты спасло лишь то, что в середине XIX века они попали в поле зрения Императорской археологической комиссии. Правда, и после того, как фрески оказались под надзором этой влиятельной столичной организации, местные невежественные церковники затеяли в храме разрушительный ремонт, остановить который смогло лишь вмешательство специалистов.
Что же касается наследия большевизма, оно скорее проявляется в легкости, с какой президент и Министерство культуры отдают распоряжения музеям выдать что-то из их фондов — без обсуждения с экспертным сообществом.
Такая практика была очень распространена в конце 1920-х — начале 1930-х годов, когда из Эрмитажа были проданы за границу произведения Рафаэля, Тициана, Ван Эйка, Рубенса, Рембрандта, Ван Дейка, Пуссена — в этом траурном списке сотни великих полотен. И даже в те годы сотрудники музея находили в себе силы протестовать: пытались защищать фонды, писали письма товарищу Сталину. В результате сталинских распродаж Эрмитаж перестал быть музеем шедевров: он по-прежнему входит в клуб пяти крупнейших музеев мира, но его картинная галерея больше не идет в сравнение с картинными галереями Лувра и Метрополитен-музея.
http://www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=1285061
