ДЛЯ НАПОМИНАНИЯ (ИЛИ ЛИКБЕЗА): НЕКОТОРАЯ ИНФОРМАЦИЯ О ДЯДЮШКЕ АДОЛЬФЕ, ЛУЧШЕ КОТОРОЙ НА МОЙ ВЗГЛЯД И НЕ НАДО.
Для рухнувших и детей айфонов
Человек-зверь Борис Лавренев
Газета «Правда» №227, 17 августа 1941 года
Всматриваясь в страшные, мутные гляделки этого подобия человека, трудно поверить, что у него было когда-то обыкновенное человеческое детство и родители нежно называли его уменьшительным именем «Дольфи».
Нет, не может быть. Никогда, никогда он не был веселым, ласковым человечьим детенышем. Он должен был быть зверем с того момента, как впервые встал на свои кривые ноги. С пяти лет он, наверное, вешал кошек на водосточных трубах, отрывал ноги и головы пойманным птичкам и сосал кровь, а, подросши, вкалывал иголки в сидения стульев и из окон обливал прохожих зловонной жидкостью. У человека с лицом убийцы не могло быть детства.
Он жил в маленьком, утопающем в зелени, чистом городке Линце, на берегу голубого Дуная, где так мягок предгорный воздух, где по вечерам в городском саду оркестр играл нежные вальсы Штрауса, где по улицам проходили добродушные бородатые горцы в зеленых шляпах с пером.
И, вероятно, эти простые, чистосердечные люди с недоумением и смутной тревогой смотрели на угрюмого недоросля, злобно глядящего исподлобья, надутого и жалкого. Его плоский лоб морщился от каких-то тупых, неповоротливых мыслей. Девушки пугались его обезьяньего, похабного взгляда.
Он пытался учиться, как учатся другие дети, но из ученья ничего не выходило. Таможенный инспектор Шикльгрубер считал своего сына безнадежным идиотом. Единственное, что его сын вынес из школы, которую ему не удалось окончить, это — тупое обожание коронованного фельдфебеля Фридриха II и слепая вера в первородство немецкой расы.
Ему не везло. Наук он не одолел. Вынужденный оставить школу, он возомнил о карьере художника. Его безграмотная мазня вызывала лишь смех. Пришлось итти в каменщики, но рабочие стройки, куда он попал, выгнали его за отказ вступить в профсоюз.
Он не хотел смешиваться с «серой массой», он считал себя непризнанным гением, так как, по его собственному выражению, одежда его была еще в относительном порядке, а язык — вежлив.
Озлобленный на весь мир, он покинул негостеприимную родину и перебрался в Германию, в Мюнхен. Он оставил свою фамилию Шикльгрубер и заменил ее новой: Гитлер. Неизвестно, какой груз своей биографии он предал забвению вместе с прошлым именем. Он шатался, бездельничая, по мюнхенским пивным до начала первой мировой войны, когда, не имея другого выхода, он вступил «добровольцем» в германскую армию. Но фронтовые окопы не удостоились чести прикрывать его бренное тело. Его видели в генеральской кухне, ваксящим сапоги начальства и строчащим исходящие в канцелярии.
Война закончилась революцией. Она выбила штабного холуя из колеи, и он возненавидел революционеров. После разгрома революции в Баварии он стал шпиком, он предавал левых в руки палачей. Наконец-то он дорвался до доступной ему отрасли искусства.
Тысячи ущемленных революцией обнищавших мещан наполняли по вечерам мюнхенские пивные. Они цедили пиво и мечтали о возрождении германского величия, которое даст им возможность купить новую перину на двуспальную кровать. Они считали, что в гибели великой Германии виноваты евреи и революционеры. Они ненавидели и тех, и других звериной ненавистью обманутых собственников. И они начали прислушиваться к истерическим воплям ефрейтора Гитлера. По поручению своего начальства он стал членом политической организации — одной из бесчисленных в то время — «германской рабочей партии», основанной слабоумным слесарем Дрекслером, в голове которого царила дикая неразбериха непереваренных политических доктрин. Ефрейтор Гитлер мыслил прямолинейнее Дрекслера: столкнув основателя партии, он стал на его место и создал новую программу. Он дал партии новое, насквозь лживое имя — «национал-социалистская», положив в основу ее деятельности каннибальскую идейку о преимуществах германской расы, как «высшей» по сравнению со всеми другими.
Ущемленные мещане поперли на его погромную агитацию, как сельдь на нерест. Но человекоподобный соображал, что для проведения его планов в жизнь необходима реальная сила. Эта сила нашлась. На зов ефрейтора поднялись соратники, выброшенные заключением мира из привычной обстановки: отставные кондотьеры, лейтенанты, обер-лейтенанты, фельдфебели, вахмистры, приученные убивать и скучавшие без убийств.
