Олег Давыдов. НУТРО. О ВОЕННОМ ЭПОСЕ ВИКТОРА АСТАФЬЕВА
http://www.astafjev.ru/content/view/1696/От редакции
Роман Виктора Астафьева «Прокляты и убиты» состоит из двух книг. Первая из них - «Чертова яма» (о жизни в одном из резервных сибирских полков) – была в момент написания текста Олега Давыдова удостоена премии «Триумф».
Вторая - «Плацдарм» (действие разворачивается на Днепре, где в одном из военных эпизодов гибнут некоторые из героев книги первой) – была выдвинута на соискание премии Букера. Премию эту «Плацдарм», кажется, так и не получил.
Ну, ничего: теперь Астафьев награжден посмертно премией Солженицына.
Наталья Дмитриевна Солженицына сказала, что ее муж всегда хотел дать премию своего имени Астафьеву. Почему? Да потому что Астафьев сумел написать всю правду. В частности – и о войне.
В преддверии Дня Победы читателям Перемен, возможно, будет интересно познакомиться с этой правдой о войне.
Тем более, что есть еще один повод вспомнить о творчестве этого писателя: 1 мая Виктору Астафьеву исполнилось бы 85 лет.
А чтобы уж окончательно заинтересовать и подготовить читателя, приведем еще один факт:
за статью «Нутро» Олег Давыдов получил от Астафьева высокое звание еврея.ФекалиадаПервое конкретное событие в романе после приезда новобранцев в полк – назначение одного из них (Шестакова) в наряд – сопровождается строгим наказом: «Не спать, не спалить карантин, следить, чтоб новобранцы ходили по нужде подальше в лес, бить палкой тех, кто вздумает мочиться в казарме, шариться по котомкам»… Но несмотря на запреты, наутро «все пухлые мешки новобранцев были порезаны» и «нассано было возле нар, подле дверей, в песке сплошь белели солью свежие лунки. Запах конюшни прочно заполнил подвал». Какие хтонические нравы! Для описания их надо иметь особую склонность ко всякого рода нечистотам, помоям, выделениям, испражнениям… Надо быть чем-то вроде Сорокина…
Но Астафьев круче Сорокина. Хоть Сорокин и показал, какой неисчерпаемый потенциал кроется в прозе наших заслуженных авторов, он все же – лишь имитатор. А Астафьев – аутентичен. Всякого рода «вонькая и скользкая» материя органически присуща его корявой прозе. Раньше, правда, цензура не давала возможности развернуться с какашками, но теперь, когда наступила свобода и стало ясно, какой колоссальный успех имеет фекальная проза, Астафьев извлек из себя нечто, исполненное подлинного аромата. Я уж не стану цитировать здесь эти проникновенные тексты. Знатоки и любители сами найдут их, оценят. Но тех, кто не склонен копаться в дерьме, заранее предупреждаю: на каждом шагу (особенно в первой книге) можно вляпаться… Уж таков этот автор – даже в газетном интервью на вопрос: что бы он посоветовал Президенту и правительству? – отвечает: «Указчику – говна за щеку».
Впрочем, фекалии – только финальная часть единого пищеварительного процесса, во всей своей полноте представленного в тексте Астафьева. Причем все аспекты этого процесса – поиски и добывание пищи, ее пожирание и переваривание, дефекация – все имеют какой-то гротескно-преувеличенный, разнузданно-дикий характер. Если бы Астафьев не был так угрюмо серьезен, можно было бы говорить о некотором раблезианстве его текстов, а так – посудите сами: «Если разгружали мясо, старались на ходу отхватить складниками или зубами кусочек от свиной, бараньей, бычьей, конской туши – все равно какой. Если несли в баке комбижир, продев лом под железную дужку, сзади следующий грузчик хлебал из бака ложкой, потом головной переходил на корму и хлебал тоже, чтобы не обидно было.
– Да что же вы делаете? – возмущались, увещевали, кричали на ловких работников столовские. – Обдрищитесь же! Вы уже каши поели, из котлов остатки доели, ужин свой управили, маленько подюжьте, картошка сварится, всем по миске раздадим, по полной, с жирами…
Никакие слова и уговоры не действовали на ребят, они балдели от охватившего их промыслового азарта. Ослепленные угаром старательского фарта, они рвали, тащили что и где могли, пытались наесться впрок, надолго. К середине ночи половина наряда бегала к столовскому нужнику, блевала, час от часу становясь все более нетрудоспособной».
Неправда ли, что-то в этом есть странное, родственное с упомянутыми выше мочеиспускательными безобразиями в казарме и воровством из котомок товарищей. Надо же так проголодаться, чтоб, попав на кухню, обожраться до рвоты. Нет, конечно, я знаю, что это возможно. И знаю, что в запасных полках было очень голодно. Но ведь писатель говорит о каком-то прямо апокалиптическом голоде, а между тем из текста следует, что норму свою солдаты все-таки получают. Даже специально описано, как они взвешивают то, что им дают, и выходит – все без обмана. Разумеется, солдаты говорят, что кухонные работники испортили весы, но это одни разговоры. Сам же Астафьев утверждает, что «командование и хозяйственники полка <…> предпринимали сверх усилия, чтобы накормить»…