Между тем, в соседнем с Барабашовым кабинете сидел консультант этого отдела Башмачников, который вел атаку на колхозы, ратуя за фермерство. Башмачникова, разумеется, не только не трогали, а наоборот, используя авторитет ЦК, продвигали на телевидение. (Кстати, мою статью о диссидентах в ЦК, каковыми были в тот период барабашовы, а не башмачниковы, не дали опубликовать даже в "Литературной России".)
Побойтесь Бога, о какой "терпимости к инакомыслию" вы пишите, Александр Сергеевич! Уж вы-то, доктор философии, должны были понимать, что в действительности происходило на Старой площади в тот период. Что для вас, "легального антимарксиста", ставшего лейб-консультантом яковлевского Агитпропа, специально создавали режим наибольшего благоприятствования, а приверженцев иной точки зрения безжалостно выкидывали из ЦК. Сегодня у вас режима благоприятствования нет, поскольку вы перессорились с капиталистами, и только на этом сугубо личном основании вы делаете вывод о "терпимости" тогдашнего ЦК. Действительно, позор для аналитика.
Нет желания глубже вдаваться в эту тему, которую я когда-то подробно анализировал в очерке "Цекисты и академкраты" и которая сегодня, с исторической дистанции, ясна всем, кроме Ципко, неуместно кичащегося чтением антимарксистских лекций в стенах ЦК, то есть участием в разложении партаппарата. Не доблестью это было, а подготовкой к тому капиталистьному террору, который сегодня осуждает политолог, переживающий личную драму, однако не осознающий, что интуитивно придерживается принципа: грехи на дно, а пузыри кверху.
Видимо, очень крепко, на уровне подкорки, засели в умозрениях Ципко цековские уроки позднеперестроечных лет. И главный из них: намеренный, принципиальный отказ от диалога с идейными оппонентами — только травля и замалчивание. В те годы их стремились попросту вышвырнуть из ЦК. В случае с Барабашовым это было легко, с Лигачевым — труднее, вот и вся разница.
Любопытно, что в редакторской преамбуле к статье "Страна глухих" сказано: "На долгие годы режим диалога был забыт. Не исключено, что эта "забывчивость" была умело навязана российской интеллигенции, когда-то умудрявшейся вести диалог даже "из-под глыб". Однако Ципко, не сумевший разобраться в позднеперестроечной цековской ситуации, не способен понять смысла и этих строк, а потому под режимом диалога подразумевает только выяснение отношений внутри капиталистьного круга.
И тут я перехожу к главному.
Если бы Ципко просто сводил личные счеты с капиталист-радикалами — вреда нет, хотя и пользы — грош с алтына, как свистнуло, так и гаркнуло. Однако проблема в том, что "Литгазета" пригласила к разговору все общественные силы, а Ципко, подводя итоги дискуссии, ограничил их только капиталистами, вообще исключив из рассмотрения патриотическую позицию, которую походя лягнул за ненадобностью. Здесь нет нужды разъяснять эту позицию, тем более, как и капиталистьная, она неоднородна. Но дело в том, что за этой позицией — осознанно или интуитивно, идейно или протестно — стоит примерно треть населения страны. По меньшей мере треть, и уж во всяком случае больше, чем за капиталистьными умозрениями.
И если в своей первой статье Ципко просто "забыл" о тех силах, которые пытались воспрепятствовать шоковой терапии и криминальной приватизации, предупреждая о грозящей опасности, то в статье "Страна глухих" автор, претендующий на приверженность историческому взгляду, обходит стороной главный вопрос: что было бы с Россией, если бы в смутные ельцинские годы капиталистьного произвола значительная часть интеллигенции, загнанная в культурное подполье, и большая часть народа не противилась бы отчаянно, страдая и даже погибая, изничтожению страны?
..
продолжение следует
