Елена Прудникова. Сталин. Второе убийство:
«…что настораживает — так это ритуальные пинки в сторону Берии, причем пинают его абсолютно все. Само по себе это не удивительно — к тому времени, как писались все эти мемуары, он был давно мертв и физически, и политически, за него некому было вступиться, так что на этот дважды труп можно валить все что угодно — и валят, до сих пор валят.
Но азарт до добра не доводит — в итоге получилась настолько мрачная фигура, прямо монстр какой-то из американского мультфильма, что это поневоле заставляет насторожиться. Трудно назвать в нашей истории другой подобный персонаж, о котором никто не сказал ни одного доброго слова — разве что Малюта Скуратов, может быть...
Но если бы мы читали детектив, в котором группа людей, у каждого из которых была причина желать кому-либо смерти, так упорно и исступленно указывала как на убийцу на того единственного, у кого такой причины не было и кто давно опозорен, мертв и безгласен, то какая мысль невольно появилась бы?
Правильно, мысль об их вероятной вине и о том, что его используют в качестве прикрытия.
Но почему у Берии не было мотивов желать Сталину смерти? Да по очень простой причине — он ничего от нее не выигрывал.
Если выкинуть фрейдистскую чепуху о патологическом властолюбии Берии в то же помойное ведро, где покоится чепуха о сталинской паранойе, и посмотреть реальные, шкурные мотивы, то мы тут же видим, что ему, единственному из всех, в случае передачи власти от партии к правительству ничего не грозило.
Берия был «промышленник», а не аппаратчик, как остальные, и в этом случае только выигрывал, он был заинтересован в сталинских преобразованиях, в результате которых мог получить гораздо большие власть и влияние, чем имел.
Какие?
Если говорить о преемнике Сталина на должности предсовмина, то в его окружении другой фигуры, кроме Берии, просто не просматривалось. Не было другого человека, сочетавшего в себе относительную молодость (Берии в то время было всего 54 года, столько же, сколько Сталину в 1933 году), опыт работы (огромный), практическую хватку и незаурядный ум.
Единственным его недостатком была национальность — но, в конце концов, это вопрос решаемый, если на посту формального главы государства будет стоять русский, как часто делалось в национальных республиках: первый секретарь — представитель коренной национальности, а второй — тот, кто хорошо работает. Нет, он ничего не выигрывал от смерти Сталина — зато проигрывал все, вплоть до самой жизни…
Братья Жорес и Рой Медведевы в своей книге «Неизвестный Сталин» пишут: «У четырех наиболее близких к Сталину в 1952 году партийных лидеров — Маленкова, Берии, Хрущева и Булганина — не было никаких выдающихся достоинств». Лукавят братья-историки, ой, лукавят…
…
Однако что касается четвертого члена этой компании, то есть одна вещь, которая не могла произойти в принципе.
В те годы, когда в США уже был принят план ядерного нападения на СССР,
ядерную программу страны дураку или посредственности поручить не могли.
Можно было с уверенностью сказать, что после Хиросимы ядерные дела должны были оказаться в руках самого толкового из всех, кто окружал Сталина, ибо бездарность на таком посту могла слишком дорого обойтись…».