Роман в режиме онлайн

[Spasin]

                 Роман в режиме онлайн.

                                    На моём месте могли быть именно Вы!
                                    Если Вы напьётесь, то попадёте в точку!

Приветствую сердечно дорогого и любимого читателя – рискнувшего пуститься со мной в увлекательнейшее и непредсказуемое путешествие-приключение.

Исход этого мероприятия покрыт мраком неизвестности – мы пойдём в terra incognito, крепко взявшись за руки. А что там нас ждёт, одному Богу известно, да и то вряд ли.

Если бы я был Богом и всё знал наперёд, то умер бы с тоски, ей-богу!

В данный момент я решительно рву все путы, которые мешали мне до сих пор заняться самым любимым делом – написанием захватывающих романов. Да таких пригожих, что сядешь их читать, глаз не оторвать – очнётесь только, когда перевернёте последнюю страницу. И сразу пожалеете об этом, мигом начнёте искать новых творений полюбившегося Вам автора.

Да, кстати, разрешите представиться – Жорж Давидович Южно-Уральский.

Зовите меня просто – Жорж, или, как меня кликали в детстве друзья, Сохатый.

Ну что сказать о себе, дорогом и любимом?

Мужчина в расцвете всяческих сил, роста выше среднего, лицо – короче, представьте скульптуру Давида, сотворённую Микеланджело. Представили? Так вот, я значительно красивее-)

Так, нам надо выбрать сюжет, героев, надыбать массу конкретного материала. Что будем делать? Ну, шевелите мозгами. Пока у нас пауза, поведаю о своём друге Лобове Степане.

Он реальный академик. Кстати, любимая его присказка:

« Сделать открытие проще простого. Вопрос один – как именно!»

Работает он в супер-пупер секретном ящике, что-то там куёт и клепает на благо Родины.

По пятницам мы с ним ходим в Сандуны – милое дело пропарить косточки.

После третьей ходки в парилку, берём по пять кружек Крушовица – каждый! – и перетираем все мировые темы. Обычно, я спрашиваю, а Стёпа вещает – его хлебом не корми, а дай лекцию часика на три закатить. Ну, а кто из нас да без греха?

Позавчера тоже ходили - сидим, и так нам хорошо, покойно, что, будь моя воля, так бы и заставил мир замереть в этом блаженном моменте. Вдруг беспокойная мыслишка омрачила моё чело:

- Стёпа, а не грозит ли миру какая-либо ужасная катастрофа? Вот мы здесь кайфуем и балдеем, можно сказать, просто торчим, ну а вдруг разом навалится какая-либо неотвратимая напасть? А? – вопросительно глянул я на Стёпу.

Круглое лицо друга расплылось в широченной улыбке, ноздри носика-курносика затрепетали, из бездонных карих очей полились бриллианты слёз – наш академик закатился в оглушительном смехе.

Минут через, фигурально говоря, миллионов сто, когда я успел выпить последних две кружки пива, дружище сел на любимого конька:

- Ну, ты Сохатый и загнул. Рассмешил конкретно, давненько я так не смеялся от души.
Во-первых, человек смертен. Так чего бояться? Рано или поздно все там будем.
Во-вторых, мир может погибнуть от миллиарда причин, начиная от астероида и кончая мельчайшим вирусом, созданным биохакером.
В-третьих…

Тут я понял, что необходимо вмешаться, ибо красноречие Степана не знает границ:

- Ну, хорошо, всё отлично, но только я желаю весь мне отпущенный срок прожить полноценно! К чёрту все эти причины – я жить хочу.

Друг не спеша допил пиво, грустно посмотрел на меня и, наклонившись ко мне, таинственно прошептал прямо в моё совершенное ушко:

- А на хрена жить всякой биомассе, если она не способна раскрыть заложенные в неё уникальные таланты?

И гордо откинулся, схватив со столика полную кружку Крушовица…

Двое суток, практически без сна и еды, я размышлял над грозным посылом весьма могучего в научном плане моего друга. И, ура!, меня осенило – надо мне срочно раскрыть свой талант и тогда придёт спасенье. А Вы что думали - я просто так здесь валандуюсь?

Кстати, какие мыслишки Вас посетили, пока я про академика втирал?
Надо поторапливаться – ведь когда придёт судить нас новоявленный Христос научного пришествия,  мы-то с Вами толком не знаем!

А я как будто предчувствовал неясную угрозу – с каждой зарплаты, с каждого левака урывал от своей благоверной ( у меня большая семья, трое детишек по лавкам) по пять тыщ и за двадцать семь лет непрерывного стажа накопил весьма круглую сумму – кстати, храните деньги в сберегательной кассе, они у меня там все целёхоньки. Работаю я медицинским физиком в онкоцентре на Каширке. Вернее, работал, завтра побегу, заявление накатаю по собственному.

А работка была ничего – поверишь гамма-аппаратик и гуляй себе Вася. Но я не разгуливал, я калымил – таких спецов, как ваш покорный слуга, раз-два и обчёлся.
А всяких устройств, которые излучают рентген, гаммы и бета излучение, просто навалом.
А ёще есть протоны и нейтроны, очень коварные ребята. Но бояться не надо, не стоит оно того, ты только бегай и договаривайся о поверке. Оплата чёрным налом!

Но сейчас не об этом. Жду Ваших конкретных предложений насчёт Нашего романа.
Шлите е-майлы на fpsi137@gmail.com.

Ваш Сохатый.

[Spasin]

Прошло уже целых бесконечных три часа, а в ответ глубокая могильная тишина. Непорядок!

Буду заполнять паузу разнообразными сведениями из моего прошлого – надо же нам откуда-то черпать информацию и железобетонные факты, непререкаемые аргументы.

У меня есть ещё один друг, тоже великий учёный. Кстати, мы все вместе заканчивали ФИЗТЕХ, а оттуда выпускают токмо гениальных ребят, иначе белый билет в зубы и прямиком на поселение в Яхрому.

Отправимся к нему в гости, причём снарядим туда ещё одного моего товарища…  


Мценск.

Случай забросил меня в город Мценск – удивительный городок на реке Агидель, где время течёт так покойно, что кажется - впереди у Вас целая вечность. Люди здесь никуда не спешат, все друг друга знают и ходят в гости по поводу и без. После шумной и суетливой столицы я здесь просто балдел, вдыхая пьянящий чистый воздух этого сада Эдема. И всё это я познал за семь длинных дней, семь коротких ночей.

Один мой товарищ, который родом с этих мест, подбросил мне адресок своего корифана Семёна. И я направил свои стопы на улицу Свободы, дом семь.  

Пройдя от ЖД-вокзала (направление движенья уточнил у красивой бабы в кассе) через причудливо разбросанную группу пятиэтажек, я вышел на местную площадь имени Воровского. Рядом с универмагом примостилась целая стайка бабулек, торгующих немудреными товарами – овощами, яблоками, молоком в стеклянных бутылях.

Одна старушка приглянулась мне, она была в желтоватеньком платьице – я подошёл купить у неё ядреных малиновых помидор.
Приветливая улыбка осветила лицо бабульки – неровный лик святой с мудрыми голубыми глазами.

« Какая же красавица она была в молодости!» - промелькнуло в моей крупной лысой голове. Мой кумир – Котовский, оттого и брею башку под ноль.

 - Айда, мил человек, бери помидоры. Вкусные, аж нёбушко ломит. Недорого у меня, бери десяток за сотенную.
И смотрит так чудно, так нежно, что я даже смутился. Неловко полез за портмоне.

Расплатившись, я спросил:

А скажите, пожалуйста, бабуля, как мне пройти на улицу Свободы?

Она ловко встала с топчана, повернулась налево:
- А вот смотри сюда. Видишь мосток? Перейдёшь реченьку Мценку, бери правее, а там увидишь, али люди подскажут.

Сердечно поблагодарив милую старушенцию, я, подхватив синий чемоданчик в правую руку и взяв пакет с помидорами в левую, отправился навстречу своей судьбе…

Едва тронув ветхую калитку, я легко проник во двор – там стояла скособоченная изба, от неё справа сарай, а слева пустая собачья будка.

Скрипнула дверца едва дышащегося на ладан домика, и на крыльцо выполз хорошо поддатый мужичок: одет он был в серо-грязные шаровары, голую грудь украшали редкие завитки чёрных волосиков. Босые ноги переминаются на гниловатых жёлтых досках.

- Кто такой? – строго вопросил он, вперив в меня мутный взгляд карих очей.

- Я от Мишки Страхова. Глебом меня кличут – дружелюбно улыбаясь, пояснил ваш покорный слуга. И спросил в лоб:
- Мне бы про Ваню Любищева узнать, да комнатёнку на недельку снять. Заплачу самогоном.

От Мишки я знал, что местной валютой была эта мутная жидкость. Хотя были умельцы – добавляли кедровых орешек: получалась прозрачная радость.

Широкая улыбка озарила лицо Сени – от неё преобразилась вся его сущность: он расправил покатые плечи, причесал непокорно-жёсткие пепельные волосы на голове-редьке.

- Прошу, прошу к нашему шалашу – пропел он повеселевшим голоском, сверкая сталью вставленных зубов, и мы вошли в избу…

Глубокой ночью, когда семь поллитровок чистого самогона, как слезинка невинного ребёнка, были оприходованы, я вышел до ветру. Облегчившись, поднял голову к звёздному полотнищу и обмер: одна звездынька, яркая и алая, закатилась прямо ко мне в сердце.

На следующий день проснулись мы к обеду. Опохмелились и разговорились…
 

[Spasin]

Семён.
  Да что Вам рассказывать – таких, как Ванечка, светлая головушка, один на триллион. В общем, и говорить здесь нечего. Вы ж всё понимаете – никогда никому не повторить его свершений. Я вырос с ним с пелёнок, знаю, о чём говорю.

А когда у меня случился рак – кто меня спас? Он снял последние деньги и повёз в Москву, поместил в 62-ю больницу. Ага, на платное отделение – один день двадцать тыщ. Так я семь месяцев прокантовался, облучали меня с головы до пят. Ушла зараза, слава Богу.

Я вот у вас какой по счёту? Ну, скоко вы друзей его опросили? Семьдесят седьмой. Ни хрена себе. Ну, дай Бог, чтобы я не последним был. А в чём заковыка Вани? Что вы шукаете? Тайна, Вы говорите, ну-ну.

Что? Ага, я значит-ца его лучший друг, выросли как две ноздри. Токмо супротив него я как не пришей к ***е рукав. Чистый гений он, истинно русский талантище. Вот оно как, товарищ Глеб. А я счас больше на терпилу похож – здоровье никуда, печень посажена, лёгкие выкурены, вот так… Закурить ваших можно? Ага, спасибо. И зажигалочку.  Благодарствую. Хорош самосадик! Кента вы говорите, да неплохо…

А Ваня завсегда старается вырваться на родину, к маме, к друзьям, на могилку к братишке, вот ведь какое дело. Убили Никитку в армии, тёмная там история…

А встретимся с другом, и пока тверёзые, так он мне все уши прожужжит про всякие новости от науки – он говорит, что каждый человек понять всё могёт, а вот открытия делают единицы. Во как!

Помню про атом гутарил, что мол его структура похожа на паутину: в центре атом-паук и держит он невидимыми нитями в узлах электрончики. Ни хрена оказывается не летают малявки эти, токмо трепещутся. От того так прочны эти кирпичики мироздания…

И вообще, говорит он, если человек толком разбирается в теме, то он буквально на пальцах разъяснит про целую вселенную даже семилетнему пацану.

И всё про новые миры толковал – говорит, раньше люди пытались мир понять, потом стали его менять, ну а он, мол, призван, создавать свой уникальный мирок. Во как!

 Ну, а про секреты я не знаю совсем. Виноват, но Ваня строго бдил и не разглашал. Работа у него государственного масштаба была, ет точно. Или мирового. А можно, я как привык буду его называть, а? А вы там в своём блокнотике пишите полностью, как положено. Я всегда его кличу Левшой. Ну, да, как бы искусный изобретатель, типа гений-самоучка…
Я так понимаю, что вообще никто из наших мценских его не понимал. Странно, город у нас маленький, должны были бы… хотя и знакомых общих до хера и больше… И родни у него выше крыши. А так – никто до конца не понимал, нет.

[Spasin]

А так он видный парень из себя – стройный русый богатырь. Очи сине-небесные, нос римский. Красавец. Девки на него западали, валились штабелями. А он по настоящему токмо одну здесь любил, Валечку Мезникову - чистая мадонна Рафаэля. Мда-а. Одноклассница наша. Но она, сучка эдакая, втюрилась в Гришку – он постарше был, с афгана пришёл весь в орденах, грудь нараспашку, а там матроска - десантник ёбтель.

Мы то выросли при коммуняках, чёрт их задери. Но молодость, иттить её коромыслом, била ключом. Куролесили мы напропалую.

Вот хотя бы взять ентот случай. Собрались мы в поход на недельку на речку Нугуш. Пошло пять пацанов и семеро девок. Так бабы из-за него друг дружке все морды расцарапали. Всё стремились в объятья Ванечки упасть и там растворится в обалденном оргазме. Но ухи мы поели нехуёво, выжрав целых два ящика водяры! Хули семь деньков, семь страстных ночей… И мне перепало с Нюркой снюхаться, опосля женились.
Не-а, счас разведёны мы – нашла она себе непьющего водилу Захара. А сыночка Стаса я заберу, как ему шестнадцать стуканёт. Люблю стервеца – шалопай он, каких ещё поискать, не сыскать. Он у меня в хоккей играет весьма нехуёво – нападающим.

А душа у него широкая, прямо неохватная. Это я про Ванечку. Разок мы шли с танцулек. Вижу, Иван тормозит меня, пальчиком тычет на паренька, лежащего под березонькой. Я бы на него внимания совсем бы не обратил, пошкандыбал бы дальше, но рядом с беднягой лежал огрызок железяки, типа трубы, весь мокрый от чёрной крови. Так Иван не пожалел рубахи новой шёлковой, вся такая атласно-белая, перебинтовал – отнесли мы пацана в больничку, благо недалече. Спасли Сашеньку – он нам потом пузырь проставил, познакомились. Мировой парень оказался – не поделил подругу с доковскими.
Мы по сию пору с ним кореша. Вместе халтурим. Отделка там, кладка, да и плотницкое дело знаем. Короче, на все руки мастера. Если чё, вызывайте. Евро-хуевро отдыхает.

Как пропал Иван спрашиваете? Его мама, она на Гагарина здесь неподалёку живёт в своей хате. Огородик у неё шесть соток, пенсия. Жить можно. На базарчике приторговывает. Я как-то раз иду по центру полгода назад поддатый, вижу, тётя Маруся сидит, торгует значит. Она мне суёт солёный огурчик, а у самой глазки все выплаканы:

- Пропал сынок, Ванечка мой ненаглядный – шепчет мне тихонечко – третий месяц ни слуху, ни духу.

Тут и присел я на её низенький топтанчик, тупо и ошаренно встряхивая свою никчёмную головушку. Даже шапку кроличью снял, хотя мороз продирал прямо до слёз.

Как так? Ну не могёт такого быть – такие люди должны жить вечно!

Ведь я его спас семилетним – купались мы в Мценке, Ванюша оступился, в водоворот попал – какая-то ямина там оказалась -  вопит на всю ивановскую. Так я его за волосики русые и вытащил. Держу его за кудри. А сам за ветку ивы вцепился мёртвой хваткой…

Долго мы потом лежали на бережку, отходили, глядели в чистое синее небо. А потом взял, да как сожмёт меня в своих объятьях, шепчет на ушко:
- Ты настоящий друг Сеня! Нельзя мне погибать бессмысленно, никак нельзя…
И по небу здесь белый кораблик проплыл, замысловатый такой.

Сижу я, сижу, а потом меня как подбросит вверх на целый километр одна мыслишка-воспоминанье.

Я аккуратно так наклонился к седой головушке старушки, укутанной в оренбургский пуховой платочек, шепчу ей на ушко страстно:

- Жив, точно знаю, живёхонек Ванюша. У меня одно соображенье есть…

[Spasin]

             Дарённый синий конь.

                                  Ничего не бойся, никому не верь,
                                  А спроси у судьбы толику счастья…

Поздним вечером, поставив фиолетовый Лексус в гараж, я отправился домой. Небо заволокло хмурыми тёмно-синими тучами, нежданно-негаданно задул пронизывающий ветер.

Мой путь лежал причудливой петлёй среди домов, дворов и предприятий, обнесённых колючей проволкой. Когда я проходил мимо сизого унылого здания котельной – от которой буквально два шага до моего третьего подъезда – попалась мне крутая иссяня-чёрная иномарка, типа джипа Пэджеро, внутри которой веселились парни и девицы. Внезапно распахнулась левая пассажирская дверца и наглый голос пьяного парня оглушил меня нелепым вопросом да с подковыркой:
  - На Кутузовский как проехать, молодой человек? Подскажи, ёбтель!
Я не нашел ничего лучшего, как в наглую съязвить (прёт из меня удаль молодецкая, гордыня непомерная, типа, кругом все бараны и мудаки):
  - Если поедете дворами, то к утру там будете. Держитесь направления на Полярную звезду – и шёпотом в сторону – укатите *** да в ***у!
Вот куда их мне хотелось отчаянно отправить, ебланов отмороженных насквозь.

Я ускорил шаг, а навостренные ушки на макушке ловили яростный шепоток разухабистой гопкомпании.
Хлопнула дверца, вдарили дальняк фары. А гулкие частые шаги заставили меня похолодеть с головы до пят – я бросился бежать. В те времена двери подъездов были доступны, как девицы на Тверской за малым исключением, что вход в дом не требовал оплаты, как вхождение в курчавое лоно жрицы любви.

Влетев в парадную быстрее пули, я взвился орлом на седьмой этаж. Но не успел…

… Есть у меня друг Вальдемар, маленький ***юк с комплексом Наполеона. Он типа медик-педик, ебать его клыком моржовым.
Он через меня бабки обналичивает, контракты-хуякты за бугор проплачивает. И вот прислал он мне бабла немерено да в чёрный понедельник. Но пока никто не знал, что он чёрный. Да и вообще хуёвым оказался вторник, а понедельник оказался для меня супер***атым. Я не будь лошарой все бабки тут же сконвертировал и сижу курю, поплювываю. А во вторник хуяк, обвал бакса на тридцать три процента с ***атым гаком. Быстрее ветра примчался Вальдемарушка, упал в ноги, молит меня спасти его бабки, его родненькие тугрики – разве что сапоги не лижет.
Хули меня на понт брать, я ему в зубы бумажку сую – там синим по белому чётко захуярено: приход сегодня, конвертация завтра.
А надо знать эту падлу гнилую – за баксы маму родную на нож поставит, брата на бочку с динамитом посадит и в последний полёт отправит: даже слезинка не капнет на его подлую жирную харю.

Короче, поимел я с этого еблана сто пятьдесят семь тысяч грина.
Мой риск – моя прибыль, а если бы бакс вверх рванул быстрее Аполлона? Кто знал? ( Я, каюсь, сведенья имел от полюбовницы Катерины в ЦБ, но это мои нисайдерские ништяки, да и ебать эту старую корягу – тридцать семь лет и морда крокодила! – не самый ***атый кайф в этом лучшем из миров)
А пидор этот затаил драконий зуб на меня, волком глядит при редких встречах (в картишки перекидываемся в НОТА БЕНЕ) – съебал на обнал аж к Голопыжке, на три процента выше.
Ну, идиоты сами выбирают кратчайший путь к своей пропасти.


 … На площадке шестого этажа длань грозного преследователя, вооруженная то ли резиновой дубинкой, то ли велосипедной цепью, протянула наискось слева направо оглушительный удар – мой дикий возглас:
  - А-а-аааааа-а! О-о-ооооооо-о! Ё-моё-ёёёёёёёЁ - взбудоражил всю округу: жена мгновенно открыла входную дверь и я забился в прихожей в слепом припадке, дрожали губы, били барабанную дробь зубы…

Вызванный наряд милиции лишь развел руками – иссяня-чёрный джипик растворился в чёртовой могильной мгле бесследно.

Врач скорой внимательно простучал мой гибкий позвоночник, смазал мазью Вишневского набухший сытым удавом красно-сиреневый след удара длинною в целый метр. Прописал постельный режим и был таков. Позвонки оказались целы.

Я плотно сжимал в могучих объятьях родную жёнушку, ебал её и плакал, горько недоумевая:

- Что это было и за что? Кто мог злодейство совершить?

Покрыта вся эта история мрачным сизым туманом, но ужас того вечера навсегда отложился в моей памяти, накатывая зачастую липкими сине-чёрными сновидениями-кошмарами…

[Spasin]

Одиночество в толпе.

Фильм закончился, и по экрану побежали титры. В зале включился свет, люди стали подниматься со своих мест и торопливо покидали зал. А я продолжал сидеть на любимом тринадцатом месте седьмого ряда, ибо мне некуда спешить – в пустой убогой квартирке мене не ждёт даже завалящаяся мышь.
 
В фойе кинотеатра я поглазел на новинки – в кино я хожу три раза на неделе - и направился в сторону метрополитена. Кругом было много народу, всякого и разного, но мне почему-то бросались в глаза пары, да, именно пары влюбленных.  Я не знал, насколько у них  сильные чувства, но однозначно они были вместе, и от них шла особенная энергетика. Они прижимались, целовались, они влюбленно шептались наконец!

Как заблудившийся в пустыне жаждет только воды, так и я в море людей видел только влюбленные парочки, именно этого  не хватало моей уязвлённой одиночеством душе.
Музыка, музыка грустная и тоскливая звучала внутри меня. Толпа, тысячи, миллионы людей двигаются, у каждого свои дела, разные взгляды,  разные судьбы,  их огромное количество, но ты в этом мире один. Из праха в прах перебегая…
 
Я вспоминаю утро сегодняшнего дня …
Мою постель покинула очередная молодая блядь - Лена или Оля, возможно, Марина - это не столь важно. После ее ухода осталась смятые простыни, выдоенная насухо мошонка и … голая опустошенная  душа.
После таких ночей ты ощущаешь себя  мелкой разменной монетой. Данный размен продолжается у меня многие и многие лета. Череда лиц, тел, вздохов и ахов… имена перестают иметь значение, весь разговор сводится к обсуждению популярного на данный момент фильма. Ты прекрасно понимаешь, что это от силы вся эта катавасия на пару-тройку встреч. Завтра ее место займет другая, а послезавтра будет еще кто-нибудь. Бесконечный марафон превращается в черную трясину, которая затягивает тебя все сильнее и сильнее…

Самое смешное, что нахожу я таких девиц после очередного сеанса – она идёт одна, потупив глазки: и ты знаешь, что достаточно предложить себя и вот она уже в койке.
Но какие же они все тупые, вся оперативка которых забита Джонни Деппами и Микки Рурками!
 
Объявление в вагоне вывело меня из тягостных размышлений - объявили мою станцию Коньково, и я вышел на перрон. На улице было темно и морозно, холодный ветер вывел из меня остатки негативных впечатлений унылых размышлений.  Дорога до дома заняла десять минут. Постоял у подъезда, поглазел в небо – на черта вселенная такая огромная, к чему столько звёзд? В квартире, как обычно, меня ждали только диски.  Музыка -  она мне поможет!!! Я включаю громко музыкальный центр, пальцами из стопки наугад вытаскиваю СД, беру в руки пульт. И как всегда, на каком-то подсознательном уровне из всего множества, я выбрал ту музыку, ту же самую, что звучит у меня внутри - это мелодия одиночества.  От этого состояния не могу ни спрятаться, ни убежать. И мне пришлось с этим смириться…

Яичница и сосиски - вот и весь холостяцкий ужин. Пытаюсь смотреть телевизор. Время одиннадцать, и пора удовлетворить похотливую страсть, что гложет  меня и грызёт. В кармане лежит список телефонов разнообразных подруг. Внутренний голос говорит:
 «Позвони и сегодня тебя ждёт забытьё, а завтра – будь, что будет». 
Совесть дает о себе знать и советует выкинуть этот список к чертовой матери и прекратить весь этот бессмысленный марафон. Ты прекрасно понимаешь, что такая жизнь бессмысленна, но не находишь  в себе силы  ее исправить. Да и есть ли вообще смысл бытия? Никто не знает. И каждый убивает своё время в меру своей испорченности.
Гудок…. на трубке набираешь номер с именем Ирина, через две  минуты разговора  понимаешь, что сегодня с ней не получится. Но это нисколько не расстраивает и ты продолжаешь дальше по списку … На седьмом имени ты получаешь положительный ответ «Да!» …. И она летит к тебе!!!  Сучка, возжелавшая кобелька…
 
Сегодня мне удалось избавиться от одиночества, а завтра будет еще один день, и еще один вечер, когда ты не хочешь идти домой после нудного сеанса, или тупого спектакля, и у тебя будет выбор: менять что-то в своей жизни или дальше продолжать опускаться в эту бесконечную трясину. Как приятно она засасывает!
На сегодня выбор сделан, а что будет завтра … я не знаю…

Да, эта блядь Катька, что летит ко мне на парусах похоти и страсти, сосёт отменно!

[Spasin]

   Бабушка и кот.

… Пришла беда - отворяй ворота.

Для начала тихо-мирно покинула сей благословенный мир бабушка Клава.

Мы с семьёй – я, Иван, жена Инна, дочка Марина – любили на выходные мотануть
в Авсюнино, особенно летом: на моей Карине до чудесного Белого озера там рукой подать, и часу езды нет, недалече от Шатуры.

Там, в этом посёлке и жила бабушка, бабушка жены. Свой уютный домик, огородик. Ляпота! Да и церква не так чтобы далеко – версты полторы с махоньким гаком.

Было бабе Клаве девяноста семь лет, ровесница двадцатого века. Ох, и бурная у неё судьба была. Видела Ленина, работала на кухне Сталина – правда недолго, с 1928 по 1933.

Как водится, пятеро её братьев полегли в Великую Отечественную, так что остались младшенькие: братишка Витя да сестрёнка Алёнка. Разбросала их судьба по городам и весям, поэтому встречались изредка, дай бог раз в пятилетку.

… В тот вечер мы вернулись с озера, окунутые в серебряную водицу. Настроение приподнятое. Сидим, ужинаем. Мариночка прабабушке со смехом рассказывает:
- … Представляешь, папа на матрасик забрался, я раз и поднырнула, да его как переверну.
Сама забралась и дёру. Отец даже догнать не смог… - тут она побледнела и застыла.
Я перевёл взгляд на бабу Клаву, а та тихонечко так к стеночке прислонилась, глазки закрыты, головушка набок…

Хоронили бабу Клаву в воскресенье, родня почти вся была и почитай добрая половина посёлка пришла.
Жена Инна рыдала, даже я прослезился, только Мариночка стояла с сухими недоумевающими глазками – я ещё подумал, что с неё взять двенадцатилетней девчонки, небось не понимает, что такое уход навсегда в мир теней…

Прошла неделя, другая.
А у нас есть кот Васька, шебутной трёхцветный озорник. Годиков ему девять было, на десятый пошёл.

И вот как-то прихожу я работы – хлопотная у меня должность, руковожу стройкой. А строим целый двадцатичетырёхэтажный дом, восемьсот квартир в нём.

Жена в слезах, доченька с перевязанной левой ручкой. Оказывается, кот разодрал Мариночке когтями кожу. И каждый божий час он подпрыгивает на целый метр, или на стенку бросается – что-то с ним случилось. Я кота в клетку – мы его с собой всегда возим, если на сутки и больше уезжаем из дому уезжаем, так что смерть бабушки он видел тоже-(
И побежал в ветлечебницу. Ветеринар осмотрел, дал неутешительный вывод:
- Или с мозгами кирдык, или с позвоночником беда. Лечить нельзя, решайте сами.

Пришёл домой держать совет. А здесь надо сказать, что дочка наша от кота была просто без ума. И  играет с ним, и спят они на пару, короче, не разлей вода, два сапога пара да и только. Маринка сразу в крик:
- Не дам усыпить Васечку. Я его до смерти люблю.
Я строго посмотрел на неё:
- А в следующий раз он тебе всё личико расцарапает.
Инна вскинулась орлицей:
- Доченька, да шут с ним с котом. Гляди, замуж потом не выйдешь с кривой мордой…
Итак у тебя все коленки в шрамах, как юбки носить будешь?

Долго ли, коротко ли, но уломали мы с женой красавицу нашу, любимицу непоседливую.

И вот мы едем на Шаболовку – ближе не нашли, где укольчик последний делают.
Посидели в бело-синем могильном коридорчике, занесли клетку. Вышли…

Через пять минут ветеринар пригласил нас попрощаться с котиком. Мы зашли и Маринка сразу в крик, слёзы ручьями… Три часа я не мог увести её от кота. Он и целовала его, и шептала ласковые слова, и рыдала, рыдала, рыдала…

Возвращались домой мы молча. Вёл я машину тихо и печально, а в голове свербило:

- Как же так получилось? Почему доченька о прабабушке не слезинки, а о жалком бездушном коте все глазки свои васильковые выплакала? А?!

[Spasin]

Закольцованный в бесконечность.
 роман-поэма

                                Я беру лист бумаги, сворачиваю трубочкой и мир у моих ног.



  Глава первая.

Светит солнце сквозь прорехи серых туч, седая взвесь капелек колышется под лёгким дуновением ветерка. С высоты вороньего полёта видны грязные айсберги многочисленных зданий, окаймлённых высоким забором – поверху колючая проволка под напряжением…

Двое мужчин, худой высокий и низкий толстяк, поднимались по служебной лестнице на здание лаборатории прочности – они работали в подмосковном ЦНИИМАШЕ - он охранялся колючей проволокой на высоком бетонном заборе и зычным ВОХРом. Однако они называли свою контору ЦУПОМ, небрежно оттопыривая нижнюю губу. А когда выпивали порой в малознакомых компаниях, легкомысленно пренебрегали остаточной государственной секретностью и в подробностях раскрывали тайны космоса, закатывая глаза под лоб  при этом очень натурально.

Вообще говоря, здание ЛП было сконструировано причудливо – оно было закольцовано в огромный эллипс. Сейчас его крышу поливает прохладный августовский дождик. Поэтому мужчины – их пару, как вы уже догадались, прозвали  Дон и Панча - расположились у двери, ведущей на крышу, подложив на бетонный пол прихваченные с собой пару дармовых газеток «Вперёд, к звездам»; дверь они широко распахнули.

– Давай, разливай – приказал Дон.
Панча достал бутылку водки и два гранённых стакана из чёрного портфеля; в качестве закуски был сырок «Дружба» и осьмушка Бородинского. Затем он налил на добрые две трети  в каждую ёмкость, и выжидающе замер. Дон молча докурил Беломорину и выжидающе посмотрел в глаза друга. Мужчины дружно улыбнулись и Дон провозласил тост:

- За успех операции. Да поможет нам Бог.

Выпив до дна и закусив, мужчины, немного пошатываясь, отправились через серую мокроту, хлюпая по лужам, распластаным на крыше, в секретный подъезд…

Иван Хорошев проснулся в хреновом расположении духа. Он с трудом заворочался на диване, приподнялся на локте и медленно осмотрел обстановку. Его мутному взору явились следы ожесточённого пьянства с некоторыми элементами разврата. В банках с соленьями рядом с надкусанными корнишонами дрейфовали горбатые просоленные окурки. Остатки покупных салатов в тарелках подёрнулись корочкой и кое-где были приправлены пеплом. Синий линолеум, покрытый следами грязных подошв, щерился осколками битой посуды. Видно было, что рядом со столом кто-то щедро поскользнулся на крупном помидоре. На плоском мониторе вызывающе были растянуты чьи-то ярко-алые стринги. Сам же Ваня лежал, одет и обут, в неудобной позе на диване, белая рубашка отливала тоннами марганцевых подтёков. Иван мучительно повернул голову и обнаружил возле подушки душистый большегрудый бежевый лифчик.

Он ещё раз хмуро осмотрел помещение:
 «Хорошо, однако, повеселись, а где же девки, ёбана в рот? Были же вчера после клуба какие-то девки, куда они подевались? Да уж, не тот бабец пошёл, не тот… где они, нежные и заботливые, раздевающие тебя пьяного и немощного, укладывающие в тёплую чистую постель, делающие тебе на ночь «французика», моющие утром всю посуду и тихонько отваливающие, чтоб не побеспокоить капризный похмельный сон? Их нет, слились куда-то, а меня бросили. Сучки! Поголовно бессовестные сучки!»

Недурно сложенный Хорошев иногда баловал по утрам тело лёгкой гимнастикой, сейчас же об этом не могло быть и речи. Заметив в углу комнаты, торчащие из-под стула чёрные лбы гантелей, он с трудом справился с подкатившей тошнотой – бля-я-ааа…

Иван тяжело поднялся и, пошатываясь, добрёл до трюмо. Это лицо в зеркалах было определенно ему знакомо. И оно нравилось Ване, хуле там говорить. Правильные славянские черты, взьерошенные волнистые русые  волосы, небольшой шрам под правым глазом – привет из детства от задиристого красночёрносинегопёрого петуха.

Он прошаркал в ванную, открыл холодную воду, набрал полные ладошки и окатил лицо. Лицо рефлекторно сморщилось, отвращаясь чуждой среды, и жалобно всхлипнул нос. Заплывшие красные глаза щурились из зеркала, пытаясь наладить резкость. Иван пустил горячую воду и с трудом схватил неуловимое мыло, разбухшее за ночь в небольшой мутной лужице; с рук, пузырясь, потекла клубная чернота. Он потянулся за зубной щеткой, но тут заметил на среднем пальце левой руки, на третьей фаланге, не отмывшееся синее пятно в форме буквы «V». Посредине буквы была едва заметная перемычка, отчего пятно походило на перевёрнутую букву «А».

[Spasin]

Намылив руки ещё раз, как следует, с пристрастием, Ваня с удивлением обнаружил, что пятно не смывается. «Хм. Куда ж это я так вляпался-то? Может, кто из девчонок вчера пошутил? Нарисовали косметикой какую-нибудь ерунду, когда я спёкся… Алина? Могла и Алина, она ведь с придурью, хотя сосёт отменно. А вот неплохо было бы узнать, была ли вчера Алина? Сейчас ведь такие химические карандаши делают – хрен сотрешь! Надо бы растворителем попробовать, на то он и растворитель, чтобы всякую дрянь растворять!» – мудро подытожил он.

Он закрыл горячую воду, дал холодную и жадно нахлебался из крана. Вроде немного полегчало, шум в голове, конечно же, не утих, но собраться с мыслями уже было можно. Во-первых, какой сегодня день? Так, ну какой может быть сегодня день... Конечно же, грёбанный понедельник. Потому что такое состояние может быть только после плодотворно проведённых выходных. Так, а что было на выходных? Сначала позвонил Вовка Рекунов и предложил немного развеяться в клубешнике «Фиолетовый фонарь»…

Вован, институтский дружок, знал толк в развлечениях. Ходил эдаким пижоном и сёк все модные течения Москвы. Рекун – он первый гость на девичниках, пьянках на выбывание, на шведских групповых посиделках на выёбывание всех подовряд. Это он придумал делать «кальян на коксе» и ласково именовал фенобарбитал «Снежной королевой». Вовка, конструктор порнографических сайтов и отчаянный распространитель интернет-спазмов, хвастал, что объездил Китай и весь мир, и утверждал даже, что на какой-то гламурной вечеринке он донжуанил во все просветы Анжелику Варум, намартиненную в муку. Вроде певица есть такая, хотя кто её знает, какая она певица? Может, и не певица она никакая, а из простых, ведущая программы «Время», например… В общем, у Вовки никогда не было проблем ни со сговорчивыми девчонками, ни с разнообразными, веселящими жизнь веществами. Жизнь даётся только раз, не прощёлкай её как пидорас – его столбовый принцип бытия.

Значит так, сегодня понедельник. А раз сегодня понедельник, неплохо бы и на работу попасть, мил друг Ванюша. Или хотя бы позвонить. А то хватятся: «А где ж наш Ваня?! А вот он наш Ваня – стоит с опухшей мордой перед зеркалом, лыка не вяжет и бюстгальтер на свою тушу похмельную примеряет!»
 Он спохватился и брезгливо отшвырнул лифчик в сторону. Вымыл руки еще раз, тщательно намыливая их зеленоватым обмылком.

Есть совершенно не хотелось, но Хорошев знал, что какая-нибудь жирная, густая пища в таких случаях, как сегодня, облегчает похмельные страдания. Он отворил дверь холодильника и начал осматривать скудный ассортимент. Одинокая половинка луковицы, маскировочные капустные листы, безымянная консерва, что-то ещё в углу под решёткой. В нос ударило зловоние, будто бы внутри кого-то обильно вырвало макаронами, и Иван, удерживая тошноту, захлопнул дверь. В запорошенной морозилке он с радостью обнаружил хрусткую пачку сибирских пельменей.

Ванюша не относился к тем людям, которые пересчитывают пельмени. Эти люди точно знают свою дозу, тщательно отсчитывают пятнадцать или двадцать штук, засекают ровно семь минут, вынимают, недосчитываются, отдирают со дна кастрюли прилипшие, искренне огорчаясь, когда тёмная мясная плоть выходит из распоротой кожи. У Хорошева был свой рецепт варки пельменей: кидай побольше, вари подольше. Выживут сильнейшие. Ваня любил со сметаной и уксусом. Сметаны не было, а вот пузатенькая бутылочка с уксусом стояла на полке почти полная. Иван вспомнил своего отца Николая, который часто любил повторять: «Пельмени без водки едят только собаки». Но водки, к сожаленью, не было. Пока пельмени варились, Хорошев шарился по квартире, собирая необходимые для похода на работу предметы.

Тело в разных местах нудно побаливало. Ваня подошел к зеркалу и разглядел себя.
«А я ведь в форме, хотя пяток-другой килограмм можно было и того, долой», – Хорошев ещё некоторое время провёл перед зеркалом, выпячивая и втягивая натренированный, весь в плоских прямоугольниках, живот. Затем он наскоро поел, ещё раз тщательно помыл руки. Синее пятно и не думало смываться, схематично оно напомнило ему раздвинутые женские ноги – эх, нехуёво присунуть сейчас строптивой кобылке, помечтал наш герой. Он осуждающе осмотрел действующую в квартире разруху, надёжно запер её и торопливо затопал вниз по ступеням.

Тёмно-синяя Бэха ждала его любовно на стояночке. Ваня подлетел, достал ключи с брелоком в форме черепа – в глазницах кровавые агаты, в зубах прикушен алый язык –
рванул водительскую дверь, запрыгнул на кресло… и был оглушён вкрадчивым свистящим шепотком – зловонное дыхание обволокло его крутой затылок:
- Не гони Ванюша, тебе некуда больше спешить…