Далее фантазия уносила меня к знаменитым кадрам хроники – Суровый, бородатый дядька достает из ящика винтовки и выдает по одной, всем подряд, и взрослым, и детям. А рядом другой дядька выдает по две гранаты (больше двух в одни руки не отпускаем!). И все бесплатно! Ах, как мне хотелось оказаться в той длиннющей очереди! И вот уже отважный маленький Папа Беллер ползет средь разрывов фашистских снарядов, сквозь колючую проволоку и земляные фонтанчики от пуль, под мерзко свистящими осколками вражеских мин. Нужно- «Дать связь! Связь любой ценой!!!». На спине у смелого мальчугана гигантская катушка с телефонным кабелем, в руке - винтовка, за пазухой – Секретный Пакет, а в зубах - бутылка с зажигательной смесью. Выстрел снайпера сбивает с головы пилотку. Папа Беллер одевает ее на черенок саперной лопатки, и поднимает над головой. По пилотке немедленно ударяет автоматная очередь. Так маленький Папа Беллер уже не раз обманывал фрицев. Он подползает к раненому в обе ноги молодому бойцу, это Валя Котик. Наскоро сделав перевязку, Папа Беллер, не смотря на уговоры и стоны – «Брось меня, уходи, я прикрою!», молча тащит вперед Валю Котика на плащ-палатке. Еще через несколько метров они находят Марата Казея, у него тяжелейшее ранение в живот. «Добей меня, друг!»- просит Марат Казей, но папа Беллер кладет Маратку на другую плащ палатку и ползет уже с обоими красноармейцами дальше… А вот и НАШИ! Им срочно нужны патроны! И тогда, Папа Беллер ползет обратно, за патронами а заодно и за водой для пулеметов… А Марат Казей пропитав исподнюю рубаху собственной кровью, поднимает над всем этим кошмаром Красное Знамя, и тихо умирает с красивой улыбкой и песней - «Я люблю тебя жизнь!» на устах…
И вот перед всем строем, маленького Папу Беллера награждают сразу двумя блестящими медалями. А награждает его, почему то, ни кто ни будь, а лучший друг советских детей Аркадий Петрович Гайдар. Маленький Беллер отдает честь, и гордо вскрикивает - «Служу Советскому Союзу, прошу вступительную часть моего доклада считать законченной, какие будут предложения?»… И тут я проснулся.
Папа Беллер похожий на атомоход или путеукладчик закончил речь, и теперь шарил вокруг глазами, наверное, в поиске номенклатурного графина с водой и стакана…
Потом он начал нас «крутить», как и директор. Давить на гнилуху и брать на понт. Тоже взывал к октябрятской сознательности, мол, пускай тот, кто… встанет и все такое. Называл кучу всяких фамилий тех с кого нужно брать пример (в том числе и Павлика Морозова приплел и Зою Космодемьянскую и товарища Виктора Харру, которому хунта руки прикладами разбила, и он больше не мог петь Песни Протеста, гитара у него вываливалась из окровавленных рук…), и тех с кого примера брать нельзя (Рейган, Пиночет, какой то не известный мне Батиста, и известный каждому ребенку Пол Пот с его Красными Кхмерами). Но, разумеется, мы все как один ни один не встали, все стояли на своем. Да и поздно уже было сознаваться, уж слишком большой кипиш поднялся из за этого треклятого куркулятора.
Белер старший выкатил свою самую тяжелую и опасную телегу. Он заявил – «Тот, кто украл Вещь у его дочери, может считать, что украл у него лично, а значит, он украл ее у Коммунистической Партии! У всего Советского народа!». Представляете, какого мне, второкласснику, было осознать, что я обворовал весь Советский народ! Уши мои пылали, а в животе крутила ужасная муть! Папа Беллер прессовал нас еще, наверное, минут 45, а ведь шла самоподготовка, и мы должны были делать уроки! И еще мне думалось о том, что домашку придется делать дома, а это так лениво, так обломно, и списать не у кого.
А еще хотелось знать - поведут класс на полдник, или мы так и будем слушать вату о каких то реваншистах, реакционистах, капиталистах и прочую белогвардейщину.
И тут случилось невероятное. Наша училка…
Опять отвлекусь, нужно рассказать немного о ней. Ни имени, ни отчества я совершенно не помню, что то банальное, типа как Марья Ивановна из анекдотов про Вовочку. Помню только фамилию, тоже совершенно банальную - Попова. Было ей, где то за 40 с хвостиком. Ну так где то - 40-60. В зависимости от дня недели. Приходя утром она разувалась у себя под столом, снимала сапоги и долго долго ерзала на стуле, нашаривала ногами обутыми в подследники тапочки, которые постоянно куда то девались. Тапочки были красные с белыми пушистыми помпончиками. Шлепанцы, помните такие? Весь следующий день она ходила в этих шлепанцах. Толь у нее ноги болели, толь сапоги берегла (75 рублей, Рижские, шикарная вещь! Десять лет сносу не будет, если носить бережно!) Сама она была такая…