Иосиф Бродский
Письма римскому другу
(Из Марциала)
*
Нынче ветрено и волны с перехлестом.
Скоро осень, все изменится в округе.
Смена красок этих трогательней, Постум,
чем наряда перемены у подруги.
*
Посылаю тебе, Постум, эти книги
Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?
Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?
Все интриги, вероятно, да обжорство.
Я сижу в своем саду, горит светильник.
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо слабых мира этого и сильных -
лишь согласное гуденье насекомых.
*
Здесь лежит купец из Азии. Толковым
был купцом он - деловит, но незаметен.
Умер быстро: лихорадка. По торговым
он делам сюда приплыл, а не за этим.
*
И от Цезаря далеко, и от вьюги.
Лебезить не нужно, трусить, торопиться.
Говоришь, что все наместники - ворюги?
Но ворюга мне милей, чем кровопийца.
*
Вот и прожили мы больше половины.
Как сказал мне старый раб перед таверной:
"Мы, оглядываясь, видим лишь руины".
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.
Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом.
Разыщу большой кувшин, воды налью им...
Как там в Ливии, мой Постум,- или где там?
Неужели до сих пор еще воюем?
*
Приезжай, попьем вина, закусим хлебом.
Или сливами. Расскажешь мне известья.
Постелю тебе в саду под чистым небом
и скажу, как называются созвездья.
*
Зелень лавра, доходящая до дрожи.
Дверь распахнутая, пыльное оконце.
Стул покинутый, оставленное ложе.
Ткань, впитавшая полуденное солнце.
Понт шумит за черной изгородью пиний.
Чье-то судно с ветром борется у мыса.
На рассохшейся скамейке - Старший Плиний.
Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.
Письмо третьеримскому другу
Eheu fugaces, Postume Postume.
(Эх, Постум, Постум)
(Гораций)
Нынче ветрено и волны бьют о сваи,
Всё иначе здесь, совсем не так, как прежде.
Листья падают, почти не вызывая
Аналогии с падением одежды.
Зелень лавра, доходящая до дрожи,
Над челом моим колышется от ветра.
Плед накину, утеплённые калоши
И сапожки из тарентинского фетра.
Скоро осень, не ревут уже тюлени,
До весны не будет криков пеликаньих.
Только мух вокруг согласное гуденье,
Но отмахиваться сил нет, ни желанья.
*
Коротаю вечер с амфорою джина
Да бутылкою бордосского сотерна.
Гляну в зеркало и вижу лишь руины.
Вид, конечно, очень варварский, но верный.
Приезжай, до декабря успеешь, Постум,
Постелю тебе в саду, ведь мы не баре.
Будешь сливами питаться, как опоссум,
Про Васильевский мне тренькать на гитаре.
Я слыхал, у вас с гитарами гетеры
Стих уродуют мой двенадцатисложный.
Здесь, в Валенсии, какие адюльтеры?
Мне от мах уже отмухиваться тошно.
*
Что в престольной? Мягко стелют? Спать не жёстко?
Слышал я, сидит купец у вас толковый.
Он тирана, бают, гладил против шёрстки,
Недоимок утаивши на целковый.
Погулял – и на свои вернулся круги,
Не в Тюмени заседает, а в темнице.
Говорят, что олигархи все ворюги,
Но ворюги мне милей: родные лица.
*
Как там Цезарь новый? Снова интригует?
Ты здоров ли, друг мой, как твой Инситатус*?
В Думу въехать бы на нём в парчёвой сбруе,
Там пора восстановить и кво, и статус.
Кто в Кремле, в колонном зале чьи портреты
На стенах висят, кого в премьеры прочат?
Как на юге, в Дагестане или где там,
Неужели до сих пор в сортирах мочат?
*
Впрочем, что мне, я отшельник и затворник,
Будут книги, будет день и будет пища.
Я пошлю тебе засиженный свой сборник,
Мухи редко ошибаются, дружище.
Понт волнами камни точит у барьера,
Судно бьётся о скалу на горизонте.
На скамейке – тени Плиния с Гомером
Обсуждают книгу Бродского «О понте».
Хорошо, мой друг, до середины прожив,
Впасть в неслыханную ересь гекзаметра.
Зелень лавра, доводящая до дрожи,
Шевелюру прикрывает мне от ветра.
------------------------------------------------------
*Так звали коня Калигулы
