Год как томился Назим в неволе. Ольга Сергеевна - моя хозяйка, совсем уже спотыкаться стала. В школу на работу в город она на автобусе ежедневно моталась. Уедет, бывало, ни свет ни заря, а поздно вечером возвращается, собирая на боты осеннюю слякоть. Таенька у бабушки мается. Я стреноженный на глазах у них около кладбища траву ем. Худо ли, бедно, а сыт. Но настали зима и голод…
Не оставил мне сена впрок Назим, недоедал я зимой. К весне у меня на грудине на коже шерсть повылазила – «пеллагра» достала, и выперли наружу рёбра - на учительские шиши не поправишься - и взбрыкнуть нет сил и пожаловаться некому, на планиду не жалуются, а терпят. Таенька и та молчит, без конфеты томится, а маленькому ребёнку без конфеты нельзя никак. Нет сена и всё! Окончилось сено! Словно деньги в бюджете города. И солому я на крыше съел, где дотягивался. Штакетник грыз - не поверите, до самой весны до кормилицы, чуть было зубы не поломал.
- Отпустил меня с миром Назим, дал развод. Ты не обессудь меня, Матрёна Тимофеевна, срок у него большой. У меня доченька малая - надо жить. А что платят в школе? Копейки…
- Или есть уже кто?
- Серёжа… Мужчина интеллигентный, не пьёт… Любит меня и Таю…
- Мир тебе, доченька. Ты не плачь!.. И не кори себя за измену. Непутёвый он был человек - Назим, это верно. Сорвиголова. Я сердцем знала, что не окончит он добром…
- Боюсь я Матрёна.
- Чего же, дочка?
- За дом я боюсь… Что бросаю его я пустым и холодным.
- Не бойся - езжай, понадейся на меня, на старуху, доживу я, чай, и дождусь Назима. Не чужой он мне, а сосед. Догляжу за избой.
- Яшку мне жалко. Ему бы хозяина найти. Чтобы не бил его и не гнал из дома на снег.
- У Зарифа ослица есть. На горе. Ухоженная. Нам бы Яшеньку подженить.
- Ты бы переговорила с ним, Матрёна? - Ольга заплакала. - Корысти у меня нет. Мне бы осла устроить. И в люди вывести!.. Яшку…
