В первом большевистском правительстве Троцкий стал народным комиссаром по иностранным делам. Его главной задачей были мирные переговоры с Германией.
Сталинский "Краткий курс" и все последующие советские учебники истории камня на камне не оставили от "нелепой" и "изменнической" идеи Троцкого: "Ни мира, ни войны, а армию распустить". Ряд современных исследователей указывают, что Троцкий, конечно, ошибся в расчетах, но мысль сама по себе не была такой уж глупой. Ленин и ЦК большевиков не считали его ни изменником, ни идиотом, и не пытались поправить.
Троцкий надеялся, что Берлин воспользуется возможностью перебросить все наличные силы на Западный фронт и не станет предъявлять Советской России территориальных претензий. Кроме того, он со дня на день ждал революции в Германии, и всячески тянул время, втягивая немецкую делегацию в философские дискуссии.
3 марта советская делегация подписала Брестский договор, а на следующий день председателем Высшего Военного Совета (с сентября 1918 года - Реввоенсовета республики) был назначен Троцкий. 13 марта он стал еще и наркомом по военным и морским делам,
Троцкий придумал эмблему в виде серпа и молота и орден Боевого Красного Знамени, лично написал текст присяги, которую, с некоторыми изменениями, до сих пор принимают российские военнослужащие, и создал систему военкоматов, действующую и поныне.
Пожалуй, главной заслугой Троцкого перед советской властью было массовое привлечение на службу бывших царских офицеров, без которых красным вряд ли удалось бы победить. Начало положила директивная статья Троцкого в "Известиях", опубликованная 23 июля 1918 года. "Девяносто девять сотых офицерства заявляют, что не могут участвовать в гражданской войне, - писал он. - С этим надо покончить! Офицеры получили свое образование за счет народа. Те, которые служили Николаю Романову, могут, и будут служить, когда им прикажет рабочий класс". Многие в партийной верхушке считали идею сомнительной и опасной, но Троцкий настоял на своем. Из 200 тысяч офицеров бывшей императорской армии 75 тысяч служили у красных, и лишь 50 тысяч у белых. Из 20 командующих красными фронтами офицерами царского времени были 17, из 100 командармов - 82, начальники штабов фронтов, армий и дивизий - все.
Среди "военспецов" были такие "звезды", как самый знаменитый российский генерал Первой мировой войны Алексей Брусилов, или Борис Шапошников, при Николае II бывший полковником Генштаба, а при Сталине дважды возглавлявший "мозг армии".
Однако офицеры служили большевикам не только за страх, но и за совесть. Четыре бывших генерала, попав в плен к белым, не отреклись от новой присяги и были расстреляны. Смыслом жизни для большинства офицеров была великая и неделимая Россия. В монархии Романовых они разочаровались, капиталистьные ценности являлись для них пустым звуком, а в большевиках многие увидели силу, способную собрать развалившуюся империю и даже привести ее к новым вершинам могущества. Еще летом 17-го года, сидя в немецком плену, Михаил Тухачевский говорил товарищам: "Нам больше всего подходит одеяние диктатуры. Если Ленин сумеет сделать Россию сильной страной, я выбираю марксизм". Офицеры Генерального штаба - элита вооруженных сил, потомственная "военная косточка" - шли к большевикам охотнее, чем интеллигенты, призванные в армию во время войны. Свыше 600 бывших генштабистов записалось в Красную Армию. К белым потом перебежали около ста. Процент дезертиров среди рядовых красноармейцев был выше.
В начале 20-х годов Троцкий проповедовал "сверхиндустриализацию" и "форсированную перекачку средств из деревни в город". Сталин по конъюнктурным соображениям возражал, заслужив от Троцкого уничижительное, по мнению последнего, прозвище "крестьянский король", но, изгнав главного оппонента, в точности воплотил его идею.
Некоторые российские историки подчеркивают еврейское происхождение Троцкого. Но Троцкий не являлся ни еврейским националистом, ни русофобом. Он был абсолютным космополитом и атеистом, не знал языка идиш и никогда не проявлял ни малейшего интереса к еврейскому вопросу или идее создания Израиля, которая начала широко обсуждаться при его жизни. Нет никаких свидетельств того, что Троцкий кому-либо оказывал протекцию по национальному признаку. Он хотел радикально изменить мир, и любое традиционное общество ему было одинаково чуждо. Судя по всему, Троцкому было все равно, где делать революцию - в России или на Гавайях. И везде он действовал бы теми же методами.
