Одну историю расскажу вам.
Был у меня товарищ - его рассказ:
Умирал у него дед - ветеран, и перед смертью поведал он ему случай из жизни, так сказать - облегчил душу.
Был он командиром расчета пушки- сорокопятки. И наши войска при отступлении (не помню из какого города) оставили его с расчетом на окраине прикрывать отход. Ребята у него - пацанва по 18 лет, и снаряд всего один, а сзади грузовик с откинутым бортом, на нем - пулемёт, - заградотряд, короче.
Жалко стало литёхе пацанов, но выход какой ? Спереди немецкие танки прут, сзади наши стоят - ждут - когда дрогнет расчет...
Отдает он приказ - заряжать, разворачивает пушку и сносит грузовик. После этого все бегут вдогонку отступающим частям.
Дед боялся это рассказывать, и только при смене власти и пред смертью рассказал.
Прежде чем подобную херню сочинять, поинтересовался бы у знающих людей.
Для начала, когда и как заградительные отряды применялись.
А во вторых, заград отряд с пулемётом на грузовике, это круто, значится, чтоб удирать сподручней было. И главное дауны какие, на них пушку разворачивают, а они ноль эмоций.
И летёха, рассчётом не командует. Минимум взводом, три орудия.
На вот, почитай, мастер художественного слова, как в 41 воевали.
Взято здесь:
http://9rota.lacory.ru/viewtopic.php?t=562&start=0И хотя произведение не касается напрямую темы войны, а повествует больше о межчеловеческих, межнациональных отношениях, о становлении личности призваных в армию молодых пацанов -- одна коротенькая глава, приведенная автором как параллель, очень сильно тронула меня... Сколько их, таких тихих и незаметных героев было на той страшной войне? В суматохе тех самых трудных дней их ведь могли и не заметить... Позволю себе привести всю главу полностью...
Донские степи, душное лето сорок второго. Силы Степного и Воронежского
фронтов откатывают к Сталинграду. Сплошное отступление. Бегство. Отец -
командир саперного взвода, вместе со своей частью идет в хвосте войск.
Минируют отход. Мимо проходят отставшие, самые обессиленные. Того мужичка,
как рассказывал, он тогда запомнил.
Сидит у завалинки загнанный дядька, курит. Взгляд - под ноги. Пилотки
нет, ремня - тоже. Рядом "Максим". Второго номера - тоже нет. Покурил,
встал, подцепил пулемет, покатил дальше. Вещмешок на белой спине, до земли
клонит. Отец говорил, что еще тогда подумал, что не дойти солдатику. Старый
уже - за сорок. Сломался, говорит, человек. Сразу видно...
Отступили и саперы. Отойти не успели, слышат - бой в станице. Части
арьергарда встали. Приказ - назад. Немцы станицу сдают без боя. Входят. На
центральной площади лежит пехотный батальон. Как шли фрицы строем, так и
легли - в ряд. Человек полтораста. Что-то небывалое. Тогда, в 42-м, еще не
было оружия массового поражения. Многие еще подают признаки жизни. Тут же
добили...
Вычислили ситуацию по сектору обстрела. Нашли через пару минут. Лежит
тот самый - сломавшийся. Немцы его штыками в фаршмак порубили. "Максимка"
ствол в небо задрал, парит. Брезентовая лента - пустая. Всего-то один короб
у мужичка и был. А больше и не понадобилось - не успел бы.
Победители шли себе, охреневшие, как на параде - маршевой колонной по
пять, или по шесть, как у них там по уставу положено. Дозор протарахтел на
мотоциклетке - станица свободна! Типа, "рюсськие пидарасы" драпают. Но не
все...
Один устал бежать. Решил Мужик постоять до последней за Русь, за
Матушку... Лег в палисадничек меж сирени, приложился в рамку прицела на
дорогу, повел стволом направо-налево. Хорошо... Теперь - ждать.
Да и ждал, наверное, не долго. Идут красавцы. Ну он и дал - с
тридцати-то метров! Налево-направо, по строю. Пулеметная пуля в упор человек
пять навылет прошьет и не поперхнется. Потом опять взад-вперед, по тем, кто
с колена, да залег озираючись. Потом по земле, по родимой, чтобы не ложились
на нее без спросу. Вот так и водил из стороны в сторону, пока все двести
семьдесят патрончиков в них не выплюхал.
Не знаю, это какое-то озарение, наверное, но я просто видел тогда, как
он умер. Как в кино. Более того, наверняка знал, что тот Мужик тогда
чувствовал и ощущал.
Он потом, отстрелявшись, не вскочил и не побежал... Он перевернулся на
спину и смотрел в небо. И когда убивали его, не заметил. И боли не
чувствовал. Он ушел в ослепительную высь над степью... Душа ушла, а тело
осталось. И как там фрицы над ним глумились, он и не знает.
Мужик свое - отстоял. На посошок... Не знаю, как по канонам, по мне это
- Святость...