Культура

• Goblin: Утомлённые сексом на костях отцов и дедов 2
• Политические анекдоты
• Сергей Капица: «Россию превращают в страну дураков»
• Яркие кинопремьеры и запрещённые советские фильмы
• В. Работнова: Воспитание идеального электората
• Rubliovka War
• РПЦ цензурирует Пушкина
• В. Бортко: Я хочу снять кино про Сталина
• В. Голышев: Пребиотики
• М. Полторанин: Власть в тротиловом эквиваленте. Наследие царя Бориса
• К. Эрнст: Одиночество...
• Гражданин поэт
• Как Губенко ставит Чиполлино на колени
• РАН о буржуазной идеологии РФ
• Украинство - форма безумия
• Словарик для выпускников ВГИКа
• А.Кунгуров: автор фильма БабальонЪ Месхиев воровал у ветеранов
• А. Кунгуров: «Битва за Севастополь» - гламурное дерьмо для идиотов
• Сексот ФБР Элвис Пресли
• Кобзарь, царь, Белинский и г'усские националисты
• Карамазовы дворяне, не вписавшиеся в рынок
• Черная метка российской оппозиции
• Проф. Преображенский - все еще ваш герой?
• Несвоевременные мысли товарища Горького. Часть 1
• Несвоевременные мысли товарища Горького. Часть 2
• Несвоевременные мысли товарища Горького. Часть 3
• А. Кунгуров: Четыре танкиста и приблудная баба
• Солженицын проклят своим народом
• Как в России введут аутодафе
• 12-серийный фильм «Зорге»
• Тля советской интеллигенции
• Вставайте, люди русские!
• Эпитафия Даниилу Гранину
• В РФ сняли худфильм про Путина
• Калашников: человек, автомат и говно-фильм
• Большая перемога на культурно-идеологическом фронте
• Закономерный финал любого царя
• Туристы на Солнцепёке
• Классово близкие авторы
• Чем хуже – тем лучше. Господь, жги!

Религия и Философия

• В. Иванов: Христианская церковь – страшная угроза свободе слова.
• В. Иванов: О монашестве
• Путин и "безбожники" Свердловска
• В. Иванов: Заявление в прокуратуру о признании ветхого завета экстремистской литературой
• В. Иванов: Реплика
• В. Иванов: Сопроводиловка
• В. Иванов: Состояние
• В. Иванов: Оценка акции
• Житель Ставрополя потребовал объявить Ветхий Завет экстремистской литературой
• Кирилл Решетников: Ветхий запрет
• В. Иванов: Ответ Ковельману
• Как жировала Русская православная церковь.
• В. Иванов: Наша задача - протащить Ветхий завет Библии на суд.
• Жалоба на бездействие Тимирязевского межрайонного прокурора г. Москвы
• В. Иванов: Мои комментарии на блогах Соловьёва и др
• Майк Филлон: Физиономия Христа
• Экстремисты в патриархии?
• Дворец патриарха в вырубленном заповеднике
• Благодатный огонь современного Иерусалима является рукотворным
• Е. Ф. Грекулов: Православная инквизиция в России
• Е. Шацкий: РПЦ и сожжения
• Е. Шацкий: Церковь, наука и просвещение в России XIX в.
• Архиепископ С. Журавлев: Не могу молчать – РПЦ и гомосексуализм!
• НТВ запретил показывать программу с Невзоровым о церкви
• Корпорация «церковь»
• Его Святейшество Патриарх Табачный и Аалкогольный Кирилл
• Осторожно: богохульство! Открытая студия, 5 канал
• Одеваемся скромнее? Открытая студия, 5 канал
• С. Соловьёв, Д. Субботин: Извращение к истокам
• Е. Ф. Грекулов: Нравы русского духовенства
• Е. Ф. Грекулов: Православная церковь — враг просвещения
• А. Солдатов: За что рабу Божьему Кириллу благодарить «раба на галерах»
• С. Бычков: История православного возрождение России
• Патриарх Кирилл оказался рейдером
• nevzorov.tv: Уроки атеизма
• РПЦ верный друг всех оккупантов России
• РПЦ как субъект экономической деятельности
• Pussy Riot первый инквизиторский процесс на постсоветском пространстве
• Поп из ХХС совратил прихожанку
• ОЗПП просит проверить деятельность Фонда ХХС
• Власти Карелии сажают в психушки и тюрьмы атеистов
• Безнаказанность РПЦ
• Нравственные ценности РПЦ
• Открытое письмо патриарху Кириллу
• Православные священники избивают бабушек
• Ю. Латынина: Невеликие инквизиторы
• К Дешнер: Криминальная история христианства
• А.Г. Купцов: Миф о гонении церкви в СССР
• Б. Вишневский: Поповизация УК РФ
• Библейские персонажи
• Бескорыстие православной церкви
• Ленин приказал расстреливать попов
• Был ли Иисус неевреем?
• Главный поп всея Руси рвётся в поп-звёзды
• Смерть православия
• Как РПЦ во главе с Гитлером воевала против советского народа
• 5 лет за свободу совести
• Сергиев Посад. В логове зверя
• Путлеровцы посадили за экстремизм Л.Н. Толстого
• Путлер: за атеизм тюрьма
• А.Г. Невзоров: Отставка Господа бога
• Раввин Иисус был агентом древнеримской охранки?
• Православный космос, или вместо экспериментов молитвы
• Как христиане любят ближних
• Кому и чему молятся православные?
• В. Орлов: РПЦ изнутри
• Святые отцы РПЦ
• УК царизма: как нагайками вколачивалось православие
• Невежественность профессора Осипова
• Туринская плащаница
• Поповские мифы
• С.Л. Толстой: как РПЦ уничтожала духоборов
• А. Невзоров: Гомосексуализм цементирует РПЦ
• В США зверски убивают атеистов
• Православный террор РПЦ
• РПЦ сажает конкурентов
• Во имя господа Иисуса Христа! Огонь!
• Православная эксплуатация человека человеком
• Кто такие святые?
• За что большевики попов убивали
• Противоречия в Библии (торе)
• Нелепости учения о Христе
• Церковь и наука
• А. Невзоров: Иисус Тангейзерович Чаплин
• Соглашение Минздрава РФ с РПЦ
• Как РПЦ оккупировала Соловецкие острова
• Скромная яхта Путлеарха
• Духовные скрепы
• ШизоНаркоЭксперт РПЦ Дворкин
• Поп Чаплин: гомосексуализм это награда VIP-попов
• Иисус разрыватель детишек медведями
• ФСБ занялось атеистами
• Иегова-Иисус увольняется за профнепригодность
• Патриарх — просветитель пингвинов
• Резьба по клитору - духовная скрепа
• Наше спасение в рабстве у Путина
• Попы РПЦ и Поклонская о Николае Втором
• РПЦ и власть. Хроника любви
• Исповедь бывшей послушницы
• Про дела церковные
• Православный терроризм Поклонской
• Групповые изнасилования по-православному
• Расследование о детях-невольниках в РПЦ
• Как РПЦ зарабатывает миллиарды
• Православные зэки
• Коммунист-атеист-православный буржуй Валя Терешкова
• Попы побратались педерастами
• Бесы Владимира Соловьева
• Молебен ВЦИОМ за правильный опрос о храме
• Черти в рясах РПЦ
• Деньги во славу Божию. Как финансируется РПЦ
• Миллиардер Гундяев против стяжания!
• Буржуйский поп Зюганов
• Конкурс мракобесия
• 7,5 лет за богослужения
• В тюрьму за веру
• Докинз - снова еретик
• Ананас веры
• Происходит изобретение "традиций" задним числом
• Как очистить ДНК от невежества

Статистика

Пользователей
  • Всего пользователей: 11897
  • Последний: Vlad Butin
Статистика
  • Всего сообщений: 9914463
  • Всего тем: 70502
  • Онлайн сегодня: 368
  • Максимальный онлайн: 6088
  • (07 Октябрь 2015, 10:58:05)
Сейчас на форуме
Пользователи: 5
Гостей: 177
Всего: 182

О. Поливанов

• Террор, как метод революционной борьбы в РФ.
• Революционная стратегия коммунистов
• Фашистский Кремль опять арестовал полковника Квачкова
• А. Соулдженайсен: Один день Воруй Воруевича
• Л.Н.Худой: Оборзение
• Рецессивный атавизм постсоветской России
• Кто такие евреи?
• Пожар в ухтинском универмаге как символ буржуазного права
• Сталинские репрессии. Жертвы коммунистического террора.
• Власовская удавка для Лундина и Романова
• Тайна СШ-катастрофы, или борьба с терроризмом по-Путински
• Простая суть коммунизма
• Путин и Медведев испугались революции
• Надо ли ходить на выборы?
• США как детонатор мировой социалистической революции
• Почему США официально признали чуровские подсчёты?
• Современная РПЦ
• Герои нашего времени: русский патриот Ю. Буданов
• Почему Сталину ставится в вину то, за что возвеличивается Кутузов?
• Донцова-Отец: Три путлераста
• Танки били по верховному совету РСФСР из 1983
• Золотой свинёнок
• Список Спилберга: фильм
• Православное преступление и патриаршее наказание
• Э. Володарский: Евангелие о Чапае
• Мыся Пурим: Культурная яма
• Как ЦРУ спасало жизнь Джеймсу Кэмерону
• Батрак Абрама: Абу-Грейб Гуантан, агент 911
• Владимир Путлерович: Москва 2032
• Как Ленин делал революцию на немецкие деньги
• Как Италия промышляет работорговлей оппозиционерами
• Как Путин сжег самоуправление Ярославля
• Обращение в прокуратуру о принуждении к православию
• Героизация бородатой сволочи
• Постсоветский кинематограф
• Христиане
• Уничтожение советской киноклассики
• Евангельские рассказы для детей
• Тайна смерти А. Меня и Ю. Семёнова
• Банальная тайна убийства М. Евдокимова
• Как умер Стенли Кубрик
• Ю.Андропов, - конец лжи
• Теория большого маразма
• Перстень Борджиа для Леонида Филатова
• Проституция Никиты Белоголовцева
• Хелен Мирен в травле Льва Толстого
• Крым с Р.Ф. Что дальше?
• Письмо президенту РФ о лунной афёре NASA
• После Крыма путлеровцы решили одеть на россиян кляп
• Политическая цензура поисковиков
• Что ждёт РФ в ближайшем будущем
• За что убили актёра Андрея Панина?
• Интервенция Путина на Украину
• Почему фашисты в Москве, а не в Киеве
• Культурная армия Путина
• О легитимности кремлёвской хунты
• Почему не наказаны убийцы Литвиненко?
• Единство Четвёртого Рейха
• Вова Сорокин как зеркало постсоветского маразма
• Крокодиловы слёзы Путина
• 1 Мировая. Путинский плачь по империализму
• Ложь о паспортной системе СССР
• Эпидемия фашизма у обывателей РФ
• Крёстный тесть
• Путлерюгенд и информационное гестапо РФ
• Бастрыкин выкинул с 6-ого этажа генерала МВД
• От чего умер Ельцин?
• Путин душит независимое ТВ
• Рейхсминистр пропаганды Лимонов
• Как фейсбук спамит нам мозги
• Иллюстрация к безальтернативности коммунизма
• Демографический прогноз Д.И. Менделеева
• Православный мир на Украине
• СССР. Нефть. Миф о падении цен
• Ещё раз о еврейском народе
• Власовская тряпка кремлёвской хунты
• Историческое враньё с Николаем Сванидзе
• Казанский Боинг ещё один скрытый теракт
• Дело Тихонова, Хасис и Горячева наш троцкистско-зиновьевский центр
• Беда Исраэля Шамира
• Свобода гадить на ислам
• Сытая отрыжка Говорухина
• О личности политического лидера. Б.Немцов
• ЦРУшные взрывы в Бостоне и фабрикация дела против Царнаевых
• Протоиерей Чаплин: православие это дикая злоба
• Как кремль заметает следы убийства Немцова
• Путлевизор
• Кто стоит за парижскими атаками 2015?
• Пророчество советской пропаганды
• Кто, если не Путин?
• О роли идеологии
• Календарные мифы
• Как Ленин в 1922г. попов стрелять призывал
• Лунная точка зелёного кота Егорова
• Физический прокол Стенли Кубрика при съёмках лунных миссий в павильоне
• Глобальное потепление такая же ложь, как ОМП в Ираке
• Цель закона Яровой тотальная слежка
• Путин готовит переворот?
• Любовь к Путину
• Как Путин врёт про Боинг
• Людей или автоматику легче высадить и забрать с Луны?
• Ельцинские мифы
• Шитая белыми нитками «тайна» убийства Джона Кеннеди
• Трамповская буря в вашингтонском стакане
• Информационное Гестапо Путина
• Фашизм и нацизм
• О плановой и рыночной экономиках
• Светоч демократии и верховенства права
• Что такое Биткойн
• Путин прячет детские трупы ТЦ «Зимняя вишня»
• Цензура коммуниста remi-meisnerа
• Пара слов в защиту Судоплатова
• Реабилитация Чикатило
• Гонения на Аум Синрикё или великомученик Асахара
• Хахалесудие
• Рэмбо из Керчи Росляков
• Разгадка тайны гибели группы Дятлова
• Буржуйская мораль
• Гонения на неверующих в буржуйской России
• В России репрессируют не только неверующих, но и верующих инако
• Формы антикоммунистической борьбы
• Как сестрички Хачатурян правосудие насиловали
• Как в России расследуют убийства детей
• Климатический фашизм
• О том, как Евгений Манюров ФСБ расстреливал
• О детском сексуальном рабстве
• Короновирусный психоз правительств
• Цель коронафейковой паники опустить Китай
• ДТП Ефремова спецоперация ФСБ
• Общие выводы теории относительности
• Время и пространство
• В поисках божественного
• Суть дифференциального и интегрального "чуда"
• Сталинская контрреволюция
• Общая теория поля
• Когда снова начнут взрываться жилые дома?
• Справедливость русского мира
• Так кто взорвал Крымский мост?
• Битва русских рабов за своё рабство
• Физика чернобыльского взрыва
• Роль Луны в жизни землян и инопланетяне
• Один пример бреда современных "квантовых механиков"
• Зачем Путин убил Навального?
• Навальный жив, и передан Путиным США!
• Проблема закона сохранения энергии в квантовой механике

Экономика и финансы

Великая, могучая Омэрика…
• Капитализм - это действительно дерьмо!
• Помойное изобилие и крах сельского хозяйства.
• В.М. Кузнецов, руководитель рабочей группы по борьбе с коррупцией при Государственной Думе РФ: Доклад
• Будзилович П.Н: Битва кагала за финансы антихриста
• В.М. Кузнецов, руководитель рабочей группы по борьбе с коррупцией при Государственной Думе РФ: Второй Доклад
• В.С. Волков: Так живет рязанская глубинка
• Население России. Статистика, факты, комментарии, прогнозы
• В.М. Кузнецов: 3 Доклад о коррупции
• Россия в цифрах
• А. Сёмин: Село в России идет на эшафот?
• Д. Бутрин: Зарплаты иностранцев в России
• А. Полухин: За восстановление электросетей заплатит население
• Путин. Коррупция. Независимый экспертный доклад
• Власть Семей. Президент. Часть 1.
• С. Дунаев: В хранилищах США вместо золота лежит вольфрам?
• С. Канев: ОПГ «Кремль»
• З. Бурская: Воровской общаг администрации Президента РФ
• А. Брусилов: Царская Россия в цифрах накануне Первой Мировой
• НЕ Официальная статистика
• Ю. Мухин: Врать про мясо как Путин
• В. Наганов: Путинские экономические заслуги
• Снижение оплаты ЖКХ в обмен на поддержку ПЕДИРосс
• Коррупция в МИДе, открытое письмо
• Немцов: золотые галеры Путлера
• Офигенный российский бизнес…
• Путин. Итоги
• Рабский секрет китайского экономического чуда
• Цветы изобретателю столыпинского галстука
• Буржуазные знахари ЕС
• Где хранится золото мира?
• 12 мифов о капитализме
• 1% россиян владеют 85% богатств страны
• Мировой капиталистический ГУЛАГ
• Власть Семей-2011. Премьер и его круг
• Дома друзей Путина
• Рубль и Путин
• А. Кунгуров: Нефтяная смерть Путина
• А. Кунгуров: КтоЕслиНеПутин?
• А. Кунгуров: Антикризисный план правительства – гон обгашенных нариков
• Уральский срез
• А. Кунгуров: Диагноз окончательный – смерть!
• Украденное Сердюковым переоформляли на соратника Путина
• А. Кунгуров: План Путина
• А. Кунгуров: экономические итоги РФ к 2016г.
• А. Кунгуров: Бриллиантовый мародёр Нахалков
• А. Кунгуров: Как победить кризис. Рекомендации Сталина
• Только за 2005-2011 кремлёвская хунта украла у РФ 1 триллион $
• Кормит ли Россия сама себя, как утверждает Дмитрий Медведев?
• Экономические достижения Ельцина-Путина
• Достижения ПЕДИРосс
• С. Демура: в РФ будет коллапс
• Экономические итоги 2016
• Пять лет со дня расстрела рабочих Жанаозена
• А. Кунгуров: Подарок Сечина самому себе
• Кунгуров о росте экономики РФ
• Эффективные манагеры
• Капитализм с человеческим лицом
• Космическое мародёрство Кремля
• Путин это победа!
• Крах эпохи социального государства
• Гримасы капитализма
• Помойная экономика капитализма
• "Дисфункции" капитализма Глазьева
• Колхозы при капитализме норма
• Укронадежды
• Эффективные бизнесмены против неэффективных россиян
• "Коммуналка" для Новой Нефти
• Медицинское-интернациональное
• Всерьез о Сталине
• Расслоение населения по доходам сейчас выше, чем в начале нулевых
• Высокотехнологичный экспорт в СССР
• Окончательное ниспровержение марксизма ч.1
• Окончательное ниспровержение марксизма ч.2
• Россия вымирает с рекордной скоростью
• Скулёж Атлантов
• Наивное буржуйское желание выжить
• Коронавирусная паника устроена фармкомпаниями
• Коррупция в ВОЗ
• Как правильно пугать COVID-19
• РежЫм против Короны
• Поддержим Нацлидера!!!
• Капиталистическое пепелище Путина
• Ваша нищета гарантирована Путиным
• Руины белорусской экономики Лукашенко
• Битва ключевых технологий США и Китая
• Что и сколько стоило в СССР
• Россия начинает признавать действие санкций
• Газовая победа Путина
• Удивительно, — рубль рухнул, и вдруг все подорожало!

Иудаизм

• В. Бёрд: Аушвиц, окончательный подсчёт
• И. Брумель: Надо ли верить в холокост?
• М. Хрусталев: Холокост множит антисемитов
• В. Иванов: Бабий яр
• Место «самых умных» евреев в конце списка призёров математических олимпиад!
• Политическое влияние еврейства на постсоветском пространстве
• Е. Лобков: Евреи пишут письмо Сталину
• Д. Асламова: Палестинский холокост
• А Эвентов: Страна победившего расизма
• Еврейство на экране. Фильмы и ролики
• В школах РФ будут преподавать Холокост
• Еврейская армия Гитлера
• ООН запретил репрессировать неверующих в Холокост
• Иудейское христианство
• И. Слисаренко: Карикатуры на Мухаммеда, - свобода слова, карикатуры на холокост, - антисемитизм!
• ЕС заставляет изучать Лохокост все страны мира
• Еврейский след в нью-йоркском теракте 9/11
• Израиль открыто готовит бандитов и террористов
• Почему в Освенциме не нашли евреев?
• Еврейские банды Второй мировой
• Нюрнберг о холокосте
• Разоблачена очередная жертва холокоста
• Холокост Стивена Спилберга
• Симон Визенталь - фальшивый охотник за нацистами
• Как Израиль сотрудничал с SS
• Об ужасах холокоста
• Сколько и как убивали евреев
• Юрген Граф: Ревизионизм холокоста
• Религия холокоста
• Холокост, не дай себе засохнуть!
• Жертва еврейско-канадского ГУЛАГа
• Отзыв млн. бракованных холокостнутых евреев
• «Гитлеровец» для израильтянина - похвала
• Коррупция холокоста
• Оборотни холокоста
• Хамы лохокоста
• Как Израиль уничтожал расово-неполноценных
• Рассказам о холокосте 200 лет
• ИГИЛ дело рук Израиля
• Еврейское Гестапо ФРГ
• Подлинник «Протоколов сионских мудрецов»
• Новости антисемитизма

Наука и образование

• И. ДЬЯКОВ: Уничтожение российских учёных.
• А. Дальский: Американцев не стояло на Луне
• Вакуумный Клондайк РАН и РПЦ
• Православное изнасилование МИФИ
• Кафедра теологии МИФИ: о сотворении мира (конспект)
• Учреждение кафедр мракобесия во всех ВУЗах РФ
• Учёные потребовали доказательств байки про чудесную крещенскую воду
• В России вводится платное среднее образование
• Поповская биология в школах
• Из МИФИ увольняют атеистов
• Научные ахинезаторы МГУ
• Лунная база
• ВАК центр индустрии фальшивых диссертаций
• Расчет доз радиации Аполлонов
• О поддельных лунных снимках LRO
• Голливуд на Луне и до нее
• Уничтожение образования в РФ
• Интервью С. Кубрика: я участвовал в лунной афёре NASA
• Л-к С. Савицкая на службе NASA и ЦРУ
• Чернобыльская катастрофа
• Цензура вопросов о лунной легенде NASA
• А. Попов: Бодряки с «орбиты». (факты и версии)
• Фальшивый цвет американской «Луны»
• 1975 г., ЭПАС: «Союз» летал, «Аполлон» - нет!
• «Звёздная слепота» NASA
• Влияет ли вранье NASA на зрение?
• Остап Петрикович Маск или Илон Мавродиевич Петрик
• Воспоминания ракетчика
• Православный талибан РАН
• Снова о Сатурне-5 и конусе Маха. А.И. Попов был прав!
• Про американские лунные выходки
• Путь фон Брауна в тупик
• Антинаучная диссертация Мединского
• Как наши следили за американцами на Луне
• Лунные фотошоперы NASA
• Реальные метеориты на голливудской Луне NASA
• О лунных фотографиях NASA
• Миф Аполлонов
• Почему все кадры с Луны не далее 19 метров? ч.1
• Почему все кадры с Луны не далее 19 метров? ч.2
• Почему все кадры с Луны не далее 19 метров? ч.3
• Шариков истинно свидетельствует о полётах на Луну
• Путин космически обделался
• О верующих учёных
• Самые заметные проезды NASA по бутафорской Луне
• Как должны выглядеть движения астронавтов на Луне?
• Неопровержимое доказательство высадки на Луну
• Леонов врёт про лунный автограф астронавта Сернана
• Сколько раз соврал космонавт-банкир Леонов?
• Что знали советские специалисты об американских полётах на Луну?
• Мюнхгаузен действительно летал на Луну!
• Учёные установили фальшивость лунных камней NASA
• СССР не следил за полётами Аполлонов ч 1
• СССР не следил за полётами Аполлонов ч 2
• СССР не следил за полётами Аполлонов ч 3
• В МГУ состоялось заседание мракобесной ассоциации
• Как СССР устроил двойную засаду на Аполлон-13
• Документов по слежению за Аполлонами в СССР нет!
• Рецензируемые научные журналы публикуют фейки
• Кто вместо Армстронга спускается по лесенке?
• Купить книги д-ра физ.-мат. наук А.И. Попова о лунной афёре NASA
• Действительно ли происходит глобальное потепление?
• Ложь NASA о серой Луне добралась до глобусов
• Google: запрещает сомневаться в полётах на Луну
• Шаттлы – шумный старт и тихий финиш
• Станция Скайлэб никогда не была в космосе
• Академик РАН: Человечество ждет новый ледниковый период, а не глобальное потепление
• Надо ли бояться углекислого газа в атмосфере?
• Так давали ли СССР американцы лунный грунт?
• Про фотоплёнку и радиацию в космосе

05 Ноя 2012 - • Том1 Глава 10 Учитель церкви Августин (354–430 гг.)

Автор Админ 05 Ноябрь 2012, 20:12:00 2337 просмотров Рейтинг: 0 (0 Оценки)

Том 1


О КНИГЕ. ВВЕДЕНИЕ КО ВСЕЙ РАБОТЕ
ГЛАВА 1 НАЧАЛО В ВЕТХОМ ЗАВЕТЕ
ГЛАВА 2 ДВУХТЫСЯЧЕЛЕТНЯЯ ВОЙНА ПРОТИВ ЕВРЕЕВ НАЧИНАЕТСЯ
ГЛАВА 3 РАСЧЕЛОВЕЧИВАНИЕ ХРИСТИАН ХРИСТИАНАМИ НАЧИНАЕТСЯ
ГЛАВА 4 НАСТУПЛЕНИЕ НА ЯЗЫЧЕСТВО ИДЕТ
ГЛАВА 5 СВ. КОНСТАНТИН, ПЕРВЫЙ ХРИСТИАНСКИЙ ИМПЕРАТОР «ЗНАК СЕМНАДЦАТИ СТОЛЕТИЙ ЦЕРКОВНОЙ ИСТОРИИ»
ГЛАВА 6 ПЕРСИЯ, АРМЕНИЯ И ХРИСТИАНСТВО
ГЛАВА 7 ХРИСТИАНСКИЕ СЫНОВЬЯ КОНСТАНТИНА И ИХ ПРЕЕМНИКИ
ГЛАВА 8 УЧИТЕЛЬ ЦЕРКВИ АФАНАСИЙ (ПРИМЕРНО 295–373 гг.)
ГЛАВА 9 УЧИТЕЛЬ ЦЕРКВИ АМВРОСИЙ (ПРИМЕРНО 333 или 339–397 гг.)
ПОСЛЕСЛОВИЕ


Том 2


ГЛАВА 1 КАТОЛИЧЕСКИЕ «ДЕТИ-ИМПЕРАТОРЫ»
ГЛАВА 2 ВЕРХОВЕНСТВО ПАПЫ, ИЛИ «PETRA SCANDALI» ТРИУМФ ОБМАНА И ЖАЖДА ВЛАСТИ
ГЛАВА 3 ПЕРВЫЕ СХВАТКИ И СУЕТА ВОКРУГ ТРОНА РИМСКИХ ЕПИСКОПОВ
ГЛАВА 4 БОРЬБА ЗА ПАТРИАРШИЕ ПРЕСТОЛЫ НА ВОСТОКЕ В V в. И ХАЛКИДОНСКИЙ СОБОР
ГЛАВА 5 ПАПА ЛЕВ I (440—461 гг.)
ГЛАВА 6 БОРЬБА В ЦЕРКВАХ И ВОКРУГ НИХ ДО ИМПЕРАТОРА ЮСТИНА (518 г.)
ГЛАВА 7 ЮСТИНИАН I (527—565 гг.). БОГОСЛОВ НА ИМПЕРАТОРСКОМ ТРОНЕ

ГЛАВА 10
УЧИТЕЛЬ ЦЕРКВИ АВГУСТИН (354–430 гг.)

«Августин — величайший философ древних времен и гениальнейший, влиятельнейший теолог церкви исполненный пламенной любви к Богу и самоотреченной любви к ближнему, омытый кротким сиянием доброты и притягательнейшей любезностью»
Мартин Грабманн

«Как гениальный мыслитель, острый диалектик, одаренный психолог, редкого религиозного накала, одновременно любезный человек, Августин уже при жизни был великим путеводителем латинской церкви Его значение для позднейших времен едва ли может быть переоценено»
Е. Хендрикс

«Бог сам делает это для нас через нас, когда мы просим, угрожаем, наставляем, когда вас касаются утраты или страдания, когда законы мировой власти касаются вас»
Августин

«Но что зависит оттого, какого рода смертью заканчивается эта жизнь?» «Это точно, я это знаю, — еще никто нигде не умирал, кто когда-нибудь не должен умереть». «Что все же имеют против войны? То, что люди, которые однажды должны умереть, там погибают?»
Августин

«Для меня движущая сила — любовь»
Августин

«Скрытая мстительность, мелкая зависть стали господами. Все жалкое, страждущее, охваченное дурными чувствами, весь душевный мир гетто разом поднялось наверх. Почитайте какого-нибудь христианского агитатора, святого Августина, например, чтобы понять, почуять, какие грязные личности вылезли наверх. Вы обманулись бы, предположив недостаток ума у вождей христианского движения, — они умны, умны до святости, эти господа отцы церкви. Им недостает нечто другого Природа пренебрегла ими — она забыла уделить им приданое честных, приличных, чистоплотных инстинктов. Между нами, это не мужчины»
Фридрих Ницше («Антихрист», 59)

      Августин, духовный вождь западной церкви, родился 13 ноября 354 г в Тагасте (сегодня Сук-Ахрас, Алжир), в семье мелких буржуа. Его мать Моника, воспитанная строго по-христиански, воспитала и сына в христианском духе, но он оставался некрещенным. Его отец — патриций, язычник, которому Моника «служила как господину», стал «лишь к концу своей земной жизни верующим» (Августин) и обойден сыном почти во всех трудах, даже смерть его он упоминает лишь мимоходом. У Августина был, по крайней мере, один брат и, возможно, две сестры. (Одна сестра, овдовев, окончила свою жизнь настоятельницей женского монастыря). Ребенком — симпатичная черта — Августин учился неохотно. Его обучение началось поздно, закончилось рано и было поначалу омрачено принуждением, побоями, напрасными мольбами протеста и насмешками взрослых по этому поводу, — в том числе жестоко понукавших его родителей.
      В семнадцать лет юношу отправили в Карфаген, который был вновь построен при Августе. Богатый согражданин, Романиан, поддерживал отца Августина, умершего тогда, и обеспечил сыну обучение. Правда, занимался тот учебой неосновательно. «Если и было кое-что, — сознается он в своем «Исповедании», — что доставляло мне наслаждение, так это любить и быть любимым». Таким образом, его манил «дикий хаос любовных приключений», он шатался «по улицам Вавилона», валялся «в его дерьме, как в изысканных пряностях и мазях», в то время как Библия его не привлекала ни по содержанию, ни по форме, казалась ему слишком примитивной. И хотя он посещал церковь, но тоже лишь для того, чтобы найти подружку. А если он возносил молитвы, то среди прочих и такую. «Дай мне целомудрие, но только не сейчас.». Он даже боялся, что Бог его немедленно услышит и «исцелит от болезни похоти, которую я хотел скорее усмирить, нежели искоренить». В восемнадцать лет он стал отцом. Конкубина, бывшая с ним в союзе почти полтора десятилетия, родила ему в 372 г. сына Адеодата (Богом данного), который умер в 389 г.
      Уже рано одержимый честолюбием, Августин жаждал богатства, славы оратора и привлекательной жены. Он стал учителем риторики в Тагасте и Карфагене (374 г), в Риме (383 г), языческий городской префект которого Симмах ему покровительствовал, и в Милане (384 г). Здесь он надеялся с помощью влиятельных друзей приобрести пост провинциального губернатора, «в церкви я разочаровался целиком и полностью». Но тут пришла болезнь груди и изменила его жизнь. «Профессиональный оратор» (громадно было мое пресыщение жизнью и громаден также страх перед смертью») сделал из своих «низких» желаний — «высокие», из своей нужды — добродетель и все поставил только на любовь к Богу. «Презирай все, но его почитай». Однако он не боялся разъяснения, что в любви к Богу лучше всего может быть удовлетворена и любовь к себе. (Вряд ли его доверие к Богу могло быть сильным он никогда не осмелился из-за страха перед морем проплыть в Карфаген вдоль скалистого берега).
      Как бы там ни было, 25 апреля 387 г Августин вместе с сыном и другом Алипием был крещен в Милане Амвросием, которого поначалу не считал никаким «учителем правды», в 391 г, несмотря на отчаянное сопротивление, стал священником в Гиппон Реши, существовавшем уже 1000 лет портовом городе, второй по величине морской гавани Африки. А в 395-м старый, плохо говорящий по-латыни греческий местный епископ Валерий сделал его своим со-епископом (Koadjutor), как признается Августин, — противоправно, а именно — вопреки предписаниям Никейского собора, восьмой канон которого запрещает второго епископа в одном городе. Произошел и еще один скандал при посвящении в епископы, в котором Мегалий из Каламы, примас Нумидии, поначалу отказал «тайному манихейцу», главным образом, потому, что он даже высокопоставленной замужней женщине посылал заговорные любовные средства. (Очевидно, имеется в виду супруга епископа Паулина из Нолы, наряду с Пруденцием крупнейшего христианского поэта Античности, который после этого явно прекратил контакты с Августином).
      Хотя святой почти на протяжении всей жизни прихварывал, он достиг 76 лет Биограф Августина фон дер Меер описывает его смерть 28 августа 430 г, точно следуя своему предшественнику Поссидию из Каламы, ученику и другу Августина «Десять дней он лежал один, с глазами, непрерывно направленными на пергаментные свитки с псалмами покаяния, которые он велел укрепить на стене, и повторял слова под постоянный плач. Так он умер». Но почему он плакал перед лицом рая? Так как «Кто стремится к тому, как говорит апостол, чтобы раствориться, дабы быть с Христом, — пишет Августин, естественно, в здоровые дни, — живет терпеливо и умирает радостно». Но Августин умер не радостно. И жил он не терпеливо.

«ГЕНИЙ ВО ВСЕХ ОБЛАСТЯХ ХРИСТИАНСКОГО УЧЕНИЯ» И БОРЬБА «ДО ПОСЛЕДНЕГО МГНОВЕНИЯ»

      Епископ Гиппона, будущий патрон теологов, печатников, пивоваров (и помощник при глазных заболеваниях) был высокоодарен, многосторонне, но не основательно. «В учености его превосходили многие» (Юлихер). Он был чрезвычайно честолюбив и терзаем внутренними противоречиями. Его образование осталось незавершенным, даже по сравнению с поверхностным и упавшим образованием его времени. Всю жизнь ему недоставало методической учебы. И что касалось не только технической, но и мыслительной точности, «он всегда оставался дилетантом» (Дж Гвиттон). При этом он распылялся. Многие трактаты он обсуждал рядом со стенографами 93 Opera, или 232 «книги», называет он в 427 г в «Retractationes» (его работы, так сказать, критически рассмотренные в хронологическом порядке), к чему добавляется продукция последних лет жизни, а также тысячи его писем и проповедей, которыми он «почти всегда» сам был недоволен. Многое выдает в этом едва ли больше, чем «среднего провинциального жителя поздней империи» (Браун).
      Интеллектуальные достижения Августина были с тех пор скорее переоценены, прежде всего католической стороной. «Гиганты духа, подобные ему, даруются миру лишь единожды в тысячу лет» (Герлих). Возможно, католическому миру. Но то, что они называют духом, — то, что им нужно. Но то, что нужно им, наносит ущерб миру. Как раз существование Августина свидетельствует об этом грубо наглядно. Тем не менее, Паланк прославляет в нем «гения во всех областях христианского учения». А Даниель-Ропс утверждает решительно «Если слово гений имеет один смысл, то здесь все на месте. Из всех дарований, которые возможно установить аналитически, он не обделен ни одним, он обладал всеми сразу, даже теми, о которых обычно полагают, что они противоречат друг другу». Кого такой вздор потрясает, тот считается злонамеренным, коварным, — «низким душой» (Марру). Однако сам учитель церкви Иероним называл коллегу, — разумеется, из зависти, — «маленьким выскочкой». А в XX столетии в гениальности как мыслителю ему напрочь отказывает и католик Шмаус, это слишком очевидно.
      Мышление Августина? Оно полностью подчинено мыслям о Боге, частично эйфорически наркотизировано, отчасти терроризировано страхом Господним. Его философия в основе лишь теология. Она, онтологически, беспочвенная гипотеза. И — избыток мучительных недочетов. Часто не что иное, как фикция, понятийная стукотня. «Высший, лучший, могущественнейший, всемогущий, милосердный и справедливый, проницательнейший и вездесущнейший, прекраснейший и сильнейший, ты неизменный и неуловимый, ты непреложный». Как говорит Августин? «Освободи меня, Господь, от многоречения». Часто он проповедовал пять дней подряд, в некоторые дни — дважды.
      Он охотно слушал себя. Он охотно читал себя. И охотно впадал в буквоедство другого рода, в многостраничный холостой бег. «Святой дух томится в нас, так как он способствует нашему томлению. И это немаловажно, что сей дух учит нас томлению, так как он напоминает нам, что мы суть паломники, и он учит нас жаждать Отечества, и именно зто желание — то, в котором мы томимся. Кому в этом мире хорошо, или, скорее, кто верит, будто ему хорошо тот обладает голосом ворона, ибо голос ворона каркающий, а не томящийся. Но кто знает, что он пребывает в печали этой смертной жизни и паломничает вдали от Господа кто знает это, — томится. И сколь долго он из-за этого томится, он томится хорошо, Дух научил его томиться, у голубя он научился томиться». Всемогущий, Должны мы тут томиться? Каркать? Или гомерически хохотать над гигантом духа, который даруется лишь единожды каждые тысячу лет, который, правда, до сих пор глубоко влияет на теологию, до сих пор ее «источник молодости» (Грабманн), но чья писанина изобилует подобным томлением.
      Она кишит смехотворностями, подобными, к примеру, утверждению, что Бог создал «отвратительные виды зверей», чтобы человек, укушенный ими, упражнялся в добродетели терпения, чтобы «то бепрестанное счастье, потерянное столь постыдным образом, мужественно, через боль вернуть обратно». Однако и «познание необходимого благотворно для упражнения смирения». — Теолог никогда не смущается. Поэтому он и не знает никакого стыда.
      Августин, которому Паланк поет хвалу «Одним взмахом крыльев он уходит от поверхностных возражений», сам часто верх поверхностности. И обманывает «профессиональный оратор» однажды (и теперь!) риторическими трюками. Он противоречит себе особенно часто в возникшем под сильным влиянием Арнобия между 413 и 426 гг. «De civitate die»,[204] его, по собственному признанию, «magnam opus», в котором он оперирует даже фальшивками и собственные же фундаментальные понятия «Римская империя» и «государство дьявола» или «церковь» и «государство Бога» то отождествляет, то резко разделяет. Или в одном месте обращение Израиля происходит в апостольское время, в другом — лишь в пост-языческое, в третьем он утверждает вечную отверженность евреев. Как новый христианин он верит, что больше не существует чуда и «больше не встанет ни один мертвый», как старый христианин он верит в противоположное. Уже в 412 г у него была мысль «все, что мне по праву не нравится в моих книгах, собрать и показать». И таким образом, он начинает — ибо кругом все «было перевернуто» — за три года до своей смерти целую книгу с «уточнениями», «Retractaciones», конечно, не в состоянии все «уточнить».
      Зачастую, однако, как только Августин что-то «уточнял», он, даже заголовки столь многих сочинений начинавший «Против», непрестанно что-то оспаривал.
      В идущем к концу IV столетии он набрасывается на манихейцев Фортуната, Адиманта, Фауста, Секундина, равно как — в ряде дальнейших книг — на манихейство вообще, которое он стойко, на протяжении почти десятилетия, с 373 по 382 гг., сам официально представлял, пусть даже только как «слушатель» (auditor), не как «избранный (electus) «Что бы они ни говорили (сколь ни невероятным это могло быть), я считал это правдой, не потому, что знал это, а потому что желал, чтобы это было правдой». Могло ли с Августином, христианином, по отношению к христианам втайне быть иначе? И хотя около 400 г он взял манихейство под сомнение, сам он его никогда не смог преодолеть до конца, он остался зависимым от него «в существенных мыслительных импульсах» (Альфред Адам), даже включил его «в христианское учение» (Виндельбанд). В трех книгах «Против академиков» (386 г) он выступил против скептицизма. С 400 г он ополчился на донатизм, с 412 г — на пелагианство, с 426 г на семипелагианство. Но наряду с этими главными целями он атакует в большей или меньшей мере и язычников, евреев, ариан, астрологов, присциллианистов, аполлианаристов — «все еретики ненавидят Тебя, — не без основания возносит хвалу ему бывший противник, учитель церкви Иероним, — подобно тому как они и меня преследуют с той же ненавистью».
      Больше чем наполовину труды Августина — памфлеты или же носят полемический характер. И в то же время как в качестве епископа он за 30 лет посетил Мавританию, малоцивилизованную провинцию, один — единственный раз, в невероятно богатый Карфаген путешествовал тридцать три раза, где он, вероятно, в компенсацию своей скромной монастырской диеты, любил роскошную «рабочую трапезу» (например, жаркое из павлина), навещал богатых людей и проводил вместе со своими братьями по службе целые месяцы в изнурительной деятельности. Епископы все-таки теперь были часто при дворе или сами придворными, — друг Августина епископ Алипий до самой смерти святого подвизался в Риме Итак, ничего кроме борьбы — «с дикой энергией., до последнего вздоха» (Даниель — Ропс), «до последнего мгновения. размахивал духовным мечом» (Хюммелер), оставившим, конечно, кровавый след прежде всего с помощью «мирской руки», двора в Равенне, провинциальных губернаторов, генералов, с которыми епископ тесно контактировал. И против всего, с чем боролся, он (иконографически охотно изображаемый с книгой и пылающим сердцем, символом мудрости, любви) требовал — силы. Особенно с возрастом он, в чьей жизни и учении любовь якобы «занимала особое место» («Лексикон теологии и церкви»), становился все холоднее, жестче, безжалостнее, грандиозным примером христианского преследователя. Ибо: «Зол мир, да, он зол, злые люди творят злой мир» (Августин).
      Питер Браун, один из новейших биографов старттеолога,[205] пишет «Августин был сыном неистового отца и неуступчивой матери. То, что он считает за объективную истину, на том он мог настаивать с примечательной ограниченностью. Так, он, к примеру, тиранил одаренного и выдающегося Иеронима неповторимо лишенным юмора и такта образом».
      Пусть будет открытой проблемой, не была ли резкая агрессия, каковая дала о себе знать уже в споре с донатистами, следствием не только его всегда долго продолжавшейся аскезы. Раньше он имел достойные внимания витальные потребности, «разбрызгал силу, — самопризнание, — в блуде и распутстве» и позднее «зуд похоти» обременял его еще весьма настойчиво. Он долго жил в конкубинате, затем взял в невесты дитя (которому недоставало двух лет до легальной возможности брака девочке было двенадцать лет) и одновременно новую метрессу. Но для клирика сексуальное наслаждение «отвратительно», «бесовское», «болезнь», «безумие», «порча», «мерзкий гной», et cetera, короче, — «сексуальное — нечто, остающееся нечистым» (Томас). Постоянно же он превозносит целомудренность, притом, заверяет августинец Цумкеллер, «тем больше, чем дальше он уклонялся от нее в свои юношеские годы». Борьба же против «еретиков», язычников, евреев, напротив, будет для него добрым делом, неукротимой духовной потребностью. И даже не сказывается, обостряясь, чувство вины перед многолетней спутницей жизни, которую он принудил к разлуке с ним и ее ребенком?

ПОХОД АВГУСТИНА ПРОТИВ ДОНАТИСТОВ

      На донатистов, раньше африканцем никогда не упоминавшихся, он обратил внимание лишь как священник. Но потом он год за годом нападал на них, яростнее, чем на всех других «еретиков» высказывал им в лицо все большее презрение и изгнал их из Гиппона, своего епископского города. Ибо донатисты свершили «преступление схизмы», они были не что иное как «сорная трава», животные. «Эти лягушки, сидят в своем болоте и квакают «Единственно мы христиане». Однако «С открытыми глазами спускаются в ад».
      Что бы стоил Августин как донатист? Альтернатива, которая ему уже потому не явилась, что схизма, которой при его посвящении в епископы исполнилось 85 лет, сравнительно маленькая, локальный африканский случай, была (даже если и не так сильно, как он утверждает) раздроблена на «многие крошки». Напротив, католицизм втягивал народ, за ним был император, массы, даже, — так бахвалится Августин, — «единство всего мира». Часто и без колебаний Прославленный настаивает на таком аргументе от большинства, неспособный к пониманию мысли, позднее сформулированной Шиллером «Что такое большинство? Большинство — вздор, разум всегда был присущ немногим». И если он сам действительно заблуждался, — так думает «гигант духа», какие «даруются миру лишь единожды в тысячу лет», — он все-таки заблуждался с большинством. (Естественно, он знает новые доказательства «veritas catholica», он еще настойчивее подчеркивает чудо его церкви, Евангелие, но верит Евангелию лишь «из-за авторитета католической церкви» — ее же авторитет обоснован Евангелием).
      Мы уже неоднократно встречались с донатистами, главной областью распространения которых были Мавритания и Нумидия При Константине и его сыновьях дело дошло до тяжких столкновений с ними, к заключению в тюрьмы, наказаниям поркой, ссылкам, к ликвидации самих донатистских прелатов, например, епископа Доната из Багаи, решительного борца сопротивления, или епископа Маркула, — оба стали мучениками, место их казни скоро привлекло поток паломников. Затем императорский декрет об унии от 15 августа 347 г привел к (формально просуществовавшему четырнадцать лет) объединению донатистов и католиков, при их главе Грате из Карфагена дело вновь дошло до изгнания и бегства противника, а также к смерти донатиста Максимилиана, разорвавшего экземпляр декрета о союзе при его опубликовании. Однако по возвращении при Юлиане сосланных последовали акции возмездия. Теперь наступила пора изгнаний, дурного обращения, в отдельных случаях и убийств католиков и, благодаря вернувшемуся из ссылки епископу Пармению, — расцвету донатистской церкви.
      Ибо хотя ее преследовали и после восстания фирма, перекрещение и богослужение ей были запрещены, многие вожди сосланы, — в том числе епископ Клавдиан, выступавший во главе римской донатистской общины (основанная однажды африканцем Виктором из Гарбы, ее первым епископом, она просто вынуждена собираться за городом), — да, хотя (правда, весьма вяло использовавшийся) императорский декрет 377 г обновил все ранее изданные антидонатистские законы, донатизм значительно опережал африканских католиков. Он стал сильнейшей конфессией, прежде всего благодаря своему, около 30 лет трудившемуся примасу Пармению, — своеобразному, высоких духовных качеств, а также литературно одаренному человеку, который не был африканцем, а происходил, возможно, из Испании или Галлии. Даже на католической стороне о нем и времени его службы пишут, «что в своих решениях он был надежен, своим убеждениям оставался верен, интригам и жестокостям был чужд». «Повседневные контакты между членами обеих конфессий нормализовались, иногда донатисты в прямо-таки миролюбивой форме агитировали католиков к переходу в свою общину» (Баус).
      Преобладание донатизма (согласно Иерониму, в одном поколении — религия «почти всей Африки») рушится отчасти по внутрицерковной причине (раскол «раскольников»), отчасти из-за внешней проигранной войны.
      Преемник Пармения Примиан — авторитарный, упрямый, лишенный умной рассудительности, — восстановил против себя своего собственного диакона, будущего умеренного епископа Максимилиана (потомка умершего около 355 г Доната Великого) и был примерно в 393 г смещен 55 — ю епископами. Но Примиан не смирился с этим. После того как он подверг Максимилиана всевозможным преследованиям, интригами, а также силой, он сплотил вокруг себя на соборе в Багаи 24 апреля 394 г 310 епископов и отлучил своих противников. Кафедральный собор Максимилиана был сожжен до тла, его дом ограблен Примианом, а старый епископ Сальвий из Мембрессы (так болтает, по крайней мере, Августин) вынужден был танцевать на собственном алтарном столе с мертвой собакой на шее.
      Более богато последствиями сокрушительное поражение на поле битвы.
      Берберский князь Гильдо, брат узурпатора Фирма, римский генерал, comes Africae с 386 г, наконец также magister utruisque militae[206] для Африки, попытался стать независимым от Равенны и был объявлен врагом государства, hostis publicus.[207] Опираясь на широкие круги неимущих, на рабов, колонов, циркумцеллионов (сезонных рабочих), настроенный революционно, он, вероятно, стремился к новому переделу собственности, причем он хотел занять место императора и сделать себя крупнейшим землевладельцем Северной Африки. Ведя подпольную работу в Константинополе, Гильдо уже зимой 394–395 гг. неоднократно препятствовал поставкам Риму из Африки, что отяготило продовольственное снабжение столицы. Летом 397 г он заключил соглашение с евнухом Евтропом, влиятельнейшим министром на Востоке, который через миссию в Рим домогался Африки для своего императора Аркадия (383–408 гг.) старшего сына Феодосия I Гильдо объявил о своем присоединении к Восточной империи, конфисковал как императорское, так и частное имущество и связался с донатистской церковью, подчеркнуто выступавшей как община бедных и праведников, которая была больше склонна к сепаратизму и уже во время мятежа Фирма в 372 г сражалась против римских властей Епископ Оптат из Фамугади (сегодня Тимгад), влиятельнейший донатистский прелат Нумидии, был правой рукой Гильда и, говорят, почитал его как Бога Оптат, чей город с начала V-го века причислялся, вместе с Багаями, к «священным городам» донатистов, проводил разновидность коммунистической политики. Он разделил землю, как поступающую в качестве наследства собственность, и терроризировал на стороне Гильда в течение десятилетия крупных землевладельцев Южной Нумидии заодно с католиками.
      Император предписал для церковных грабителей смертную казнь. А имперский полководец Стилихо, объявленный.
    Евтропом в Константинополе врагом империи (что привело к конфискации его владений в Восточном Риме), послал против Гильдо его собственного брата Масцезеля, фанатичного, рассорившегося с Гильдо из-за семейной междоусобицы ортодокса. Выйдя из Пизы, он взял на острове Капрария на борт еще и монахов, чтобы их присутствием гарантировать погоду. День и ночь, — утверждает Оросий, католический священник, — Масцезель молился с этими монахами и пел псалмы. И весной 398 г Масцезелю, уже перед врагом, явился ночью св. Амвросий и указал палкой на землю hic, hic, hic.[208]
      Масцезель смекнул, прокричал вражеским солдатам «кроткие слова мира», проткнул одному их знаменосцу руку, ну и разбил внезапно при Аммедаре (Хайдра) войско брата, по утверждению, в 70 000 человек, отряды которого частично перебежали во время битвы, не в последнюю очередь, пожалуй, из-за того, что их офицеры симпатизировали католическим землевладельцам. Гильдо и часть его чиновников еще в то же лето погибли от рук палача или покончили с собой. Их имущество и состояние — особенно большое у Гильдо — было изъято в государственную казну, конфискованное церковное имущество возвращено, антикатолические указы отменены. Епископ Оптат из фамугади, проклинаемый Августином наиболее ожесточенно, названный familiarissimus amicus[209] Гильда, а также Gildonis satelles, «совсем обыкновенный бандит» (ван дер Меер), околел, почитаемый донатистским народом как мученик, в темнице, в то время как его соепископы (обычное поведение высшего клира в таких случаях) поспешно от него дистанцировались. Августин же безмерно чествовал истребление, а мавр Масцезель, которому они были обязаны, вскоре умер по приказу Стилихо, якобы, из-за зависти «Африканские христиане — лучшие» Августин.
      Фиаско Гильда хотя и подвигнуло католиков к решительной атаке на донатистов, теперь больше не коснулось никого из высших чиновников. Однако, так как в Африке донатисты редко становились католиками, а католики донатистами — часто, то последние до девяностых годов имели большинство. Над ними царствовали тогда еще 400 епископов Гиппон Региус и весь приход Августина были преимущественно донатистскими — очевидно, «единственная причина, почему поначалу святой хотел победить аргументами, почему он предпочитал еще силе дипломатию и дискуссию. Годами он домогался расположения противников. Едва ли остался даже один из их руководителей, кого он, «профессиональный оратор», не пытался уговорить. Однако «сыновья мучеников» не хотели идти вместе с католиками, «отродьем предателей» (епископ Приман), с церковью, которая «жирела на плоти и крови святых» (епископ Оптат), которая всякий раз стояла на стороне государства, состоятельных. Напротив, донатизм был больше народной церковью, а донатист убеждает быть членом братства, которое «находится в непрерывной войне с дьяволом, его возможный жребий в этом мире — будь преследуем, как были преследуемы все праведники со времен Авеля» («Предметный лексикон Античности и христианства»).
      На всем пути страдания донатисты сотрудничали с религиозно-революционным, притесняемым землевладельцами крестьянским движением, поощрявшимся уже Донатом из Багаи, а потом Гильдо, циркумцеллионов — кочующих уборщиков урожая и одновременно левым краем этой церкви. Согласно их противнику Августину, характеризовавшему их псалмом «Быстры их ноги к кровопролитию», они веровали, грабили, поджигали базилики, бросали католикам в глаз известь и уксус, требовали назад долговые квитанции и вымогали свое освобождение. Ведомые часто духовными лицами, даже епископами, «капитанами святых», эти «agonistici» или «militas Christi» (фанатики мученичества, паломники по страсти, террористы) обрушивали дубины, названные «израильтянами», под боевой клич «хвала Богу» (laus deo) — «труба кровавой расправы» (Августин) — на католических клириков и аграриев. Без сомнения, они — при всей «беспорядочности», приписываемой им, — распознали здесь связь. Все-таки католики были «сильно зависимы от поддержки римской империи и крупных землевладельцев, которые представляли им финансовые привилегии и материальную защиту». («Предметный лексикон Античности и христианства»). И эксплуатируемые нередко убивали самих себя, чтобы таким образом сразу попасть в рай. Они прыгали, принужденные, как говорили донатисты, преследованием, со скал, возможно, с утесов у Айн Млила, или в бушующий поток, — для Августина лишь «часть их привычного поведения».
      Долг мученичества, типичный для донатистской церкви, сформулировал около 225 г Тертуллиан. А Киприан, св. епископ, восхищенный лично Тертуллианом и поддержанный всем африканским епископатом, доказывал, вопреки римскому епископу Стефану, что ни один священник не должен служить у алтаря в состоянии греха, стал, так сказать, главным свидетелем схизматиков. И мученическая смерть Киприана 14 сентября 258 г особо засвидетельствовала его — Августином ожесточенно оспариваемое — учение, его, равно как и Тертуллианово понятие церкви и таинства и, можно предполагать, усилила донатистскую эйфорию мученичества. Во всяком случае, сформировала центр их богослужения культа мучеников Раскопки в Центральном Алжире, когда-то цитадели донатизма, обнаружили множество часовен, посвященных почитанию мучеников и явно принадлежавших схизматикам. Многие содержали излюбленное библейское изречение или девиз схимников «Dao laudes».
      Понятно, что склонность циркумцеллионов к мученичеству, говоря словами католического епископа Оптата из Милева, была ни чем иным как «cupiditas falsi martyrii».[210]
      Циркумцеллионы казались их противникам ниспровергателями. Они добывали то, что им было насущно необходимо для жизни, причем во главе их часто стояли клирики, подобно пресловутому епископу Донату из Багаи. Итак, они вымогали, воровали, мародерствовали, убивали. Они варили свою пищу на досках от разрушенных алтарей, рабов делали господами, господ рабами. Они привязывали их к мельничным колесам и распространяли такой ужас, что верующие сами уничтожали свои долговые квитанции и были рады уйти живыми. Правда, об этом левом крыле донатистов, в свою очередь, видимо, распадавшемся на различные «крылья» (Romanelli), нас информируют (исходя из немногих юридических источников) почти исключительно его противники католические писатели и клирики, например, Оптат из Милева, который описывает их в конце IV-го столетия в «миролюбивом тоне» (Крафт), но, тем не менее, свидетельствует об их «умопомешательстве», обзывает их «безумными», сравнивает их епископов с «разбойниками» (latrones) и издевается, что они могли к тому же еще считаться «святыми и невинными» (sancti et innocentas). Возглавляемая такими тварями дружина объявлялась духовно неполноценной, «insana multitudo»[211] и способной к любым преступлениям. Однако не в последнюю очередь и Августин, постоянно заново подстегивавший «furor», атаки на «turbae (agmina multitudes) circumcellionum»,[212] рассматривая их точно так же — как не более чем разбойников, психопатов, болванов, тоже утверждал, что «клирики всегда были их предводителями». Его мнения, меж тем, определяли «ненависть» и «превышения чувства меры» (Бюттнер), в то время как борьба циркумцеллионов, при всех отталкивающих и даже криминальных чертах, «была объективно справедливой» (Дизнер).
      Донатисты не оставались невинными в своем соперничестве Дело доходило до жестокого сопротивления, целой серии самоубийств, но и до кровавых актов мести. В союзе с циркумцеллионами они мародерствовали и устраивали резню, ночные налеты, поджигали дома, церкви католиков, бросали их «священные» книги в огонь и разбивали или расплавляли их чаши, чтобы обогатить если не себя, то свою церковь. Если донатистские вожди (подобно, например, епископу из Синити Максимиану) переходили в другое вероисповедание, — угрожали их приверженцам. По крайней мере, Августин рассказывает, что герольд донатистов обратился к жителям Синити, где продолжал служить Максимиан «Кто останется с церковной общиной Максимиана, у того подожгут дом». Далее возмущенный отец церкви сообщает лишь о «самых свежих деяниях» «Священник Марк из Касфалии, никем не принуждаемый, стал католиком. Поэтому прихожане преследовали его, даже чуть не убили Реститут из Викторианы перешел в католическую церковь без принуждения с какой-либо стороны. Поэтому он был вытащен из дома, избит, его затолкали в воду, обрядили в издевательские одежды Марциан из Урги по доброй воле избрал католическое единство, поэтому ваши клирики, так как сам он бежал, забили до смерти, забросали камнями его заместителя диакона, за что их дома были по заслугам сожжены».
      Око за око, зуб за зуб.
     Нумидийские верховные пастыри Урбан из Формы и Феликс из Идикры считались особенно свирепыми. Один донатистский епископ похвалялся, что собственноручно превратил в пепел четыре церкви. Над священнослужителями издевались, прелатов противной стороны также ослепляли и увечили Св. Поссидия из Калама избили до потери сознания. «Некоторым, — говорит Августин, — они выкололи глаза, одному епископу отрезали руки и язык» Многие, — утверждает он, были даже убиты, хотя донатисты остерегались убивать епископов, — хотя бы просто из страха наказания. Епископу Максимиану из Багаи, грабителю одной из донатистских церквей, в последний момент смерть мученика оказалась недоступной. Правда его отколотили, угостили ножом, а алтарь, под которым он искал защиты, разломали, еще и побив его ножкой алтаря. Однако в конце концов его, уже принятого за мертвого, окровавленного, швырнули с башни, а так как в чуде было отказано, — в навозную кучу, — вот чем завершилось мученичество.
      Донатисты, напротив, как часто подчеркивается, в том числе Августином, вовсе не могли стать подвижниками, «так как они не жили жизнью христиан». Но собственные мученики, — разве они святому были не совсем желанны? Разве они не служили фанатиэации масс? Умножению славы католицизма? Разве только поэтому «герои» противника казались ему столь неприятными? Почти заклиная, он пишет имперскому гонителю донатистов, комиссару Mapцеллиану. «Если Вы не хотите прислушаться к просьбе друга, то прислушайтесь, по крайней мере, к совету епископа. Вы лишаете страдания слуг Бога у католической церкви, должного служить слабому для духовного поучения, не для блеска, приговаривая врагов и мучителей к равному наказанию».
      Истинную подоплеку донатистской проблемы, которая привела не только к религиозной войне около 340, 347, с 361 по 363 гг., но и к крупным восстаниям 372 и 397–398 гг. Августин широко не осознавал и не хотел осознавать. Он полагал, что можно объяснить богословской дискуссией то, что было меньше конфессиональной, чем социальной проблемой, резким общественным противоречием внутри североафриканского христианства, пропастью между богатым верхним слоем и неимущими, — ни в коем случае только «циркумцеллионскими бандами», но и ненавидящими господствующих свободными массами и рабами. Если главенствующая церковная каста состояла главным образом из католических греков и римлян, то донатисты (хотя и распространенные по всей Северной Африке) рекрутировались прежде всего из карфагенских, более того — берберо-пунических сельских жителей. Однако земельные владения Нумидии и Маретании Ситифенсис, важнейшей области оливкового производства на Средиземном море, принадлежали главным образом государству, а также частным крупным землевладельцам. Крестьяне, угнетенные имперскими чиновниками, пребывали в долговой кабале, что вело к росту сезонных рабочих, бродящих кругом, активнейших пропагандистов донатизма. А большая социальная дистанция между обоими христианскими группами, враждебность берберов и пунийцев к римлянам намного более способствовали расколу церкви, чем незначительные религиозные расхождения.
      Августин не мог или не хотел этого видеть. Он со всей решительностью представлял интересы имущего и господствующего класса. И для него донатисты всегда были неправы, они только оскорбляли и лгали. Он утверждает, что они жаждали лжи, их ложью «заполнена вся Африка», «что партия Доната всегда опирается на ложь». И хотя лишь распространенность донатизма заставляла святого поначалу проявлять сдержанность, практиковать «военные действия с поцелуями», как характеризует католическую тактику донатистский епископ Петилиан из Цирты, по каковой причине Августина можно хвалить и сегодня если он мог «при случае даже отклониться от принципа неприменения силы, то в другие моменты он дает нам доказательства того, как сознательно ориентируется в поведении по отношению к еретикам на послание Евангелия». (Томас, который, разумеется, приводит лишь одно-единственное доказательство).
      Ну, наказания против «еретиков» никогда не применялись без различия. Если «еретики» были многочисленны, широко распространены, то к ним охотно относились доброжелательно, дабы не провоцировать их к открытому сопротивлению Ergo это была лишь вынужденная терпимость, пощада, так сказать, против воли, уступчивость, как говорит Августин о донатистах, по отношению к «чистому сорняку» «Итак, мы терпим их примерно так в этом мире, который Господь называет своим полем и на котором католическая церковь распространена у всех народов, как терпят сорняк среди пшеницы до времени жатвы, очистки на току».
      Но если «ересь» имеет лишь немногих защитников, то против нее выступают жестко. Так, епископ Аборы в проконсулярии, где католики образовали большинство, признал «Тот, кто у нас проявит себя как донатист, будет побит камнями». Даже с одной и той же сектой, смотря по обстоятельствам, обращались по-разному, для чего не нужно было слишком много ума, а еще меньше стыда.
      Столь же многозначительно проходила дифференциация при возвращении «еретических» или схизматических священников. Если они покаялись, публично отреклись, то, само собой, отменяли отлучение их от церкви, но не отстранение от должности. Если же, конечно, речь шла о большой группе, — то священнослужителей прощали, оставляли им место или, по меньшей мере, чин, чтобы благорасположением к пастырю (вновь) обрести и паству.
      Схизматиков Африки при недостатке священников, которых синоды непрерывно подвергали обвинениям, без их клира вовсе было невозможно опекать. Поэтому когда папа Анастасий предупредил в 401 г о «силках и коварстве» донатистов, то африканский синод, правда, поблагодарил осенью «брата и соепископа Анастасия из Рима» за данные «с отеческой и братской любящей заботой» советы. Однако сказал, что с учетом всех обстоятельств лучше действовать «мягко и миролюбиво» (leniter et расifiсе) и — как то было раньше — предоставлять отдельным епископам право принимать или не принимать обращенных донатистских клириков в их чине.
      Августин тоже первоначально ни в коем случае не был за принуждение. Он торжественно оспаривает всякое намерение вновь, как во «времена Макария», возвращаться к употреблению силы, можно предполагать, что это следствие изучения новозаветных и староцерковных посланий. Таким образом, он выступает в настоящий момент за убеждение, христианскую миссию, обращение иноверующих, исключая любое из средств светского принуждения, в 393 г, когда он был еще «соепископ», он резко отверг в одном из посланий донатистам всякое давление в религиозной сфере, он отказывался читать церковное писание, «пока присутствуют военные, чтобы никто из Вас не думал, что я хотел бы дела ради поднять больше шума, чем совместимо с мирными намерениями. Напротив, чтение должно состояться только после отхода солдат, дабы все мои слушатели знали это не было моим намерением, чтобы люди где-то кем-то были понуждены против своей воли войти в церковную общину. С нашей стороны будет покончено с ужасом светской силы, пусть же будет покончено с ужасом странствующих толп на Вашей стороне. Мы хотим бороться чисто по-деловому».
      Нет, «с властями» Августин не хотел, как он восклицал в одной из проповедей, «иметь ничего общего». Он, очень часто имевший контакты с африканскими губернаторами и высокой военщиной, с Марселлином, Бонифацием, Апрингием, Дарием, возможно, даже испытывал и естественную антипатию к политике. Лишь злые, часто проповедовал он в свое время, выступают против злых силой. Он, напротив, всегда приглашал своих противников к персональному разговору, деловой дискуссии. Конечно, когда он хорошо изучил низость «еретиков» и увидел, как можно их благодаря некоторому нажиму (о чем правительство, начиная с 405 г, заботилось по нарастающей) принудить к лучшему, — он стал придерживаться иных взглядов. Теперь, когда он узнал о бесперспективности своего дара убеждения, по крайней мере у епископов другой стороны, он опасно заострил свое перо и свой язык тоже. Теперь он считал рациональным обращать «еретиков» — к их собственному благу — даже против их воли «многим желанно, когда их принуждают».
      Конечно, претерпи принуждение католик, это было бы «несправедливо», а такой католик стал бы «мучеником». Но если это касается инаковерующего, — «по отношению к нему не свершается несправедливости» Донатисты ведь поднялись «силой против согласия Христа» и, таким образом, они страдают «не за него», но лишь ради своих «злодеяний». «Как же велико ваше ослепление, что вы вопреки вашей дурной жизни, вопреки тому, что свершаете разбойничьи поступки и будете по праву наказаны, однако же притязаете на славу мученичества».
      Толерантный епископ, не хотевший иметь ничего общего с властями, весьма скоро целиком спрятался за них, подстрекал их, видел своих противников «наказанными по праву». Ведь даже закон императора Константина против них, — «очень строгий закон», добавляет Августин, — существовал «по праву». Нет, «не всякое преследование было несправедливым». А так как донатисты не были побеждены ни его религиозными поучениями, ни его тактикой — сталкивать различные их партии друг с другом и даже их клир с мирянами, — то теперь он часто настойчиво вспоминал о знаменитом Послании римлянам о Богом установленной власти. Не без оснований, подчеркивал автор трактата «О терпении», власть носила меч, и кто ей противостоит, — противостоит Богу Правда, на другой стороне Петилиан, епископ Цирты, один из главных противников Августина, обзывавший католиков «развратными душами», «грязнее даже любого дерьма», говорил, что Христос никого не преследовал. Ибо «любовь» не преследует, не возбуждает государство против инакодумающих, не грабит и не убивает Августин, конечно, умел различать любовь in puncto «Любите заблуждающихся людей, но боритесь со смертельной ненавистью их заблуждения». Или «Но не раздумывая мы должны ненавидеть в злых злобу и избирать себе существо для любви». Или «Молитесь за своих противников, чьи воззрения вы отвергаете и, побивая, опровергаете».
      «Если императоры приказывают нечто благое, то приказывает через них не кто иной как Христос», — убежден теперь св. епископ. И если «император придерживается истинной веры, то издают предписания в пользу истины и против лжеучений, и всяк, кто проявляет к ним неуважение, сам навлекает на себя проклятие. Он навлекает кару у людей». Это пишет тот самый человек, который лишь немного абзацев до того уверяет «Мы, между тем, не возлагаем надежды на какую-либо человеческую силу”.И в том же самом послании вновь угрожает донатистам. «Итак, если вы самоуправной дерзости ради столь насильственно принуждаете людей или обратиться к заблуждению или закоснеть в нем, тогда насколько же больше мы должны сопротивляться посредством всей законной власти, которая согласно возвещению Христа подчинена Господу, дабы достойные сожаления души освободились от вашего деспотизма, исцелились от незапамятного ослепления и привыкли к свету очевиднейшей истины».
      Вера донатистов, однако, столь сходная с его, даже в сущности идентичная, — не что иное как заблуждение и насилие. Католики, напротив, действуют из чистого сострадания, из любви. И если донатистов постигает кара, то не от их врагов, а от самого Бога «Мы любим вас, — объявляет великий Любящий, — и желаем вам того, чего себе желаем. Если вы питаете к нам огромную ненависть из — за того, что мы не можем спокойно смотреть, как вы заблуждаетесь и гибнете, то это говорит Бог. Сам Бог обращается к вам через нас, когда мы просим, угрожаем, наставляем, когда мы причиняем вам убытки и страдания, когда касаются вас законы мирской верховной власти. Поймите, что с вами произошло. Бог не хочет, чтобы вы погибли в кощунственном расколе, оторванные от вашей матери, католической церкви».
      Да, поймите — И мы тоже не забываем, — так утверждает «Справочник церковной истины», точнее, католик Баус, — «что здесь слышен голос человека, которого так гонит и подстегивает религиозная ответственность вернуть в ecclesia впавших в заблуждение братьев, что по отношению к ней все остальные соображения отступают на задний план». Как типично, однако. Нужно снять обвинения с Августина, его мысли, его поступки сделать понятными. Все же таким образом уж на протяжении двух тысячелетий извиняли, восхваляли, объясняли исторические преступления. Так, так, — во имя религии, во имя Бога — во все времена оправдывали их, всегда из-за религиозной «ответственности» все гуманные соображения отставляли «ни задний план», гнали через все христианские Средние века, все Новое время, еще в Первую мировую войну, во Вторую, когда, вероятно, Ганс Лилье, позднее земельный епископ и заместитель председателя Совета Евангелической церкви Германии написал в послании с выразительным заголовком «Война как духовная повинность». «Не только на поясных бляхах, но и в сердце и совести должно быть запечатлено «С Богом». Эту жертву можно узаконить только именем Бога».
      Конечно, только во имя Бога постоянно разрешались и свершались определенные преступления, как раз величайшие, что будут доказывать следующие тома этой криминальной истории.
     Длинным рядом лукавых сентенций и не без соответствующих извлечений из Ветхого, Нового Завета великий Любящий требует теперь принудительных мер против всех слишком «Целительных» (corrigendi atqua sanandi). Принуждение, учит ныне Августин, должно быть иногда неизбежным, ибо, даже если лучшие воспитываются любовью, то большинство, однако, понуждается страхом. Дело в том, что раны друга лучше поцелуев врага. Лучше было бы любить в строгости, чем быть обманутым в кротости. Да, кто суровей наказывает, тот показывает большую любовь. Ведь принуждали и родители детей, учителя учеников к послушанию и прилежанию «Кто жалеет палку — ненавидит своего сына», — цитирует он Библию. «Плохой слуга словом не улучшается». И разве Сара не преследовала Агарь? А что сделал Илия с Валаамовыми священниками? Еще несколько лет назад Августин оправдывал жестокость Ветхого Завета перед манихейцами, согласно которым эта книга идет от князя тьмы. Но сам пользовался Новым Заветом. В таком случае не открылся ли некий сатана и в Павле? «Ты думаешь, — объясняет Августин «Благую Весть» епископу Винсенцию, — что никто не должен быть понужденным к справедливости, когда ты читаешь, как обращается хозяин дома к своим слугам «Кого найдете, заставьте его прийти1». Что он эффектнее переводит «принудьте их» (cogite intrare). Сопротивление свидетельствовало лишь о безрассудстве Разве в бреду не защищаются от своих врачей и больные лихорадкой? «Терпение» (toleratio) Августин называет теперь «бесплодным и ничтожным» (infructosa et vana) и восхищается обращению многих «святым принуждением» (terrore perculsi). Это было не что иное как программа Фирмина Матерна, «программа всеобщего военного просвещения» (Хоейзель), — мог ли ее читать Августин или нет.
      Проблема честности заботила его еще едва ли. Если раньше он побаивался вынужденного перевода с «ficti Christiani», то теперь он предоставил эту заботу Богу. Император был, согласно Августину, уполномочен издавать законы по вопросам церкви, если это происходило в ее интересах. Принуждение ради добра казалось ему просто хорошим. Он пытался лишь облагодетельствовать своих противников, хотел того, чего они хотели в принципе сами «Под внешним давлением, — так проповедует богатый трюками «профессиональный оратор», — осуществляется внутренняя воля», причем он сообразил ссылаться на.
      «Деяния святых апостолов» (9, 4), Евангелие от Иоанна (6, 44) и, наконец, с 416–417 гг., на Евангелие от Луки (14, 23), на Евангелие Любви. Ибо он при выступлении против своих врагов действовал тоже «при случае, пожалуй, немного нервозно» (Томас), однако то, что выглядело как преследование, было в действительности лишь любовью, речь шла для него «всегда лишь о любви и еще раз о любви» (Марру).
      Бесчисленные его изречения свидетельствуют об этом. «Любовь — драгоценное слово, еще более драгоценное поведение ни о чем лучшем мы даже не можем молвить». «Дай укорениться любви в твоем сердце, из этого может произойти только добро». «Эта драгоценная жемчужина, любовь, без нее тебе ничто не пригодится, сколько бы ты ни имел» «Любовь — сила, и цветок, и плод, любовь — великолепие и красота, напиток и пища, любовь — «естественно, и «возвращение домой» донатистов «Церковь прижимает их к сердцу и окружает их материнской нежностью, чтобы их исцелить» — принудительной работой, поркой, конфискацией имущества, лишением права наследования. Однако опять же только «преимущество мира, единства и любви» хотел бы Августин «навязать» донатистам, «поэтому я вами представлен как враг Вы заявляете, что хотели бы убить меня, хотя я говорю вам лишь правду и, насколько это от меня зависит, не хочу позволить, чтобы вы погибли Бог отомстил бы нам в вас и убил бы в вас заблуждение».
      Бог отомстил бы нам в вас! Ни в малейшей мере епископ не считал себя подстрекателем. Не отказывался ведь он порой, если это казалось кстати, от доносов, конечно, он тоже требовал наказать строптивых по всей строгости закона, не давая им «ни милости, ни пощады» Более того, он поощрял даже пытки. Да, известнейший святой старой церкви, может быть, церкви вообще, «любезный человек» (Хендрикс), отец «безграничной доброты» (Грабманн) «и великодушия» (Кеттинг), который по отношению к донатистам «всегда хотел бы воздействовать милосердием» (Эспенбергер), не высказывает в их адрес «ни одного оскорбительного слова» (Баус), пытается «виновных» защитить «даже от суровых наказаний римского права» (Хюммелер), короче, муж, постоянно делающий себя глашатаем «mansuetudo catholica», церковной кротости, — он разрешает уже пытки. Так скверно это не было никогда. «Вспомни все возможные пытки, — утешает Августин — Сравни их с адом и станет легче все, что ты придумаешь. Пытки и пытаемые здесь преходящи, там — вечны Любого наказания мы должны бояться, как мы боимся Бога. То, от чего здесь страдает человек, — лечение (emendatio)», если он станет лучше».
      Так как католики могли мучить, как хотели, — это ничего не значило по сравнению с адом, с теми ужасами, которые Бог Любви свершает на протяжении вечности. Это было «легко», «преходяще», пока еще даже не первоощу-щение ада, — «лечением» было — Теолог никогда не испытывает затруднений. Поэтому он и не знает никакого стыда.
      Когда приверженцы Августина имели преимущество, католические землевладельцы отнюдь не утруждали себя посылать к циркумцеллионам епископов для «поучения». Напротив, они расправлялись с ними без церемоний, на месте, «как со всеми уличными разбойниками» (Августин). Он даже сам понукал генерала Бонифация, не только «visibeles barbaros»,[213] но и, так сказать, личного врага, обрушиться на донатистов и циркумцеллионов «всеми средствами» (Диснер). И в то время как святой «со стремлением к истине Павла и со страстным желанием любви Иоанна» (Лезаар) призывал к вмешательству государства, он почти на том же дыхании разъяснял но если их должны казнить, то католики не хотели бы помогать, они скорее дадут убить себя своим врагам, нежели выдать их на казнь.
      В христианской империи того времени было все кроме либеральности, персональной свободы. Напротив, рабство свирепствовало, сыновья были прикованы к сословию своих отцов, тайные полицейские вездесущи — «и ежедневно можно было слышать крики подвергаемых пыткам перед казнью и видеть бездоказательно казненных на виселицах» (Чедвик).
      Действительно, Августин в принципе отвергал смертную казнь, но отнюдь не на гуманных — лишь на теологических и тактических основаниях она исключала возможность покаяния и помогала противникам в мученичестве, в большей способности к конкуренции Епископ знал также не только то, что католические землевладельцы обращались с циркумцеллионами «как со всеми уличными разбойниками», но и то, что палачи императора автоматически ликвидировали донатистов, увечивших католических священников или разрушавших церкви. И Августин практически удовлетворился смертными приговорами.
      Однако не только этим Государство, согласно Августину, обязано служить церкви, обязано защищать веру, бороться с еретиками. Да, утверждает он, церковь применяла, пользуясь государственной властью, не чужую, а свою собственную, данную ей Христом силу. И если уж до этого на донатизм (который, должно повторить, догматически с католицизмом почти полностью гармонировал) пролились «потоки крови», то это кровопролитие пошло дальше в его время мощных восстаний и смут «чем жестче поступает государство, тем громче Августин выкрикивает слова одобрения» (Аланд). Ведь в длинной эпистоле Бонифацию он санкционировал даже гражданскую войну против донатистов, хотя генерал, пришедший в Африку с Дуная через Марсель, провел свою жизнь среди иностранцев и иноверцев, и схизматики, парадоксальным образом, должны были сражаться с готскими войсками, с арианами, то есть «еретиками».
      Здесь прославленнейший учитель церкви показывает себя во всем величии, как плагиатор и лицемер, как епископ, который не только оказывал страшное влияние в течение своей жизни, но — более того — стал зачинателем политического августинизма; как прообраз всех покрытых кровью инквизиторов столь многих столетий, их жестокости, коварства, ханжества, как застрельщик страха, средневековых взаимоотношений церкви и государства. Ибо пример Августина позволял запихивать «мирской рукой» в пыточные камеры, в ночь подземелья, в пламя костров миллионы людей, даже детей и стариков, смертельно больных и калек — и ханжески просить у государства пощадить их жизни. Ответственность за всех в будущем гонимых «еретиков», подвергнутых пыткам «еретиков», сожженных «еретиков» палачи и негодяи, князья и монахи, епископы и папы могли перелагать на Августина и перелагали на него; подобно реформаторам.
      Святой сам в свое время издевался над донатистами при преследовании они должны, однако, согласно Евангелию, «бежать в другой» город (Евангелие от Матфея, 10, 23). Да, он точно дал понять, что христианский император имел право наказывать «безбожие», что перед лицом множества приобретенного имущества, замков, общин и городов не имеют значения несколько покойников Никакой успех не бывает без определенной доли потерь Его циничная калькуляция с потерянными, спасенными, убитыми напоминает Гансу-Иоахиму Диснеру «о современной империалистической стратегии», да и об «Учении о милости» Августина. А донатист Тиконий, мирской теолог, один из значительнейших писателей своей церкви, которая его отлучила около 380 г (но он не стал, как ожидали некоторые, католиком), аутсайдер, чей «ранг как мыслителя и христианина», чью «мужественную самостоятельность одинокого верующего» (Ратцингер) католики теперь восхваляют, католики, преследующие даже сегодня, — так вот Тиконий увидел в свое время в охоте на донатистов «мерзость запустения» (Евангелие от Матфея, 24, 15).
      Когда anno 420 государственные сыщики искали епископа из Тимгада, Гарденция, тот бежал в роскошную базилику, окопался там и угрожал отречься вместе с общиной Руководящий чиновник Дульцитий, благочестивый христианин, тем не менее травивший людей той же веры, заколебался и запросил Августина. Святой, изобретатель учения о предназначении sui generis,[214] конечно, ответил «Но так как Бог по сокровенному, но справедливому закону подверг некоторых из них вечному наказанию, то, без сомнения, лучше, чтобы — пусть даже если некоторые погибнут в собственном огне — несравнимо большее большинство было удержано от того губительного раскола и распыления и было собрано, чтобы все вместе горели в вечном огне, заслуженном богохульным расколом».
      Для этого годится следующее Католический епископ из Гиппона Диаррита (Бизерта) годами держал в тюрьме своего донатистского соперника, даже пытался его казнить. В воспоминание о своей победе он потом построил обширную базилику, носившую его имя, — и Августин выступил при освящении ее с проповедью.
      Если в Африке уже с некоторых пор синоды обсуждали восстановление донатистов в правах — в 386 г в Карфагене, в 393 г. в Гиппоне, в 397 г в Карфагене, в 401 г соответственно собор в июне и сентябре в Карфагене, — то теперь такие соборы проходили год за годом, за единственным исключением в 406 г., - на протяжении десятилетия, в 408 г даже дважды.
      Состоявшееся в августе 403 г религиозное совещание на синоде в Карфагене грубо отстранило епископа Примиана. На следующий год карфагенский собор потребовал от государства применения указов о «еретиках» против донатистов — «обжалование к мирской деснице» (иезуит Зибен). Само собой разумеется, все зто произшло при ассистировании Августина, который, когда только мог, бывал на соборах. И вслед за этим нажимом последовали многие жесткие законы Сначала император Гонорий, лично обработанный двумя подвергшимися дурному обращению католическими верховными пастырями, сообщившими о «злодеяниях», издал в 405 г грубо наглядный «Эдикт единства», который приравнял донатистов к «еретикам», их церковь фактически распустил, все их встречи запретил, их божьи дома передал католикам, епископов, вроде Примиама из Карфагена или Петилиана из Цирты, отправил в ссылку, короче, украл у донатистов их руководителей и финансовые средства — для Августина акт Провидения, сам Бог, ликовал он, говорит в этих событиях. Это опять был Августин — «пожалуй, первый теоретик инквизиции», написавший «единственное в истории ранней церкви совершенное оправдание права государства подавлять некатоликов» (Браун) Святой видел теперь в применении силы лишь «процесс расслабления», «исправления трудностями» (per molestias eruditio), «контролируемую катастрофу», он извлек сравнение с отцом семейства, «который наказывает сына, которого любит», и каждый субботний вечер «ради предосторожности» бьет семью.
      Вслед за «Эдиктом единства» от 405 г последовали новые государственные указы 407, 408, 409, 412, 414 гг. Было предписано насильственное возвращение донатистов, их церковь все более загонялась в подполье, начались ежегодные погромы. И когда в промежутке этих лет — с конца 409-го по август 410 г — правительство по государственным соображениям (Аларих двигался по Италии по всем направлениям) предоставило донатистам свободу культа, четыре африканских прелата поспешили ко двору в Равенне и пробили возобновление прежних законов преследования, включая наказание смертью. Донатистская церковь была запрещена и ее насильственно присоединили к католической — «Господь раздробил зубы льва» (Августин). Целые города, до сих пор донатистские, теперь стали из-за страха перед наказанием и силой католическими, как и собственный епископский город Августина, где когда-то пекари не позволяли католикам печь себе хлеб. Наконец-то он сам изгнал донатистов. Однако когда они (временно терпимые государством из-за вторжения Алариха) возвратились, то великий святой показался им «волком, которого нужно убить» Лишь случайно он избежал засады, которую ему устроили циркумцеллионы.
      Летом 411 г по указанию правительства в термах Гаргилия, в Карфагене, еще раз собрались на «Collatio», публичную дискуссию из трех, в каждом случае дословно застенографированных заседаний, для чего приехали 286 католических и 284 (из, примерно, 400) донатистских епископов Императорский комиссар Флавий Марцеллин, друг Августина и преданный католик (которого католический император Гонорий, тем не менее, два года спустя, 13 сентября 413 г — праздник св. Киприана — велел обезглавить типичное судебное убийство), естественно, объявил донатистов побежденными «omnium documentorum manifestatione».[215] Католики настолько уверенно знали это наперед, что обязались при отрицательном для себя исходе уступить до натистам свои епископские кресла.
      Обращение побежденных к императору (среди прочего, — из-за подкупа Марцеллина) осталось без последствий Обвиненный еще и приказал распустить объединения циркумцеллионов и запретил все собрания донатистов, обвиняемых все более беспощадно. Страх нарастал, самоубийства учащались, прежде всего среди циркумцеллионов. Массы рабов и колонов, от которых кроме их рабочей силы нечего взять, ради сохранения «католического мира» должны быть загнаны принудительным трудом и кнутами своих господ в лоно Единоспасающей. Сами императорские «исполнители» заботились об этом Богатых настигали высокие денежные штрафы, до 50 фунтов золотом (для выдающихся), но доходило даже до конфискации всего имущества. Экспроприировали, лишали наследства и угрожали донатистскому клиру, враждебному унии, высылкой с африканской земли. Св. Августин, который хотя и учил, что «не всем все, но все заслуживают любовь и никто — несправедливости», сам тотчас изгнал своего «контрепископа» Макробия из Гиббона (куда тот возвратился около 409 г. после четырехлетней ссылки) и потребовал, применяя «саritas Christiana»,[216] дальнейшего сурового преследования. Меж тем, он упоминает эти события лишь мимоходом, тем более что все более запутывался в своем споре с Пелагием. В 414 г у донатистов отняли все гражданские права, а их богослужение наказывали смертной казнью. «Где любовь, — там мир» (Августин). Или, как торжествует позднее епископ Кводвультдей из Карфагена. «Змеи раздавлены, еще лучше проглочены».
      Ожесточение донатистов использовал comes Africae Гераклиан и выступил в качестве контримператора. Летом 413 г он высадился, прибыв из Африки с большим флотом, в устье Тибра и двинулся на Равенну. Однако был совершенно разбит и обезглавлен в Карфагене по императорскому приказу.
      После 418 г донатистская тема исчезает из дебатов североафриканских епископских синодов на десятилетия. В 420 г появляется последнее антидонатическое послание «Contra Gaudentium». В 429 г — со вторжением вандалов — прекращают существование и антидонатистские императорские указы, призывавшие к дальнейшему уничтожению. Однако схизма, сильно ослабленная, продолжается до VI-го столетия. Жалкий же остаток, избежавший длительного преследования, столетие спустя был — вместе с католиками — раздавлен исламом Африканское христианство было ослаблено, обанкротилось, а Северная Африка, религиозно в конце концов совершенно отличная от Европы, из ее сферы влияния спланировала в ближневосточную Бесследно исчезла недавно важнейшая христианская церковь, — единственная, впрочем, в среднеземноморском пространстве. Ничего от нее не осталось «Но причина заключается не в исламе, а в преследовании донатистов, благодаря чему католическую церковь так ненавидели, что донатисты приветствовали ислам как освобождение и, пожалуй, широким фронтом в него переходили» (Каверо).
      Теперь Августин боролся не только с донатистами. Подкрепленный с благодарностью использованной, называвшей 156 «ересей» «Liber de haeresibus» св. епископа Филастера из Бресции, он каталогизирует в собственном опусе «De haeresibus» все-таки 88 от колдуна Симона до Пелагия и Целестия. Под № 68 он при этом изо всех сил проклинает группу, которая по религиозным причинам предается хождению босиком. Но все секты, говорит он, рождены самкой высокомерия и, — добавляет католик ван дер Меер, — «своеобразной глупостью».

НИЗВЕРЖЕНИЕ ПЕЛАГИЯ

      Больше, чем уничтожение донатистов, Августина внутренне волновала долгая вражда с Пелагием, который убедительно опроверг его мрачный комплекс первородного греха вместе с маниями предназначения и милости, — собор Оранжа в 529 г их (частично буквально) догматизировал.
      По данным большинства источников Пелагий был мирянином-христианином. Примерно, с 384 г или позднее он, высоко уважаемый за строгость нравов — не только декларованную, но и подтвержденную жизнью — учился в Риме, где приобрел значительное влияние на аристократию и клир. В 410 г он ищет спасения от готов Алариха в Африке, однако отправился дальше, в то время как его спутник и друг Целестий, красноречивый адвокат знатного происхождения, «enfant ternble» движения, остался в Карфагене. Там он вызывал своими выступлениями за Пелагия все большее отчуждение и в 411 г был отлучен синодом, которому он, говорят, отказался вразумительно отвечать, — после чего отправился в Эфес и получил посвящение в священники. Достойно упоминания, что Пелагий, когда он высадился летом 410 г в Гиппоне, находился в свите Меланин Младшей, ее мужа Пиниана и ее матери Альбины, — «может быть, самой состоятельной семьи Римской империи» (Вермелингер). Учитель церкви Августин тоже лишь недавно активизировал свои контакты с нею. Более того, он и другие африканские епископы — Аврелий и Алипий — убедили мультимиллионеров не разбрасывать свои богатства бедным, а лучше предоставить их католической церкви. И безмерно богатый Пиниан под давлением Верующего Августина вынужден был пообещать посвятить себя впредь только церкви Гиппона, а Августина в двух посланиях своей общине очистить от подозрения, что мотивом его нажима было богатство Пиниана. В 417 г завербованный отправляется в Иерусалим, близ которого правил другой учитель церкви, Иероним, наконец, Пиниан умирает, его жена становится настоятельницей монастыря у Йольберга, а церковь наследницей их чудовищного богатства, Мелания же святой церкви (праздник 31 декабря), — «как много наследств украдено монахами, — писал Гельвеций — Но они крали их для церкви, а церковь делала их святыми».
      От Пелагия, талантливого литератора, дошло много маленьких трактатов, чья подлинность оспаривается. Однако три, по крайней мере, кажутся аутентичными Важнейшую работу «De natura» мы знаем из полемического послания Августина «De natura et gratia». Теологически главный труд Пелагия «De libero arbitrio» тоже передан фрагментарно прежде всего его противниками, вообще его учение в ходе конфронтации часто искажается.
      Пелагий, впечатляющий как личность, был убежденным христианином, непременно хотел остаться в церкви и все такое, кроме публичного спора. На его стороне было множество епископов, он не отбрасывал крестной молитвы, не отрицал благодати, напротив, выступает за ее необходимость для доброго дела, конечно, и за необходимость свободного акта воли, liberum arbitrium.[217] Но для него не существует первородный грех Падение Адама было его делом, но не передающимся по наследству (в крайнем случае, дурной пример), невозможно, чтобы ребенок был уже грешным, но нравственно здоровым. И как Адам мог бы избежать греха, то это может, полагает Пелагий, каждый человек, если он только захочет. С полной свободой он может принимать решения, может, исходя из собственных сил, вести себя нравственно, себя самого контролировать, себя самого делать лучшим, — вот его неотъемлемая bonum naturae «Если уж я вынужден говорить об установлении правил для нравственного поведения и для ведения святой жизни, то я выявляю прежде всего силу и особенности человеческой натуры и показываю, на что он способен, чтобы я не расточал свое время, призывая кого-нибудь на путь, на котором не способен удержаться». Согласно Пелагию, каждый человек владеет даром различать добро и зло. Каждый христианин должен, в подражание Христову примеру, заслужить своей земной жизнью — вечную. Но Пелагий, критиковавший христианство посредственностей, его этический минимализм и сам отстаивавший моральное пуританство, знал, что многие тем нерадивее, чем более мнят о своей силе воли, что они по поводу своих слабостей предпочитают жаловаться на человеческую природу, но не на свою волю. Как раз опыт моральной косности христиан определял позицию Пелагия, причем слышится также всяческая интенсивная, религиозно подчеркнутая общественная критика, а христиане призываются «чувствовать страдания других, как если бы то были ваши и быть до слез тронутыми горем других людей».
      Но как раз это не было делом стреляного воробья Августина, который любил с удовольствием рассматривать вещи из большого далека, который меньше всего видел (как Пелагий) человека обособленным индивидом, а — поглощенным чудовищной наследственной виной, «грехопадением», человечество — как massa peccati, поверившую змею, «скользкому зверю, искусному в окольных путях», павшую из-за Евы, «меньшей части человеческой пары», — все же, подобно другим учителям церкви, этот тоже унижает женщину. При этом Бог не только установил для прародителей свой запрет, хотя предвидел, «что они его переступят», но еще «больше по причине», — как чудовищным образом ведомо Августину (откуда? — этот вопрос ему можно задавать часто), «чтобы они не имели никакого оправдания, если бы он начал их наказывать». Соответствуй это даже строгой справедливости, — все человечество было бы предопределено для ада. Однако в великом милосердии для спасения избрано по меньшей мере меньшинство, масса же «совершенно по праву» отброшена «Бог, покрытый славой, возвышается в справедливости своей мести». Даже на стороне католиков признают, что Августин «мало постарался», чтобы подчеркнуть «действительно всеобщее благоволение Бога и по отношению к падшему человечеству» (Хендрикс).
      Согласно doctor ecclesiae, мы испорчены от Адама, первородный грех переносится процессом размножения, практика крещения детей для отпущения грехов предполагает греховность уже грудных младенцев, благо человека зависит только от Божьей милости, воля без всякого этического значения «ошибочна», а ошибочное должно осудить «по правилам», естественно, — Бога (а это всегда означает — церкви). Однако таким образом человек превращается в марионетку, которая болтается на нитках Всевышнего, в обездушенную машину, которую направляет Бог, — как и куда он пожелает, в рай или в ад. Почему? «А потому, что он так захотел». Но почему он так захотел? «Человек, кто ты такой, чтобы призывать к ответу Бога?». Это, как и у Павла, последний вывод мудрости Августина, при этом он, с одной стороны, приобретает титул «доктор Милости», с другой, — вновь оказывается в близости к известным манихейским идеям.
      Как и у донатизма, Августин вначале не находил недостатков у Пелагия, человека, который спорил с арианами и еще больше с манихейцами, был влиятельным, с высокими покровителями, как и Августин. Так что последний поначалу назвал удивительное послание-предостережение Пелагия «хорошо написанным и строгим по существу», а его самого называл «наш брат», «праведным», даже говорил, конечно, преувеличивая, о дружеских отношениях. Еще в 412 г, начиная свою критику, он обращается к Пелагию с глубоким уважением, еще в 413 г сам ему вежливо писал Очевидно, он пытался не подступать близко к другу очень богатого Пиниана, тем более что он, Августин, или же его община вызвали подозрение в дурных замыслах по поводу владений Пиниана. Однако же когда Деметрия, юная дочь Проби, одной из состоятельных семей Рима, постриглась в 414 г. в монахини и по этому поводу, среди других церковных авторов, подробные трактаты вместе с советами послали Иероним и Пелагий, Августин вновь вмешался. Он предостерег по поводу Пелагия и теперь выдал на гора — все более захваченный «causa gratiae»[218] своим учением о предопределении, которое Иисус не провозглашал, сам Августин в молодости не защищал, — против пелагиан за более чем полтора десятилетия, до 427 г, целую дюжину полемических сочинений.
      Но еще до него (и Иеронима) личный ученик Африканца Оросий начал прямую атаку на Пелагия в своей «Liber apologeticus» (до невероятности, согласно Луфсу, пристрастной книге). Он первый называет Пелагия, которого и лично оскорбил, полным именем «еретик», в то время как тот говорит об Оросии, как о «юном человеке, которого мои враги натравили на меня». И после того как Целестий тоже поспешил из Африки на Восток, в Эфес (Малая Азия), Августин, послав Оросия, хлопотал о проклятии своим противникам и у иерусалимского епископа Иоанна. Тот, однако, обвинил в «ереси» Оросия и оставил Пелагия как правоверного в своей общине. Но св. Иероним, враждовавший с верховным пастырем Иерусалима (стр. 189 и след.), сочинил обстоятельный полемический труд «Dialogi contra Pelagianos», в котором оклеветал своего противника как грешника, высокомерного фарисея, «жирную собаку» и. тд. — как обычно, диалоги, расхваленные Августином как труд удивительной силы и красоты, достойной такой религии (В 416 г пелагиане сожгли монастырь Иеронима, его жизни грозила смертельная опасность). Точно так же перешли в атаку на Пелагия и Целестия одиозные, сосланные на Восток епископы Эрос из Арля и Лазарь из Аикса Правда, в декабре 415 г синод Диосполя (старой Лидды) в Палестине оправдал их от обвинений в заблуждении — «Лишь немногие, — писал Августин, — сведущи в законах Бога». Однако теперь — в следующем, 416 г — африканцы обвинили обоих друзей в ереси за отрицание крещения детей и молитвы — «истерично» (Чедвик) на двух соборах — в Карфагене и Милеве, равно как они оба были заклеймлены и папой Иннокентием I (402–417 гг.) в трех посланиях — «со всеми признаками «охоты на ведьм» (Браун) как «зачинщики совершенно гнусного и всеми нами целиком проклинаемого заблуждения» — решительный поворотный пункт в великом поповском споре. Одно послание Августин, ревностно агитировавший в другом месте, сочинил сам и приложил к нему для «святейшества», «кротости сердца» (suavitas mitissima cordis), «изобильному источнику» (largo fonti) еще и книгу Пелагия «о природе» вкупе со своим полемическим сочинением «De natura et gratia Dei»,[219] подчеркнув главные места для удобного чтения понтифика.
      Папа Иннокентий I (с большой вероятностью, сын своего предшественника Анастасия I, в свою очередь бывшего отпрыском священника) перелистал «De natura», нашел тоже достаточно богохульного, однако воздержался от формального проклятия книги в целом. Ибо хотел он теперь быть расположенным к Пелагию или нет, однако побаивался сомкнутой фаланги африканцев, которые только что совместно с государством уничтожили донатистов. Великолепно, с холодным высокомерием, если даже не просто добропорядочно, римлянин выпутался из затруднительного положения в январе 417 г. в трех специальных посланиях. С одной стороны, он не окончательно отступился от Пелагия и Целестия, но — оставил за ними при отречении (обычное лекарство, обычный яд) возможность восстановления в церкви, во всех трех посланиях он принимает позу лечащего врача. С другой стороны, он не мешал африканцам, напротив, подтвердил их решения и осудил «ересь», так что Августин — папой, впрочем, полностью проигнорированный — в проповеди от 23 сентября 417 г вскричал «С делом покончено[220]» «Causa finita est, utinam aliquando finianur error!». Однако если даже и было покончено с заблуждением, — позднее изречение переделано в летучее «Roma locuta, causa finita».[221]
      Но Августин ликовал слишком рано. Насколько сильно сидела «ересь» (распространившаяся в Южной Италии и Сицилии, Северной Африке, в Далмации, Испании, Галлии, Британии, на острове Родос, в Палестине, Константинополе, в Святом городе тож), обнаружилось уже три месяца спустя, после смерти Иннокентия I — 12 марта.
      Ибо преемник Зосим (417–418 гг.) весьма дружелюбно принял Целестия, который — тем временем уже священник — приехал из Эфеса, чтобы самому проинформировать папу. Он подверг его суровому испытанию, услышал, что Целестий верит в необходимость крещения детей и полностью подчиняется приговору апостольского трона, велел просмотреть все акты и «не обнаружил» «ни тени сомнения» в верованиях «еретика». Объявил обвинения епископа Эроса и Лазаря (стр.427) ничтожными, обвинил африканский епископат в поспешности, небрежности и потребовал жесткой ревизии приговора. Вскоре после этого поступило также письмо Пелагия (адресованное еще Иннокентию) вместе с новой книгой, и Зосим нашел Пелагия, за которого к тому же усиленно хлопотал новый иерусалимский епископ Прайл, также стоящим выше подозрений, во всех важных вопросах — ортодоксальным, человеком высокого нравственного настроя и проникнутого уважением к папскому авторитету. Так папа во второй раз обратился к Африке «Если б вы, возлюбленные братья, могли присутствовать, — писал Зосима — Как глубоко был взволнован каждый из нас! Почти никто из присутствовавших не мог удержать слез, что человек столь истинной веры мог быть обвинен» Папа говорил о ложных свидетелях и поучал Августина «Это знак в высшей степени порядочных убеждений, в плохое очень тяжело поверить». Он критиковал «эти вопросы с подвохом и глуповатые дебаты», любопытство, необузданную речивость, злоупотребления «даже Священным писанием». «Даже выдающиеся мужи не свободны от этого». И он цитирует, со своей стороны, Библию «При многословии не миновать греха» (Притчи, 10, 19).
      Короче, папа потребовал от африканцев полной реабилитации обоих. Но обвинители, страшно озадаченные, возмущенные, как ни в чем не бывало, продолжали интриги и подкупы. Говорят, что некоторым господам за счет бедных были подброшены деньги. А 80 нумидийских племенных жеребцов в ходе спора о помиловании поменяли конюшню от св. Алипия (праздник — 15 августа), епископа Фагасты, друга и ученика св. Августина, переехали персонально ко двору в Равенне, с ним африканцы уже входили в соглашение в борьбе против донатистов. А гофмаршал comes Валерий, заклятый враг «еретиков», читатель Августина, родственник крупного землевладельца в Гиппоне и более католик, чем папа, оказался услужливым по отношению к щедрым верховным пастырям. Они добились, как незадолго перед этим подавления донатистов, так теперь — пелагиан, отказав в свободной дискуссии и изгнав их епископов.
      Папа Зосим был переигран императором Гонорием и рескриптом от 30 апреля 418 г. дано распоряжение Палладию, преторианскому префекту Италии, выслать Пелагия и Целестия из Рима, — самый жесткий указ позднеримской империи, — «ересь» заклеймлена как уголовное преступление (crimen) и религиозное святотатство (sacrilegium), особо подчеркнуто распространение ее в Риме, где дело дошло до волнений и сильных споров в клире, предложены разыск всех пелагиан, конфискация имущества, высылка Равенна locuta — и уже пал папа Зосима (раздавленный, послушный) перед императором и официально проклял Пелагия (капитуляция по всем фронтам) еще в начале лета широко, всем епископам разосланной, но дошедшей лишь в отрывках объемистой энцикликой, так называемой «Epistula Tractoria», до сих пор ценимой и защищаемой британцами со приверженцами. Он отлучил также незадолго до своей смерти Юлиана из Эклана и восемнадцать других епископов, которые отказались подписать его «Tractoria». Вот так были «вооружены мечом руки всех епископов для отсечения голов безбожников», — как ликовал в Марселе монах Проспер Тиро, дикий и неутомимый симпатизант августинских благоплетений, человек, который, так же как сам Августин, при случае искажал «первоначальную пелагианскую идею добра до неузнаваемости» (Вермелингер). А со сменой господина поспешно сменил фронт и пресвитер Ксист, будущий папа, до сих пор тоже покровитель «еретиков», и за спиной (пожалуй, все еще подозрительного) Зосима работал вместе с Августином, понуждавшим к инквизиторскому выявлению пелагиан. Уже осенью 418 г следует ужесточенный антипелагианский эдикт Констанция Новый императорский рескрипт от 9 июня 419 г угрожает всем строптивым епископам потерей должности. В 425 г новый указ императора Валентиниана II повелевает выслать всех пелагиан из Галлии. Вскоре после этого папа Целестин I к тому же освобождает и «британские острова от болезни пелагианства» (Проспер). А сам Пелагий, церковно вновь проклятый, разыскиваемый государством с помощью публикаций (в то время как Целестий продолжает агитировать, выныривая то здесь, то там) — бесследно исчезает. Вероятно, он удалился в монастырь, возможно, на своей британской родине, хотя именно он представлял традицию и «doctor gratiae»[222] новой веры. Ибо за учение Пелагия говорят почти все декларации церкви с ее начала до его времени, за Августина вряд ли больше кроме (тоже ставшего «еретиком») Тертуллиана, отчасти Киприана и Амвросия.
      Весьма правдоподобно, что быстрое подключение государства было связано с определенной социально-политической компонентой теологических разногласий, даже если Пелагий был прикрыт частью высшей аристократии и был дружен с богатейшими семействами империи (что, конечно, католической церкви могло показаться еще более опасным). Во всяком случае миллионеров на Сицилии беспокоил суровый пелагианский идеал бедности, призыв к отказу от любого богатства. Так как именно на Сицилии британский земляк Пелагия растолковал его центральный тезис грубо социалистично. В острой форме он порицал поведение богатых, сохранение их власти жестокостью и пытками, из учения же, согласно которому нравственны лишь поступки, проистекающие из свободного волеизъявления, следовало естественное отвращение к любой эксплуатации.
      Лозунги пелагианского спора играли роль в государственной жизни еще более ста лет Codex Theodosianus под понятием gratia, милости, боролся с обходом права чиновным и судебным аппаратом доводами благосклонности, подкупами. И некоторые трактаты пелагиан, особенно «Corpus Pelagianum» Каспари, атаковали те же коррупцию и хозяйственную клику, но одновременно выступали за социальную справедливость, за более справедливое распределение благ этого мира, при этом, пожалуй, подчеркивание пелагианами «свободной воли» казалось тоталитарному режиму уже опасным. В любом случае, социально-политические тенденции в ходе истории без конца переплетались с теологическими, иногда с теми, иногда с другими, как, наверняка, в пелагианском споре, играли решающую роль, так что и сегодня за ним можно распознать общественно критический фон.
      В последней фазе конфликта крупным, даже единственным в своем роде противником Августина стал молодой — возможно возраста его сына — епископ Юлиан из Экланума (у Беневента), подлинный, часто загонявший фронтальными атаками воинственного африканца в угол, оратор оппозиции.
      Юлиан, вероятно, родился в Апулии, епископской резиденции своего отца Мемора, дружившего с Августином. Будучи священником, он женился на Тицие, дочери епископа Эмилия из Беневента и в 416 г волею папы Иннокентия стал верховным пастырем Экланума. В противоположность большинству прелатов он был необычайно образован, достаточно самостоятелен как мыслитель, блестящ как полемист. Он писал для «высокоинтеллектуальной» публики, Августин, которому с трудом удавалось возражать «молодому человеку», — для духовно среднего слоя, который всегда в большинстве.
      Юлиан, высмеивавший Августина как «patronus asinorum», «защитника всех ослов», агитирует, не страшась никаких авторитетов, в письмах, в том числе в двух — к папе Зосиму, также как в своих книгах (в целом достойных уважения, однако дошедших лишь в репликах Августина), — иронично и остроумно, постепенно все сильнее против Африканца и государственных силовых акций для пелагиан — сознание духовной неспособности. Теологически он, правда, признает благодать, но рассматривает ее не как противоположность природе, которая тоже была добрым даром Творца. Он подчеркивает свободу воли, атакует учение Августина о грехе как манихейское, борется с представлениями о наследственной вине, о Боге, который становится преследователем новорожденных, бросает маленьких детей в вечный огонь, о Боге преступления, «что еле-еле можно представить себе среди варваров» (Юлиан). Однако он не только отрицает всякую роковую неизбежность греха, но и возражает также августианским диффамациям брака и алчности Юлиан был достаточно смел, чтобы смягчить категорическую аскезу Пелагия, а также полностью признать сексуальность, назвать ее одним из шести чувств тела, в то время как путающий наследственный грех и вожделение Августин высмеивает, как старый чопорный поп, Юлиана, «специалиста» «Ты, конечно, хотел бы, чтобы супруги прыгали в постель как только они захотели, как только их защекочет похоть». И, наконец, Юлиан оказал не только сильное теологическое сопротивление, но и заклеймил подкуп африканцами чиновников, их подстрекательство с помощью денег даже народа, их интриги с женщинами и военными. Просто из страха быть проклятым Августин избегал всякого разговора меж партиями, всяких переговоров и расследования, он спрятался за массами и разжигал преследования.
      Вышедший из апулейского верхнего слоя Юлиан социально был ангажирован иначе, чем мелкобуржуазный отпрыск Августин, решительно примкнувший к богатым Для борьбы с голодом вследствие вторжения готов Юлиан продал свое поместье и своими действиями приобрел в Южной Италии симпатию. «На протяжении двадцати лет он вел, почти целиком предоставленный себе, смертельный спор с людьми, которые подсовывали церкви свои взгляды, которые отказывали ему в свободном обсуждении его собственных воззрений и изгнали его с епископского места, на котором он был деятелен и любим» (Браун).
      Юлиан, отлученный Зосимой поздней осенью 418 г с шестнадцатью сплотившимися вокруг него коллегами, а в 419 г, как и большинство из них, изгнанный со своего стула, нашел прибежище на Востоке. Там он жил, в частности, у Нестория, вскоре тоже объявленного еретическим патриарха Константинополя, падение которого увлекло с собой и пелагианских просителей. Как «меченый человек», «Каин наших дней», которому папа Сикст III отказал в 439 г в возвращении на епископство, которого папа Лев I (440–461 гг.) проклинает вторично, Юлиан из Экланума был принужден к непрестанной бродячей жизни и умер, наконец, после 450 г, на Сицилии, после того как стал домашним учителем пелагианской семьи и все-таки половину жизни проведя изгнанником. Друзья написали на его могильном камне «Здесь лежит Юлиан, католический епископ». В Галлии, Британии и Иллирии он тоже имел приверженцев среди высокого клира, которые, однако, были вынуждены или отречься, или потерять свои кресла. Кроме того, отказалась осудить Пелагия и Целестия группа верхнеитальянских прелатов, о дальнейшей судьбе которых мы не осведомлены.
      Но Augustinus увидел пелагиан и целестиан отвергнутыми — как надувшихся «ветрогонов» и триумфально «разбитых вдребезги». Недопущение свободной дискуссии он хвалил в такой же степени, как «христианских государей», потому что они «таких людей, каковыми вы являетесь, приговаривали к суровому наказанию». «Их необходимо было наставить, и по моему мнению, для них это было легче, когда урокам правды помогал страх перед строгостью». Старая тема Августина. Римская государственная власть следовала за церковью, церковь уже в его время «смогла придать такой масштаб христианизации мира, что императоры рассматривали задачи церкви и как требования империи», - констатация иезуитов Грильмейера и Бахта, христианизацией, естественно, называется прежде всего католизация.
      Смута, тем не менее, не исчезла Августин становился все жестче в своих высказываниях о предопределении, о разделении человечества на избранных и проклятых. Даже на смертном ложе он атакует в незаконченном опусе Юлиана, но и сам со своим учением о милости и грехе не совсем проник в католицизм (Строгое августинианство, которое защищает учитель церкви в поздних посланиях, никогда не было признано).

АТАКА АВГУСТИНА НА ЯЗЫЧЕСТВО

      Как и «еретиков», Августин, само собой разумеется, подавлял также язычников. Хотя он сам до того кормился их философией, в особенности через неоплатоников у Платона, так что дерзко утверждал то, что теперь называют христианской религией, «имеется по существу уже в древности, а не отсутствовало от начала человеческого рода, пока Христос не явился во плоти, отсюда истинная религия, которая уже всегда была, начинает называться христианской». Да, объясняет он. «Если бы старые философы могли начать с нами заново, они бы стали — при изменении некоторых немногих выражений и предложений — христианами».
      Действительно, христианство отличается от неоплатонизма, в русле которого находился Августин, так мало, что епископ Синезий из Кирена к началу V-го столетия отбросил все догмы, не согласовавшиеся с неоплатонизмом.
      Но ко многим значительным фигурам язычества Августин испытывал мало симпатии. Например, Аполлоний из Тианы (около 3-97 гг.) главный представитель неопифагореизма, учитель и чудотворец, «святой и божественный», противопоставляемый Порфирием и Гиероклом Иисусу, почитаемый многими императорами, даже для сегодняшних исследователей «одаренный необыкновенными силами» (Шпейер), Аполлоний, чья биография (написанная Филостратом) дает многие и захватывающие параллели с Евангелием, Августину, верящему в чудеса, кажется в определенной степени даже не смешным. «Кто, — издевается он, — мог бы это принять даже лишь за достойное смеха, когда пытаются Аполлония, Апулея или прочих опытных чернокнижников сравнивать с Христом или даже предпочитать ему?».
    Тем более неуклонно боролся епископ с «чудовищами всякого рода идолов», «кощунствующими культами», «идольским отродьем», «нечистыми», «отвратительными духами», которые «все злы» — «отбрось их, презирай их» Августин ругает Юпитера, «совратителя женщин», «его бесчисленные и отвратительные преступления», «распущенность Венеры», культ богини — матери, «эту заразу, это преступление», это бесчестие, самое великую мать, «это чудовище», что «замарало землю толпой продажных, публичных девок и оскорбляет небо», ругает Сатурна, который ее скорее превосходит «в такого рода бесстыднейшей лютости» При этом Августин — как позднее Фома Аквинский или папа Пий II — выступает все же за сохранение проституции, чтобы «сила страстей» не «свалила все в одну кучу» обычная католическая двойная мораль (Поддерживали-таки бордели папы, — хотя бы Сикст IV (1471–1484 гг.), основатель праздника Непорочного зачатия Марии, — епископы, аббаты, настоятельницы почтенных монастырей!) Августин повторяет все эти традиционные аргументы против политеизма, — от содержания и бесчувственности статуй до неспособности идолов помочь. И он, как многие до него, идентифицирует их с демонами.
      С каким размахом, какими методами, какими беспощадными насмешками пользуется при этом святой, показывает — в меньшей мере систематизированный, чем конъюктурный, но в высшей степени детализированный, недвусмысленно направленный против язычников, «contra pagenos», — magnum opus «О граде божьем» (413–426 гг.), 22 книги, позднее одно из любимых чтений Карла «Великого». В этой книге он «из высших соображений, — возносит хвалу католик ван дер Меер, — рассчитывается с целой ложной культурой» — в пользу новой, намного худшей. И тоже методом фальсификации. Ибо в «Граде божьем», в котором вера в идолов является фундаментальным злом Римского государства (его фундаментальное зло, в качестве христианского, — шагающее по трупам властолюбие), политеизм фигурирует как главная причина нравственного падения, даже как причина падения Рима в 410 г, вообще как основа всех преступлений, всех mala, bella, discordiae[223] римской истории. Августин не останавливается в своем главном труде перед тем, чтобы языческий мир «дискредитировать сознательными искажениями» (Ф.Г. Мейер), да, он позволяет себе по отношению к язычникам «все средства», вплоть «до подтасовки цитат» (Андерсен) «Ложь и бесчестие — две причины, к которым в религии обращаются все» (Шульце).
      К началу своей епископской власти Августин еще провозглашал, что лишь злые используют силу против злых. Но скоро он столь же беспощадно идет войной против язычников, как и против «еретиков». Теперь римское государство плохо само по себе — второй Вавилон — «condita est civitas Roma volut altera Babilon». Он решительно оправдывает искоренение старой веры, требует разрушения их храмов, изображений, искоренения дубрав, уничтожения всего культа мер воздействия против тех, кто до того убивал христиан. Он уверяет в существовании объединенного фронта всех объявленных им дьяволами — еретиков, язычников, евреев «против нашего единства», разумеется, все совместные попытки осилить христианство тщетны. Так, он торжествовал где-то около 400 г. «Во всей империи разрушены храмы, идолы разбиты, жертвы запрещены, а те, кто почитает богов, при уличении в преступлении привлекаются к наказанию». Он вообще фанатично сопротивлялся, говоря его словами, всем «усилиям чисто человеческой мысли, направленной на основание счастья в злосчастности земной жизни», он яростно разбил всю античную этическую традицию, по отношению к язычеству «as ready to attack as he was prepared to attack Donatists and Pelagians»[224] (Хэлпорн). Августин не хотел только, чтобы против язычников вновь применяли смертную казнь, во всяком случае, — за одну лишь веру их. Однако обычно он разрешает любое насилие, любую кару, всегда им преуменьшаемую со столь коварной причудливостью. Подобно тому как он сравнивает военный поход против донатистов с обычаем отца семейства, который каждый субботний вечер наказывает семью, так и антиязыческие законы сравнивает с мерами учителя против учеников, копавшихся и испачкавших себя в дерьме. А практически по отношению к язычникам, как и к донатистам, он принимает смертную казнь, в принципе ее отрицая.
      Это действует мучительно, пишет теолог Бернгард Кеттинг непосредственно после фразы, что Августин якобы встречал язычников с «пасторской добротой и великодушием». «Однако он одобряет законы и меры императора против языческого культа, против жертвоприношений и жертвенных мест, храмов. Он обосновывает это указаниями на Ветхий Завет, где предписано, что все места жертвоприношений идолам должны быть разрушены, «как только страна окажется в ваших руках». Как только заимеют власть — тотчас искоренят полная «пасторская доброта и великодушие». При этом Августин многократно искажал буквальный смысл Ветхого Завета в пользу аллегорического толкования. Конечно, искажал он также, подобно многим, и аллегорический — в пользу буквального смотря по потребностям.
      Как обычно, католическое государство следовало требованиям церкви. Как и при борьбе с «еретиками», так и столкновениям с язычниками предшествовали клериканские поджигательные проповеди, радикальные каноны, потом — соответствующие мирские законы. Шаг за шагом язычество в Африке было оттеснено и уничтожено.
      В марте 399 г comites Гауденций и Иовий велели снести в Карфагене храм и статуи богов, — согласно Августину, поворотный пункт в борьбе против дьявольского культа. А позднее Гауденций и Иовий разрушили и храмы в провинциальных городах, очевидно, точно так же к глубокому удовлетворению св. епископа, для которого теперь сбылось предсказанное еще в Ветхом Завете падение идолов. Он хвалит впервые изданное в 399 г распоряжение христианского (из псалма 71, 11 следовало законного) императора содействовать устранению или разорению идолов, и за их почитание предусмотреть огромный штраф. А уже 16 июня 401 г. пятый африканский синод решил просить императора о снесении всех еще существующих языческих храмов и капелл «во всей Африке» Синод не разрешал даже языческих званых обедов (conviva), тем более что на них исполняли «нечистые танцы», и к тому же еще в дни мучеников Античная церковь неоднократно угрожает христианам за участие в таких застольях многолетним покаянием или отлучением. Никаких общин инакомыслящих всегда определяющая точка зрения — если ее можно было себе позволить.
     В свое время, в июне 401 г, Augustinus тоже разжигал ярость разрушения. В воскресной проповеди в Карфагене он приветствовал испепеляющие страсти против идолов и издевался над ними столь примитивно, чтобы слушатели смеялись HERCULI DEO — гласит надпись на статуе златобородого Геркулеса. Кто это был? Он же должен бы это сказать «Он этого не может. Ведь он точно так же туп, как его надпись». И когда он напомнил о том, что даже в Риме храмы закрыты, идолы разрушены, в церкви раздался возглас хором «Как в Риме, так в Карфагене». А Августин разжигал страсти дальше идолы-де бежали теперь из Рима сюда «Обдумайте это хорошо, мои братья, обдумайте это хорошо. Я это сказал, теперь вы используйте это».
      Особенно сильно в его время содействовал церкви император Гонорий (393–423 гг.), сын Феодосия I. Он был подвержен влиянию Амвросия так же, как и своей благочестивой, основавшей Божьи дома и юридически боровшейся с «еретиками» сестры Галлы Плациды, которая со своей стороны находилась под влиянием своего многолетнего советника, св. Варвациана (праздник 31 декабря), большого чудодея. Так, император приказал — после повторных заявлений церкви — рядом эдиктов в 399, 407, 408 и 415 гг. изъять из храмов в Африке статуи, алтари разбить, сами святилища закрыть или конфисковать, а их добро использовать по-другому. А когда Августин походатайствовал о более строгом соблюдении законов при дворе, Гонорий обновил их тоже, даже угрожал вмешательством гарнизона. «Правительство все охотнее откликалось на поставленные перед ним с христианской стороны запросы» (Шультце).
      Поддерживаемые церковью и государством, католические толпы были при «очищении» сельских поместий от идолов не менее жестоки, чем раньше циркумцеллионы. При случае Августин даже ставил за правило, чтобы передающие христианству свои храмы и изображения богов сами их разрушали Разумеется, иногда они восставали. Так случилось в соседнем с Гиппоном Региусом Каламе (Гуэльма), где епископ, биограф и друг Августина св. Поссидий, был настолько ненавидим, что его не поддержали даже куриалы, члены муниципалитета. Однако когда атаковали его базилику, монастырь и убили монаха, прелат ускользнул. И когда христиане в раболепном опьянении разрушали храм Геркулеса, возникло такое столпотворение, что Августин, резко обвинив все еще староверующие городские власти, тотчас оплакал 60 мученически погибших братьев по вере. Он сообщает об этом редкой мешаниной негодования, ненависти и издевки, причем ни единым словом не упоминает скольким язычникам стоил жизни спровоцированный христианами беспорядок. Можно предположить также, что уничтожение церковью в пьяном угаре еще оставшихся храмов и изображений богов сопровождалось кровавой битвой отчасти в самих святилищах. Если же язычники перед фанатизмом противников отрекались от своей веры (как некогда многочисленные христиане перед язычниками), то Августин насмешничал «Таких слуг имеет дьявол». Опустошения языческих культовых мест и статуй преображаются у него в акт благочестия. Однако же окончательную победу над язычниками он праздновал — добытую на поле боя Разве удивительно то, что неоплатоник Максим в одном из писем к отцу церкви называет святых грешниками?
      По поручению Августина его ученик Оросий, иберийский пресвитер, продолжил разгром и поношение язычников. Следуя курсу мэтра, он написал (как говорит он сам, — несколько торопливо) свои «Семь книг против язычников», опубликованных в 418 г и позднее, всеми почитаемых и весьма ходовых, «путеводная нить в обучении» (Мартин), «учебник всеобщей истории» (Алтанер). Небрежно поверхностный и натянуто апологетический продукт стал одним из излюбленных трудов в Средние века, возможно, просто ее учебником истории. Он стоял почти во всех клериканских библиотеках и в корне отравлял историографию До XII-го века в христианском мире господствует сфабрикованный Августином и Оросием образ истории, оказывает влияние, больше того, — определяет его представления, по крайней мере, его историографию еще долго даже после рождения новых подходов.
      Для Оросия история, без сомнения, богоуправляема. Она относится к планам искупительного подвига Господа, имеет характер Откровения, вследствие чего каждое историческое событие имеет определенную функцию или даже многообразные функции. Они, конечно, не всегда легко познаваемы, «скрытое провидение Бога» часто трудно раскрыть явно даже для человека его склада, который отважно инспектирует историю, отбирает примеры целиком по своей необходимости, часто заклинает occulta iustitia Del, occulta misencordia Dei, occulta providentia Dei,[225] но постоянно смело напяливает свою схему на историческую преисподнюю, чтобы можно было продемонстрировать непрестанную режиссуру неба в земном спектакле Бог наказывает всех, кто пытается препятствовать его благодеяниям, особенно — язычников. Он один (а не император, время, число солдат) решает исход битвы — чудом или с помощью природных катаклизмов вроде грозы, бури и других средств.
      Adlatus[226] Августина начинает (преодолев в первой книге все-таки много больше 3000 лет, а в общем — 5618 лет) от Адама и Евы, потому что все несчастья начались тогда, и ведет нас далее сквозь (разумеется, непрестанные) наказания Божьи после грехопадения изгнанием, всемирным потопом, уничтожением Содома и Гоморры, — сплошь факты, которые Оросий, подобно всему раннему времени, рассматривает в духе до сих пор непозволительно пренебрегаемой историографии, как движение от катастрофы к катастрофе Вплоть до года исцеления — 417-го по РX.
      Там — «древность», мир греха, ударов судьбы, здесь — tempora Christiana, эра милости и прогресса, эпоха, когда мягче становятся не только вторжения варваров, что подтверждено завоеванием Рима Аларихом, но еще и бич саранчи не столь безжалостен и землетрясения мягче в силу христианских молитв Оросий пишет, как Августин, как апологет, однако поставляет — в отличие от даже более обширной исторической теологии мэтра — больше мирского и оптимистического пандана, историографию, полную спасительных и, особенно, гибельных аспектов, в дохристианское время, главным образом, — чистая «история несчастий» при Нероне и Марке Аврелии чума, при Севере гражданская война, Домициан убит, Максимин убит, Деций — пал, Валериан попал в плен, Аврелиана — поразила молния (в действительности он пал жертвой заговора своего секретаря Эроса), короче, — чудовищное собрание miseriae, ударов молний и града и других природных кар, мошенничества и бесчестных поступков, убийств, умерщвлений и, естественно, не в последнюю очередь больших войн (misena bellorum), чтобы таким образом, по мерке Августина, доказать, что в старые времена дела шли еще отвратительнее, чем в христианские, чтобы таким образом miseria современности, вопреки ропоту злых язычников, ничего общего не имеют с христианизацией, совсем наоборот — христианство значительно смягчило земные беды. Оросий работает, как он сам повторяет, даже признает сразу в начале своего опуса, по приказу Августина «praeceptum tuum, beatissime pater Augustine»,[227] при этом он вдобавок сравнивает свое отношение к нему с отношением собаки к хозяину, разумеется, полагает при сем, что он не только должен, но — хочет повиноваться.
      Августин и Оросий писали одновременно, и научные исследования не спорят не только о том, сколь много или мало источников (положение с источниками, в свою очередь, запутано) использовал Оросий, но также о том, кто у кого списывал — учитель у мэтра или, что совсем не невероятно, мэтр у ученика, чей труд Августином прочитан, но (пожалуй, из-за некоторых спорных пунктов) никогда не был упомянут.

ЕПИСКОП ИЗ ГИППОНА И ЕВРЕИ

      Даже свои последние годы жизни святой использовал для памфлета «Против евреев», в то время почти обязательного для ему подобного. Однако и вообще мы находим у него немало антиеврейских выпадов.
      Augustinus, который один — единственный раз сообщает о личном разговоре с евреем, «каким-то иудеем» (из него он выводит значение слова «месть»), нападает на евреев и за их образ жизни, и богословски.
      Их деловитость раздражает его так же, как буйная веселость или их жажда развлечений, которые он часто критикует. Он непрестанно упрекает их в посещении спектаклей. Он называет их самыми большими крикунами в театре. А субботу они соблюдают лишь для того, чтобы лакомиться, бить баклуши или, что касается женщин, чтобы «весь день бесстыдно танцевать на своих плоских крышах». Он снова и снова истолковывает псалмы для обвинений против них. Он видит в евреях заведомых склочников, считает их хуже дьяволов, которые, по крайней мере, признавали Сына Божия, который, со своей стороны, даже делал различие между своими приверженцами и ними, «как между светом и мраком». Подобно тому как Иоанн Креститель распознал «яд» евреев и поносил их как «отродье змей», «даже не людей, а змей», Августин срамит их как злобных, диких, жестоких, сравнивает их с волками, обзывает их «грешниками», «убийцами», «выродившимся в уксус вином пророков», «толпой с гноеточивыми глазами», «разворошенной грязью».
      Теологически рассматриваемые, утверждает наш эксперт, евреи не понимают, что они читают, «их глаза затуманены», они сами «слепы», «больны», «горьки как желчь и кислы как уксус». Они «виновны в чудовищном преступлении безбожия». Они просто не хотят верить, а Бог «предвидел их злую волю». Этого недостаточно «Отец, от которого он есть, — дьявол». Августин с удовольствием повторяет это снова и снова. А так как их отец дьявол, то они не только обладают страстными влечениями дьявола, но и лгут как он они «видели у своею отца, что говорили, что иное кроме лжи?» Но он, Августин, одновременно адвокат Бога, истины, и воистину свято он вновь и вновь бесстыдно говорит о «нашем пращуре Моисее», «нашем Давиде» — воистине христиане — «даже если они уже жили (вот уж действительно бесспорно) до того как Господь родил Христа во плоти». А после того как поизвращал Библию, насколько ему было нужно, он восклицает «Что же вы и дальше восстаете в дерзком бесстыдстве, — чтобы тем тяжелее упасть и тем презреннее погибнуть?» «У меня нет расположения к вам», — говорит не кто иной, но Господь, Всемогущий». И повторяет, пожалуй, с истинным наслаждением «У меня нет расположения к вам». Хотя это и было невероятно, чтобы евреи закоснели в «злобе», «в своей лжи», но для истории искупительного подвига даже необходимо, богоугодно, что они, нелюбимое меньшинство, рассеяны «от солнечного восхода до солнечного заката», что они бездомно блуждают. Ведь они «в безбожной страсти нововведений, словно совращенные колдовством, отпали к чуждым богам и идолам», а «в конце концов еще и Христа убили».
      В «Справочнике истории церкви» католический церковный историк Карл Баус находит в 1979 г теологическое толкование Августином упертости израильтян «исполненным без оскорбления».
     Вместе с Сенекой Августин верит, что «этот совершенно преступный народ» навязывает всем странам свои повадки. «Не они будут христианами, а нас они сделают иудеями Нравы евреев для христиан опасны и губительны. Кто их постоянно соблюдает, происходи он из иудейства или язычества, в силу этого низвергается в пасть дьявола». Евреям их враг адресует поговорку. «Отправляйтесь. в вечный огонь» и сообщает они до конца мира останутся рабами, естественно, рабами христиан Августин, который и в своем епископском городе знал «два рода людей, христиан и евреев», теологически лишает последних человеческого облика абсолютно. Чтобы отказать им в возможности прочтения текстов Ветхого Завета, он не только утверждал «Они читают их, как слепые, и поют их, как голуби», он отрицал не только их «избранность», но само их право называть себя евреями. Однако тот, у кого речь идет только о любви и еще раз о любви («Какое огромное благо есть любовь»), охотно и явно удовлетворенно растолковывает все злодеяния, совершенные христианами по отношению к евреям, объясняет их как акт высшей справедливости и считает даже «известные еврейские погромы» (Пиней) божественным наказанием Божественным наказанием были уже разрушение Иерусалима и Иудейская война римлян. Однако святой знает много таких Божьих наказаний, пишет даже, чтобы евреи содрогались среди христиан, он, более того, бахвалится, — возможно, имея в виду первый большой еврейский погром, учиненный его коллегой, св. учителем церкви Кириллом, первое «окончательное решение» в Александрии 414 г. «Вы, однако, услышали, что с ними происходит, когда они осмеливаются чуть-чуть хотя бы подняться против христиан». И он первым из теологов тоже ставит смерть Иисуса в вину евреям его времени, что опять обусловливает их вечное рабство, их perpetua servitus.[228] В 1205 г. эта мысль была воспринята папой Иннокентием III и входит в 1234 г в сборник декретов Григория IX. Однако юдофобство Августина повлияло и на антиеврейское законодательство императора.

АВГУСТИН САНКЦИОНИРУЕТ «СПРАВЕДЛИВУЮ ВОЙНУ», «СВЯЩЕННУЮ ВОЙНУ» И НЕКОТОРЫЕ ВОЕННЫЕ НАПАДЕНИЯ

      Но наследие, еще более богатое последствиями, более опустошительное, чем нападки на все, что не было католическим, великий отпрыск маленького римского ветерана оставил благодаря тому, на что он не нападал, а что отстаивал, что брал под защиту, объявлял необходимым благодаря войне. Ибо он уже сражался до белого каления со всем, что не так думало, как он, — но не с войной. Напротив Amantissimus Domini sanctissimus,[229] как прославлял Августина в IX-м веке епископ Клавдий из Турина, «грифель Триединства, язык св. Духа, если уж на то пошло, — земной человек, однако ангел с неба, во плоти, но владевший небом и неземным видением, как ангел, созерцавший Бога», — он устанавливал, как никто другой, совместимость военной службы с учением Христа.
      Хотя уже учитель церкви Амвросий патетически подстрекал в мессах к войне, уже учитель церкви Афанасий провозглашает, что в войнах «столь же законно, как и достойно похвалы убивать противника» (конечно, приврав, что христиане «незамедлительно» обращались «вместо битвы к домашним занятиям, вместо того, чтобы занимать свои руки оружием, поднимали их в молитве»). Точно также и Лактанц уже совершал героический отход к перманентным войнам, несмотря на все собственные пацифистские утверждения до того.
     Но ни один из них не признал кровавое ремесло столь безоговорочно, фундаментально, столь лукаво также, как «постоянно Бога» созерцающий «ангел с неба», пусть это даже породило лишь (так как он был еще «во плоти») «обжигающее солнце тропиков» (Лахманн), пусть это лишь горело «горячее солнце Северной Африки… в его крови» (Штратманн). Огонь, не только с неба, разумеется, разбрызгивал его силы, однако ж он тратил их и в «разврате и блуде», в «темных любовных удовольствиях», в «болоте грехов», «грязи чувственности», — как прелюбодей, педераст и с двумя метрессами — пока, наконец, наглая заносчивость «nulla salus exstra eclesiam»,[230] давно до того инфицированная, мощно не завладела его головой и не позволила любую ярость — не только против «еретиков», язычников, евреев, нет, и против государственных и местных врагов, — миссией не только палачей, но и помощью армии тоже.
      Конечно, Августин больше не разделял оптимизма Евсевия или Амвросия, которые ожидание pax Romana провиденциально приравнивали к pax Christiana, ибо «Война до сих пор существует не только между империями, но и между вероисповеданиями, между правдой и заблуждением». Конечно, Августин, выпрядая свою паутину из милости, предопределения и ангелов, теоретически определялся по отношению к римскому государству все отрицательнее. Конечно, он называл «земную славу» если и «не прямо дряблой бабой», то, «однако, раздутой, полной ничтожности». Конечно, у него был инстинкт господства, воля к власти, «libido dominandi», — возможно, он единственный античный автор, выразительно причисленный к величайшим греховодникам, увидевший в стремлении быть господином, «dominus» (христологический термин) худшее самообожествление и сделавший этот морально-теологический принцип «исходным пунктом радикальной критики империализма» (Скоттлендер) применительно к римской истории. Конечно, он, кто так охотно злился на римлян своего времени, на их закоснелость, их ingrata superbia,[231] мог высмеивать правительство, лишенное справедливости, как «большую разбойничью банду», а войны против соседей как «чудовищный разбой» (grande latrocinium). Да, он мог находить «более доблестным» «войну убить словом, чем людей мечом, мир выиграть или укрепить миром, чем войной». «На деле добро мира столь велико, что нет ничего в сфере земного и преходящего, о чем охотнее слышали бы, чего страстнее требовали бы, и уж действительно ничего лучшего не найти». Однако это было (исторически глядя) — только на бумаге, подобно библейской любви к врагу Знал же Августин, что «христианское государство» по его плану неосуществимо. С одной стороны, государство было богоугодным, с другой, — вследствие прегрешений и грехопадения, — разлагалось Civitas Dei и civitas terrena никогда полностью не совпадали, скорее, находились по отношению друг к другу во внутреннем противоречии. Ибо, как сказано уже в praefacio[232] его главного труда «В то время как оно (земное civitas) стремится господствовать, власть над ним, хотя (правильно так как) народы ему служат, осуществляет жажда господства». За всем этим стояло собственное учение, согласно которому любое государство было смесью пшеницы и сорняка (triticum и zizania), civitas mixta из добра и зла, основанное же на libido dominandi деспотическое государство в особенности опирается на грех и поэтому должно подчиняться церкви, единственно покоящейся на милости, но фактически тоже не свободной от греха, — историко-философский базис средневековой борьбы за власть между папами и императорами, философия государства, оставшаяся до Фомы Аквинского единственно авторитетной.
      И практически прелат, как и церковь со времен Константина, никогда не отделял религиозной сферы от политической, он олицетворял в той же мере политика, как и епископа, он, «главная фигура» (crucial figure Браун) как раз такого симбиоза, сотрудничал с империей на протяжении десятилетий в борьбе с донатистами и циркумцеллионами, африканско-берберийскими племенами, манихейцами, пелагианами, арианами, язычниками, евреями — «lе рrinсе et patriarche des persecuteurs»[233] (Жоли). Провинциальные губернаторы, прибывавшие из Равенны в Карфаген, большей частью добрые католики, христиане, — пишет Питер Браун, видели необходимым для себя как одобрять интересы епископа «в жестких указах о еретиках», так и — с 415 г — читать подарочные экземпляры возникающего «Божьего града». Фактически Августин до самой смерти требовал и считал морально заслуженным не только наказание преступников, но и уничтожение восставших, подчинение «варваров». Ему не составляло труда уподобить государство дьяволу, но — превозносить его кровавую практику и, как просто-напросто все, как теперь и это спокойно «свести к божественному Провидению». Ибо это была «его мудрость» — «противостоять войной человеческому нравственному распаду», равно как «испытать жизнь праведных и благочестивых такими скорбями». Кто думает так — инфантильно и цинично одновременно, — тот, само собой разумеется, соответственно истолковывает и заповедь «Не убий». Для природы в целом и животного мира это не имеет силы с самого начала. Не запрещено, полемизирует Августин с манихейцами, ни «вырывать куст», ни поражать «неразумный животный мир», который «должен» лишь «служить жизнью и смертью нашим потребностям» подчиняйте их себе (Ср стр.443 и след.).
      «Человек — хозяин зверей, — жалуется Ханс Хенни Яан в своей гениальной трилогии «Река без берега» - Он не нуждается в приложении никаких усилий. Он должен быть лишь простодушным Простодушным в своем гневе Жестоким и простодушным. Так того хочет Бог. Колотите зверей, все равно вы попадете на небо». А еще раньше Теодор Лессинг и Людвиг Клагес настойчиво указывали прежде всего на то, что (так говорит Клагес) христианство прикрывается человеческой ценностью или «гуманностью», разумея под этим, что вся остальная жизнь обесценена, разве что если она служит человеку! «Буддизм, как известно, запрещает убийство зверей, так как и зверь — той же с ним сущности, итальянец, к которому обратятся с таким упреком, отвечает «Senzalamma» и «non е christiano», так как для верующего христианское право на существование имеется только у человека».
      Правда, Августин может объяснить, что от Бога происходит «благо ангела, людей, зверей», он может написать (достаточно редко) «И из червей он делает ангелов» Однако даже если Бог исцеляет зверей, происходит это всегда лишь ради людей, «подобия», как показывает его комментарий к словам Псалма 3, 9, «От Господа спасение» «Кто делает тебя здоровым, тот же самый делает здоровой твою лошадь, тот же самый делает здоровой твою овцу, тот же самый делает здоровыми твоих кур». И больными делает их он. И убивает. Но человек кажется Августину «даже в состоянии греха воистину все еще лучше зверя», существа «низшего ранга». А вегетарианство он обзывает «безбожным еретическим мнением».
     Все это лежит, никто не обманывайся, на одной линии. «Пока существуют скотобойни, — лаконично вынес приговор Толстой, — будут существовать поля сражений».
      Однако, согласно Августину, сам человек должен убивать венец Творения, подобие Бога, — человека, который, однако, «должен вытерпеть на Земле все», — особенно через преступление. Да, человек не только может, он обязан убивать, когда прикажет или Господь, «источник всей справедливости», или «справедливый закон». Таким образом, убийство разрешено тем, кто «по Божьему побуждению» ведет войны или в качестве носителя государственной власти карает «преступников смертью». Пожалуй, от Августина, «гиганта мысли», какие «рождаются лишь раз в тысячу лет», можно уже не ожидать понимания, которое зафиксировал Лихтенберг 14 июня 1791 г «Не впадаем ли мы, когда колесуем убийц, как раз в ошибку ребенка, который бьет стул, на который натыкается» — едва ли можно ожидать от него такого понимания; его нет у церкви и сегодня.
      Но разве Августин, знаток Евангелия, апостол Иисуса, не мог, не должен был защищать мысль, которую 1400 лет спустя, вскоре после Лихтенберга сформулировал великий Шелли? «Война, по каким бы мотивам она ни велась, уничтожает в душе чувство благоразумия и справедливости». «Человек не имеет никакого права убивать себе подобного, и его не извиняет, если он делает это в униформе. Тем самым он лишь прибавляет к преступлению убийства позор кабалы». Или. «С момента, когда человек — солдат, он становится рабом. Его учат презрению к человеческой жизни и страданию. Он стоит ниже, чем убийца, профессиональный солдат сверх всяких понятий мерзок и достоин презрения».
      Разве Августин, слуга Иисуса, не должен был к этому склониться? Но нет, это как раз его понимание, его дальнейшее развитие, так сказать, Иисусова пацифизма ликвидация не только преступников — даже вражеских армий, целых народов. «Все это направляет и всем руководит единственный и истинный Бог, как ему угодно, но всегда по праву и справедливости». Право для объявления войны имеет любой государь, плохой тоже, однако даже величайшим чудовищам, даже тем, кто, подобно так называемому Нерону, достигли «высшей степени» властолюбия, «одновременно вершины этого порока», «сила господства выпадает на долю только провидением высочайшего Бога» (К примеру также — намного более выразительному, ибо до сих так актуальному Гитлер, которого в свое время все немецкие кардиналы и епископы аттестовали как «отблеск божественной власти и соучастия в вечном авторитете Бога»). Плохой государственной властью, поучает Августин, Бог наказывает человека. Поэтому христианские солдаты тотчас повинуются и плохому государю — Евангелие для деспотов — прикажи он «Выньте меч. Шагайте против этого народа» Августин не случайно подчеркивает послушание, ставит его превыше всего, даже выше столь лелеемого целомудрия, договаривается до изречения-«Ничего в душе нет столь полезного, как послушание», непослушание называет величайшим грехом.
      Этим воззрением епископ, конечно, продолжает долгую традицию. Под влиянием Ветхого Завета послушание даже у Иисуса имеет фундаментальное значение, а также у Павла. Верить и повиноваться для обоих равнозначно, послушание скоро становится принципиальной основой христианской жизни. Его требуют от рабов по отношению к хозяевам, как и по отношению к государственной верхушке, о чем у Иисуса, конечно, нет и речи, не говоря уж о подчинении епископу или полководцу. Послушание, по Августину, просто свойственно человеку, оно-де мать и страж всех человеческих добродетелей, свойственно лишь разумным созданиям, — что опровергает любая собака. Свободно и радостно, требует учитель церкви, должно добиваться послушания, однако оно само подарит истинную свободу! Хотя и в потустороннем мире послушание существует как сладкое и легкое иго.
      К послушанию близко стоит смерть за Отечество, ее одновременно обычнейшие и печальнейшие последствия. И ее бессмысленнейшие. Однако Августин, как всякий прелат, застрахованный от героической смерти, восторгается любовью к Отечеству. И если сегодня и утверждают, что «хотя едва ли кто еще осмеливается всерьез говорить о «патриотизме» Августина, можно даже сомневаться (прекрасная логика) в соответствии понятия вообще» (Треде), то он, Августин, говорит об этом громко, есть в нем, — что показывает даже «научный диспут», — так много противоречивого, как и в самом этом диспуте. Однако даже Треде заключает (после длинного, научно перегруженного, порой близкого к пародии «с одной стороны — с другой стороны»), подчеркивая «амбивалентность» Амвросия Рим, — гарантируй pax, будь, однако, наследником Вавилона, «Рим — зло империалистичен и, как pars unitatis, тем не менее, для христиан приемлем» — что за позорное лавирование?
      В действительности Августин ставит патриотизм еще выше, чем любовь сына к отцу Воинскую и военную службу он ценит больше, чем другие отцы церкви, — хотя он точно знает, что главное удовольствие солдата состоит в мучительстве отечественных крестьян. Ведь его собственная община линчевала однажды коменданта гарнизона.
      В действительности, по Августину, солдат может и должен со спокойной совестью убивать, в некоторых случаях даже в агрессивной войне. Кто принимает участие в такой богоугодной резне, «не согрешит против заповеди». Ни один солдат не убийца, если убивает людей по приказу законного властелина, — «напротив, если он этого не делает, становится виновным в правонарушении и пренебрежении приказом». Этого недостаточно «Достойны всяческого внимания и заслуживают похвалы храбрые воины — их слава еще более истинна, если они верно выполнили свой долг до малости». Ревностно обращается он против старого, конечно, давно устаревшего подозрения в христианской враждебности к государству. «Имей мы войско с солдатами, какие угодны учению Христа то кто мог бы отважиться сказать, что это учение якобы враждебно государству; нельзя не признать, что оно, если ему следуют, есть огромное благо государства». Что Богу можно понравиться, прежде всего, с оружием в руках, доказывает уже пример Давида, и «очень многих праведников» того времени. По меньшей мере, 13276 раз цитирует Августин Ветхий Завет, — о котором прежде писал, что он ему издавна противен. Теперь он был только полезен. К примеру «Праведник будет радоваться, что он видит месть, он будет мыть свои ноги в крови безбожных». И все «праведники», естественно, могли — совершенно логично — вести «праведную войну» (bellum justum). Введенное Августином понятие ни один христианин до этого не применял, даже изворотливый Лактанц, которого он внимательно читал. Однако вскоре весь христианский мир вел justa bella, причем уже легкое отклонение от римской литургии считалось «справедливым» поводом к войне.
      Фраза «bellum justum», «справедливая война», конечно, отсутствовала у христианства до Августина, но язычество знало ее уже многие столетия до того.
      Содержание понятия встречается уже у Энния, значительного римского писателя, родившегося в 239 г до РX, потом, немного позднее и еще внятнее, у влиятельного эллинистического историка и исторического философа Полибия. Согласно ему, римляне не только открыто объявили войну, но искали также пристойное, повышающее их шансы на победу основание войны. Но понятие «bellum justum» впервые возникло у Цицерона, почитателя Энния, в то время как Цицерон, со своей стороны, опять же сильно повлиял на Августина.
      Августин различал как «справедливую» и «несправедливую» войны, так и «справедливый» и «несправедливый» мир, чем, естественно, для католиков всегда справедлив мир, который несправедлив для их противников. Поэтому святой тоже «легко» обнаруживает, «что мир несправедливый по сравнению с миром справедливым даже не заслуживает имени мира».
      Пацифистские требования Иисуса в Нагорной проповеди, как ведомо учителю церкви, должно лишь тогда выполнять буквально, когда можно было ожидать исправления противника. Иисус завещал в этих словах не столько внешнее поведение, сколько внутренний настрой. Будь это даже просто право отца, как и властителей, наказывать непослушных детей и народы. «Ибо тот, у кого отнято позволение к злому поступку, задерживается целесообразно. Нет ничего злосчастнее, чем счастье зла (felicitate peccantium)».
      Августин энергично настаивает на военной службе и представляет множество «богобоязненных воинов» из Библии, не только «многих праведных» богатого ужасами Ветхого Завета (глава I), но и пару — Нового» «Конечно, выше», — это епископ подчеркивает с особым нажимом, — стоят, само собой разумеется, священники «ранг, который те берут у Бога, кто оставил всю мирскую службу. Но апостол говорит также «Каждый имеет свой собственный дар от Господа один этим, другой — другим образом». Таким образом, другие борются за вас против невидимого врага молитвой, вы боретесь за них мечом против видимых варваров».
      Тем самым солдаты и священники сражаются вместе, пусть даже каждый своим способом, каждый укрепляет «собственный дар Господа». «О, чтобы, однако, у всех одна вера была. Ибо тогда нужно было бы меньше всего бороться». В чем святой, конечно, сильно заблуждается.
      Ведь христиане вели между собой войн больше, чем против нехристиан. Но постоянно, из столетия в столетие, именно: со священниками, С БОГОМ. Нет, уверял Наполеон, «других людей, которые лучше понимают друг друга, чем священники и солдаты». Гитлер тоже имел своих христианских военных священников. И сам Сталин — даже римскокатолических.
      «Вести войну, — учит Августин, — а подчинением народов расширять империю представляется злым как счастье, добрым как необходимость. Но так как было бы хуже, если б неправедные господствовали над праведными, то и это не будет неуместным назвать счастьем». Сама захватническая война, таким образом, делает «неуместно» счастливым Епископ все-таки оппортунист и достаточно бесстыден, чтобы объяснить бесчисленные войны Рима как «справедливые войны», а его территориальную громадность — заслуженной «Божьей наградой» Риму войны навязывала, конечно, лишь «несправедливость» соседей, в то время как пограничные государства (имевшиеся всегда, сколь бы далеко ни шла экспансия) угрожали, ах, такой справедливой империи. «Все же империя лишь возрастала несправедливостью тех, — утверждает святой, — с которыми велись справедливые войны. Была бы маленькой, если бы спокойные и справедливые соседи не вызывали на войну безо всякого повода”.И не велись его войны, как в прежней империи, из жажды удовольствия и алчности, но — по благородным мотивам Рим хотел добиться славы, «варварам» принести культуру, цивилизации — «Рах Romanа».
      Изучая пятнадцать войн Рима в республиканское время, изучая три Пунические войны, три Македонские войны, три Митридатские войны, две Иллирические войны, войну против Антиоха III, Югуртинскую войну, Галльскую войну, Парфянский поход Красса, Сигрид Альберт смогла коротко констатировать, «что лишь очень незначительное число войн целиком и полностью соответствовало собственным римским требованиям и могли быть однозначно обозначены как «bella justa». Конечно, автор нашла число bella injusta также незначительным, большинство войн «лишь «условно» справедливыми», короче, обнаружилось, само собой разумеется, что политика римлян «была направлена на то, чтобы сохранить свое гегемонное положение», — по-немецки сказать сохранить награбленное.
      Но Августин буквально опьяняется этой оргией уничтожения — «сколько маленьких империй было перемолото. Сколь много огромных, знаменитых городов было разрушено, сколь многим государствам нанесен ущерб, сколь многие осуждены на гибель. Какие человеческие массы, солдаты, равно как и безоружный народ, канули в смерть. Какое множество кораблей было пущено ко дну в морских сражениях». И даже продолжительность войн его не потрясает — ведь она тоже определена «любимым» Богом, найдут ли войны «быстрый или замедленный свой конец, он сообразно заложен именно в его усмотрении и справедливом приговоре и сострадании наказать или утешить род человеческий». Или даже улучшить. Все-таки он, утверждает Августин, должен быть именно «этим средством улучшен». Таким образом, он знает значительную продолжительность войн. Восемнадцать лет, перечисляет он, Вторая пуническая война (218–201 гг.), 23 года — первая (264–241 гг.), 40 лет против Митридата и его сына Фарнака (87–47 гг.), почти 50, с перерывом, Самнитская война (342–290 гг.).
      Причем все это, как всякое несчастье и ужас мира, было совершено «по кивку высшего величества», Всемогущий, Всемилостивый, Всемудрейший одарил «римлян империей тогда, когда того захотел, и в пределах, каких захотел». Ибо в каждой войне Бог управляет «началом, продолжением и концом». И все ужасы войны свершаются, как ведомо Августину, чтобы победить противника, чтобы «возможно, подвергнуть испытанию воюющих и связать их собственными законами мира», все в конечном счете случалось лишь ради возлюбленного мира, «даже если сами друзья войны не хотят ничего кроме победы. Таким образом, они войной хотят достичь доблестного мира. Ибо что такое победа, как не подчинение противника? Если это достигнуто, то наступает мир. Тем самым войны ведутся во имя мира». Тем самым столь хорошо даже самое худшее — надо глубже смотреть. Кто, однако, возможно, побаивался сам при этом гибнуть, к тому великий святой взывает. «Это точно, я это знаю, — еще никто нигде не умирал, кто когда-нибудь однажды не должен умереть». «Но что зависит от того, какого рода смертью заканчивается эта жизнь?» Или для подобных ему с еще более циничным прицокиванием. «Что все же имеют против войны? Только то, что люди, которые должны однажды умереть, там погибают?» — таким образом если уж вы так или иначе должны околеть, почему в таком случае не лучше — сразу. Как, однако, прекрасно подтверждает все это изречение Карла Ранерса, иезуита, что для Августина «Бог все, а человек — ничто». И соответственно ведет себя церковь. И Бог, — никогда нельзя забывать, — это она сама.
      Что война должна существовать, провозвестнику «Благой Вести» кажется само собой разумеющимся. В конце концов, это было всегда так. «Когда Земля в неких промежутках времени и места не была потрясаема войнами?» И так останется. «Однако это жребий всей Земли, — вновь и вновь подвергаться таким несчастьям, подобно тому как бурное море будоражит непогода разного рода». Действительно, война и мир — разве они почти не равны землетрясению и потопу, природным закономерностям? Но, успокаивает Августин, все это проходит. «Ибо сегодняшние преходящие беды, которые людей столь сильно путают, от которых так много ропщут и своим ропотом уязвляют Судию, дабы они более не обрели Спасителя, итак, современные беды, без сомнения, лишь преходящи или они проходят через нас или мы проходим через них». Воистину утешительная философия — христианская.
      В остальном с войной — как с пытками. Они тоже были для Августина, конечно, безделицей, сравнимой с адом они были, даже в худшей форме, «легкими», ибо преходящими, бренными тож, «курсом лечения» — все для улучшения и к лучшему для человека пытки, война. Теолог никогда не смущается. Поэтому он не знает никакого стыда.
      Лишь злоупотребление силой оружия (широкие возможности порассуждать) запрещал Августин. Война как таковая была естественна, равно как и землетрясение, морской шторм; она была необходима. Нужно же — совсем по-евангельски, иезуитски — «мстить за несправедливость», наносить самые решительные удары возмездия по Августину, как раз смысл «справедливой войны». А принципиальная задача солдата — «легкая!» — «ответить силе силой».
      Сила против силы. Вновь истинно по-иезуитски. Око за око, зуб за зуб.
      Однако Августин, вдохновляемый своей борьбой против донатистов, развивает свою военную теорию дальше, он различает наряду с учением о «справедливой войне», — которому декрет Грациана (сочиненный около 1150 г.) придал вес официального церковного учения, — еще и «священную войну» (bellum Deo auctore). Так как христианские убийцы при сем сражаются за веру и против дьявола, то тут они особым образом слуги Бога. Однако инициаторы этой «священной войны» уже не владыки или военные, но — сам Бог.
      Но нередко, можно предполагать, Августин стоял к военным ближе, чем к Господу, по меньшей мере, к его организациям на Земле.
      Когда — в виде примера — дружественный ему Бонифаций, один из авторитетных полководцев в Африке, один из самых блестящих мужей того времени, к тому же ревностный католик и удачливый победитель донатистских еще сохранившихся групп, охотно сотрудничавший со священниками, когда генерал Бонифаций после смерти своей жены оказался в душевном кризисе и увидел в военной службе препятствие для духовного блаженства, а потому захотел уйти в монастырь, то Августин запротестовал. Хотя он ненавидел путешествия, он поспешил вместе с другом Алипием — оба епископы, оба поборники монашества, — оба уже в преклонном возрасте, оба святые — из своей отдаленной резиденции в этапный пункт Фубуне, отдаленный пограничный монастырь, и опротестовал благочестивый план. Правда, Бонифаций больше не должен был жениться, остаться «целомудренным», — однако именно как солдат. Ибо военный тоже был приятен Богу. И таким образом, святой, обычно крайне проворно склоняя к «gloria et pax et honor in aeternum»,[234] принудил уставшего от мира генерала, с указанием, естественно, соответствующих мест Библии, но также исходя (об этом говорит католический теолог Фишер) из «здорового реализма» (все — реализм и здорово, что поддерживает власть церкви) — заставил своего человека предпочтительнее воевать, защищать католицизм от арианских вандалов. Причем благочестивый офицер, которому Августин посвятил многие свои письма, вероятно, позвал их сам, даже предоставил им транспортные корабли, пусть это и не вполне бесспорно. Во всяком случае, вандалы были «морально» (обычно столь важный, однако, момент для духовных пастырей) менее «опустившимися», чем его католики. Король Гейзерих установил в Арике наказание за прелюбодеяние, закрыл бордели и принудил их девиц к браку. Напротив, питомец и защитник Августина, которому он запретил монашество, в 426 г, после посещения двора, вернулся с богатой женщиной, «пышной Пелагией, признающей себя причастной к арианскому заблуждению», приказал крестить и рожденную ею дочь по арианскому ритуалу, а сверх того пытался утешиться в тяжелые времена со многими конкубинами. Но в заключение он сражался со своими войсками не где-то, а в епископском городе Августина, причем последний до конца «религиозно и морально широко поддерживал» (Диснер) вооруженное сопротивление.
      «Если свести мысли Августина о войне и мире, — резюмирует современный католик, — то получится почти классический пацифизм». На деле, — как его понимают Августин и церковь сила против силы. Мстить за несправедливость. Убивать с чистой совестью. Даже и именно в захватнических войнах видеть «счастье». А в «учении Христа» о солдатах — «великое благо».
      Однако другой питомец иезуитов утверждает и сегодня «Реальность выглядела в этом случае так, что начиная с 9-го, а потом особенно в XI-м столетии, не в последнюю очередь под влиянием оборонительной войны против языческих народов, церковь приняла по отношению к войне позитивную позицию…» (Ауэр). Как будто она уже в IV и V-м веках не одобряла, не способствовала всем большим бойням и наступательным войнам! И не тогда уже практиковали «классический пацифизм» Августина. Или «пацифизм» архиепископа Синесия из Кирены по отношению к асурианам, племени пустыни, и по отношению к провинциальному наместнику Андронику, провоцировавшему церковь, выбросившего лозунг. «Счастлив тот, кто воздаст им, счастлив, кто их юношей разобьет о скалы». Проповедовавшего «Меч палача не меньше способствует поддержанию чистоты граждан, чем святая вода у церковных врат». Как будто не домогался уже Езник из Колба, видный писатель Армении, оправдания кровной мести. И не писал уже тогда епископ Феодорит «Исторические факты учат, что нам война приносит больше полезного, чем мир».
      Поучителен, в свою очередь, и ученик Августина Оросий.
     Война кажется Оросию иногда чем-то ужасным, вообще наихудшим злом. Однако miseriel bellorum была в основе делом языческих времен, христианская эра — мирный прогресс. Если и теперь есть войны, что Оросий не может оспаривать, так это суд Божий, возможно, из-за арианской «ереси», — а именно гражданская война при Констанции II или уничтожение «еретика» Валента при Адрианополе (причем на счет этого «еретика»-императора и арианства к тому же сходят всевозможные землетрясения). Против «оборонительных войн» Оросий, само собой разумеется, имеет столь же мало, как Августин, и подобно тому одобряет даже некоторые наступательные войны. Разумеется, когда война ведется в интересах собственно стороны, христианства, римского государства, то пресвитер Оросий закрывает один глаз, а, может, и оба, и, таким образом, собственно несчастья видеть не может, тем более что для него римско-христианское государство — идеальное государство, римско-христианский император, если он не «еретик» — император (как Констанций или Валент) — идеальный император, и гражданин ему подчинен, как христианин Богу. Ну а если потери в войне за такие идеалы еще и скромны, то это суть даже «счастливые войны». Жертвы другой стороны, «варваров», готов (особенно злых, если они язычники, менее злых, если они христиане) Оросия не печалят. Он поступает тогда так, будто не пролилось ни капли крови, сколь амбивалентно, противоречиво он часто высказывается даже по отношению к «варварам», которые нагрянули в империю, конечно же, с Божьего согласия (permissu Dei), хотя он, Оросий, предпочел бы видеть их вновь вышвырнутыми.
      Мучительны лишь гражданские войны, римлян против римлян, христиан против христиан. Но и такие гражданские войны, считает Оросий, подобно оборонительным войнам против «варваров» при нынешних обстоятельствах, благодаря божественному участию — коротки и почти безболезненны, совершенно иные, чем прежде, без заметных потерь. Да, войны его идеального императора, Феодосия, добивавшегося победы за победой и, так часто кажется, без всякого кровопролития, — великолепное свидетельство tempora Christium. И именно гражданские войны Феодосия против мятежников Арбогаста и Евгения, — со времен основания Рима, уверяет ученик Августина, не было войны, «начатой с такой благочестивой необходимостью, проведенной с таким божественным блаженством и завершенной с такой кроткой благотворностью…». И в то время как Оросий, непоколебимый фанатик прогресса, в семи столетиях дохристианского времени находит лишь один год мира, в христианскую эру — войны исчезают, будут во исключение, уже с рождения Христа входит покой, pax Augusta продолжается в pax Christiana. И этого недостаточно к уже существующим «счастливым христианским временам» прибавляются еще более счастливые.
      Августин еще пережил падение римского господства в Африке, когда вандалы летом 429 г и в начале 430 г прокатились через Мавританию и Нумибию. Он еще пережил дела своей жизни, целые города исчезли в огне, обезлюдели, вырезаны без всякого сопротивления, которое было бы организовано государством или церковью обескровленной католической общины, по крайней мере об этом нет ни единого сообщения. Укрепленный Гиппон защищали, как упомянуто, не кто иной как генерал Бонифаций, супруг арианки, и его тоже арианские готы. Но Августин, окруженный, будучи в центре катастрофы, утешался (что напоминает о худшем в нем) изречениями «Что все же имеют против войны? Только то, что люди, которые однажды должны умереть, там погибают?», утешал себя изречением «Тот не велик, кто считает нечто очень значительным, если падают деревья и камни и умирают люди, которые должны умереть». Это было изречение язычника — Плотина.
      Августин умер 28 августа 430 г, был погребен в тот же день, год спустя Гиппон, удерживаемый Бонифацием четырнадцать месяцев, был эвакуирован и частично сожжен Биограф Августина, св. епископ Поссидий, прожил в руинах еще несколько лет, потом арианский клир изгнал его из Калама, как недавно он сам изгнал донатистского епископа, ни время, ни место его смерти неизвестно.

Примечания:
204 «О граде Божием» (лат)
205 Так в оригинале
206 Начальник обеих военных служб (лат)
207 Врагом народа (лат)
208 Здесь, здесь, здесь (лат).
209 Самый близкий друг (лат).
210 «Страстное желание к ложному мученичеству» (лат)
211 «Безумная чернь» (лат)
212 «Движение (точно так же безумное) циркумцеллионов» (лат)
213 «Явный варвар» (лат)
214 Своего рода, особого рода, своеобразный (лат).
215 «По всем явным свидетельствам» (лат).
216 «Глубокое христианское уважение» (лат).
217 Греховная масса (лат)
218 «Причиной милости» (лат).
219 «О природе и милости Бога» (лат)
220 «Дело сделано, о если бы когда-нибудь поставить пределы заблуждениям» (лат)
221 «Рим сказал, дело сделано» (лат)
222 «Наставник милости (любви)» (лат).
223 Бедствий, войн, раздоров (лат)
224 «Так же был склонен к атаке, как был готов атаковать донатистов и пелагиан» (англ).
225 Тайная справедливость Бога, тайное сострадание Бога, тайное предвидение Бога (лат)
226 Помощник (лат)
227 «Твое наставление, блаженнейший отец Августин» (лат).
228 Непрерывное рабство (лат)
229 Возлюбленнейший священнейший господин (лат)
230 «Нет блага выше церкви» (лат.)
231 Тягостное высокомерие (лат).
232 Вступительном слове (лат).
233 «Князь и патриарх гонителей» (фр)
234 «Славе и миру, и чести в вечности» (лат)