Моя книга КРИТИЧЕСКИЕ ОЧЕРКИ МИРОВЫХ И РОССИЙСКИХ ИДЕОЛОГИЙ

[ladimir]

Согласившись с вышеприведенными выводами историков, занимающихся сталинизмом (А.Н.Медушевским, О.В.Хлевнюком, В.Б.Чистяковым, Полом Грегори и Марком Харрисоном), автор подметил то, что, возможно, упущено в оценке сталинизма: непрерывную смену векторов развития, отмену одних директив и срочное введение новых, прямо противоположных по смыслу и планируемым результатам, постоянные перестройки и переформатирования, резкую критику вчера восхваляемого и наоборот, многократное переделывание одной и той же работы, что вносило существенный диссонанс во все модернизации (достаточно вспомнить, что в период 1930-1941 внешнеполитическая линия СССР менялась коренным образом не менее 4 раз).  Люди, в том числе высокопоставленные, которые не выдерживали такой непрерывной свистопляски, продолжавшейся 25 лет, репрессировались, на их место с огромным трудом готовилась новая смена, но она также вылетала в трубу кадровой политики.  Это гораздо больше соответствует определению «неэффективный менеджмент», чем какому-либо иному.  В условиях демократической парламентской системы, где приходится отвечать за последствия принятых решений и выслушивать критику оппозиции, Сталин неминуемо проиграл бы ближайшие выборы (примечательно, что это же самое едва не произошло с ним в рамках советской партийной системы – в 1934 году на XVII съезде ВКП(б), когда его едва не отстранили от власти).  Идеологическое обеспечение всех зигзагов сталинизма выглядит настолько пестрым, что при желании можно найти любые аналоги в любых идеологиях (включая союз Сталина с Гитлером и мнение о «тайном капиталистизме» Сталина, который поначалу планировал провести альтернативные выборы в Верховный Совет в 1937 году).

Эстетика сталинизма…  Автор выскажет крамольную с т.з. левых и сталинистов мысль, но с конца 1920-х эстетика сталинизма и советского этоса в целом оказалась под сильным влиянием эстетики фашизма (впрочем, не только его: пионерскую организацию коммунисты позаимствовали у масонов-скаутов, а физкультпарады и гимнастические пирамиды практиковались на Западе задолго до того, как их стали считать признаком социализма).  Приходишь к выводу, что никаких «железных занавесов» в 1920-1940-х не существовало (саму формулировку «железный занавес» запустил в оборот пустомеля Геббельс в 1944), и взаимное влияние разных идеологическо-эстетических культур наблюдалось по всему миру, благо средства передачи информации уже могли обеспечить таковые влияния.  Конечно, трудно себе представить факельные шествия в советской Москве и сожжение книг большевиками, но зато «битву за урожай» придумал не Сталин, а Муссолини.

Вне зависимости от своих реальных идеологических представлений Сталин после смерти (а также и до нее) стал настоящей жертвой своих интерпретаторов (культ личности до добра не доводит: убьют как Пола Маккартни или приватизируют как Сталина).  Свои эксклюзивные претензии на Сталина предъявили: неосталинисты, почвенники, националисты, православные фундаменталисты, коммуно-патриоты, неомонархисты, уфологи и неоязычники.  Особенно цепко за Сталина схватились всевозможные создатели тайных мистических учений.  Мысль о том, что правитель государства может мыслить рационально, дается мистику почему-то особенно трудно.  Разумеется, всех приватизаторов меньше всего интересует, что же на самом деле думал, говорил и делал Сталин – они знают это лучше него самого и не намерены молчать.  Наверное, это самая страшная кара для исторического деятеля – когда через сто лет потомки тех необразованных рабочих и крестьян, которых ты защищал от Фейхтвангера, о тебе говорят, что ты – это не ты, а…  Такой участи Сталину не пожелали бы даже Хрущев и Троцкий.

[ladimir]

3.24. Троцкизм (1930-е).
Эпоха 1920-1930-х годов – золотой век идеологий.  Не только вся политическая жизнь, но и жизнь общественная оказалась во власти идеологических подходов.  Общества, ушедшие от традиционного «органического» образа жизни, связанного с аграрным строем, в страхе перед атомизацией и индивидуализацией сбивались в группы по мировоззренческому принципу.  Это вовсе не означало, что все общество (включая эстрадных певцов и сутенеров) обязательно было идеологизировано, но то, что принято называть «мэйнстримом», лежало тогда в плоскости идеологического способа освоения действительности.  Впоследствии обездоленные деидеологизацией в результате информационной революции и постиндустриального переворота последние мамонты идеологической эры будут вздыхать о 1920-1930-х годах, как о потерянной идеологической юности человечества, обрушивая при этом на современников громы и молнии за их своекорыстие и безыдейность.  Человек межвоенного двадцатилетия ел мало, работал много, жил уже в условиях городской культуры (ландшафт фабричных труб и трамваев) и быстро развивался.  Существует т.з., с которой автор не может не согласиться, что между стабильностью аграрного общества (сын крестьянина станет крестьянином) и стабильностью же развитого информационного общества (сын программиста станет программистом) располагается историческая зона нестабильности индустриальной волны, где наблюдается большой спектр новых возможностей (в т.ч. идейных – постиндустриальная идейная окраска общества более однородна), революций, переходов, где отдельный («атомарный – это слово пугает традиционалистов, и они готовы отречься от личности) человек может многое сотворить и изменить.  Понятен выбор ремарковского героя, который предпочитает свой ХХ век любому иному.  Но этот же выбор непонятен обитателям обоих берегов индустриально-идеологической реки – аграрного и информационного: боярин Морозов и Билл Гейтс одинаково не могут понять восторга от успешной агитации рабочих локомотивного завода.

Ровесник Сталина Троцкий (1879-1940) чувствовал себя в этом мире, как рыба в воде.  Он не был большевиком до 1917 года (и в этом сталинистская критика его чуждости Ленину отчасти права).  Еще в 1904 году Троцкий вместе с Парвусом создал особое течение в социал-демократии, связанное с теорией перманентной революции, в 1912 пытался в очередной раз объединить меньшевиков и большевиков в т.н. Августовском блоке, а 1914 выступил как интернационалист.  В 1917 году Троцкий – неформальный лидер небольшой интернационалистической фракции РСДРП – «межрайонцев».  Он примкнул к большевикам и сыграл огромную роль в большевистском перевороте, равно как и в истории Советской России (впоследствии сталинисты постарались полностью убрать Троцкого из истории революции, а при Брежневе новое поколение коммунистов, пользуясь тем же методом, убрало из истории Сталина).  В ходе ожесточенной внутрипартийной борьбы Троцкий проиграл, оказался в ссылке, а затем (1929) за границей, а его сторонники в СССР репрессировались.  Согласно статистике советских пенитенциарных органов, начиная с 1930 года арестовывалось ежегодно по нескольку сот троцкистов, в 1935 – уже 2820, а пик борьбы с троцкизмом падает на 1937-1938 (за два года арестовано и осуждено 62 тысячи), потом спад (1939 год – 1152 троцкиста), во время Великой Отечественной войны осуждалось по нескольку десятков троцкистов в год, но в 1948-1951 – новый всплеск (за четыре года осужден 5691 троцкист).  В период после «разоблачения культа личности» многих осужденных в качестве троцкистов таковыми не считали, но подобные заключения требуют дополнительных исследований.  За пределами СССР Троцкий в 1933-1937 годах создал IV (Троцкистский) Интернационал, объединивший несколько мелких, но очень крикливых антисталинистских партий.  Не смотря на убийство Троцкого агентом советских спецслужб, мировое троцкистское движение не исчезло, а в 2002 и 2007 на президентских выборах во Франции троцкистский кандидат получал больше голосов, чем кандидат ФКП.

[ladimir]

Дореволюционная идеология Троцкого сводится к теории перманентной революции, позаимствованной у Парвуса и развитой на российской почве.  Эта теория должна была разрешить проблему вероятной революции и строительства социализма в среднеразвитой стране (России, Италии, Испании, латиноамериканских странах), ведь классический марксизм XIX века исходил из тезиса о построении социалистического общества в наиболее развитых странах Запада (включая США).  Троцкий выдвинул тезис о нереволюционности буржуазии в среднеразвитых странах и необходимости для пролетариата «доделать» буржуазную революцию, превратив ее в буржуазно-демократическую, перерастающую в социалистическую.  В крестьянской и «мелкобуржуазной» стране диктатура пролетариата неизбежна, но пролетарская партия, как те декабристы, будет делать революцию «для народа» – в интересах крестьян.  В отличие от социал-реформистов, Троцкий не ждал никаких компромиссов со стороны царских властей и буржуазии и никаких компромиссов им не предлагал.

После эмиграции и еще до нее – в процессе борьбы со Сталиным и сталинистами Троцкий сформулировал свою теорию перерождения русской революции: не смотря на победу и создание передового строя, пролетариат задавлен мелкой буржуазией и бюрократией.  Троцкий рассматривает советскую бюрократию в качестве специфичной касты, но не нового класса.  По его мнению, бюрократия не имеет признаков правящего класса: «Попытка представить советскую бюрократию, как класс „государственных капиталистов“ заведомо не выдерживает критики.  У бюрократии нет ни акций, ни облигаций.  Она вербуется, пополняется, обновляется в порядке административной иерархии, вне зависимости от каких-либо особых, ей присущих отношений собственности.  Своих прав на эксплуатацию государственного аппарата отдельный чиновник не может передать по наследству.  Бюрократия пользуется привилегиями в порядке злоупотребления».  Именно поэтому бюрократия стремится к ликвидации завоеваний Октябрьской революции и реставрации капитализма – ей необходимо юридически закрепить свои права на собственность.  Неизбежна новая пролетарская революция, сметающая сталинскую бонапартистскую диктатуру.  Судя по непрерывной охоте за троцкистами даже после смерти Троцкого, сталинский режим всерьез опасался такой перспективы.  В СССР, где (в отличие от современной России) революция – это было ХОРОШО, любой недовольный своими условиями жизни, заемом, дефицитом, штурмовщиной, бюрократизмом и арестом родственника за анекдот о Сталине рабочий мог даже в шутку припугнуть начальство новой революцией, и начальству нечего было ответить (еще не приватизировавшие власть партийные бюрократы еще не догадались пугать недовольных жидо-масонской версией Октября 17-го).

Троцкисты ни разу не приходили к власти (даже в Эфиопии после свержения просоветского Менгисту Хайле Мориама в 1991 пришли к власти не троцкисты, а марксисты, идеологически близкие к албанскому варианту социализма).  Перманентная оппозиционность Троцкого в отношении сталинского режима делает его эдаким «коммуно-демократом», и все антисталинские, капиталистьные тенденции в советской политической жизни могли опираться на его аргументацию и критику.  Среди антисталинистов бытует наивное представление, что, если бы вместо Сталина во главе СССР оказался кто-нибудь другой – хотя бы веселый ходок «Кирыч», все было бы прекрасно, и никаких «деформаций социализма».  Антикоммунисты с этим категорически не согласны, полагая, что черного кобеля не отмоешь добела, и вместо Сталина мог быть другой Сталин: дай Троцкому власть, ни одну из задач советского проекта в целом (индустриализацию, коллективизацию) это не отменит.  И еще неизвестно, кто больше уничтожит врагов советской власти в ходе издержек реализации задач.

[ladimir]

Жертвы сталинских репрессий исчисляются миллионами.  В 1930-1953 годах в СССР осуждено 4930 тысяч человек (в т.ч. 3778 тысяч по политическим мотивам).  В 1923-1929 осуждено всего 464 тысячи человек (при этом наблюдался достаточно высокий процент оправдательных приговоров: в целом с 1923 по 1953 – 28%).  В 1929-1939 сослано 2,3 млн. кулаков.  Еще 3,5 млн. человек депортировано «по национальной линии».  Итого получается около 9,1 млн. репрессированных (из примерно 160-180 млн. человек населения СССР).  Расстреляно в 1930-1953 годах 786 тысяч (в т.ч. за два года – 1937-1938 – 682 тысячи) – в среднем по 34 тысячи человек в год.  Это очень много.  Масштаб граничит с количеством жертв якобинского террора и подавления республиканцами роялистских и федералистских мятежей и с количеством жертв подавления Парижской Коммуны (от 15 до 30 тысяч человек).  Остальная 200-300-летняя история современной Европы и Северной Америки не знает подобных примеров целенаправленного уничтожения по политическим причинам (хотя в гражданских войнах – США, Испания – гибло также большое количество людей).  В 1933-1945 годах национал-социалистический режим Германии казнил по суду и без суда 70 тысяч человек (в среднем по 5800 за год), не считая уничтоженных 73 тысяч умалишенных и 50 тысяч гомосексуалистов (в начале XXI века русские патриоты-антифашисты в сомнении: считать ли последних жертвами фашизма?)  Фашистский режим в Италии за 20 лет уничтожил от 1,5 до 10 тысяч своих политических противников (максимум по 500 человек в год).  Испанский режим Франко в 1939-1949 годах уничтожил 120 тысяч антифранкистов (по 12 тысяч в среднем в год).  Фашистский корпоративный режим Португалии казнил за 48 лет всего около 1 тысячи политических преступников.  Столько же казнено в Югославии в 1929-1939 годах.  Жертвы военного режима в Греции в 1967-1973 годах также не превышают одной тысячи человек.  В Болгарии 1923-1941 годах «белый террор» исчислялся 3 тысячами казненных (160 человек в среднем в год).  Сопоставить репрессии в СССР можно разве что с аналогичными по масштабам репрессиями в тоталитарных левых режимах Азии (для сравнения, в Южной Корее в 1953-1986 годах казнено 10 тысяч человек – по 300 человек ежегодно; ориентировочные цифры по Северной Корее в 10-20 раз выше).  Можно ли предположить, что троцкистские репрессии были бы меньшими сравнительно со сталинскими?  У них была бы иная структура, но, памятуя деятельность Троцкого в гражданскую войну, сомневаешься в их меньших масштабах.  Идеологу, дорвавшемуся до власти и строящему самое справедливое и передовое общество, все время кажется, что врагов осталось гораздо больше, чем уже уничтожено, и они могут сорвать эксперимент – вот о чем думает идеолог, а вовсе не о каких-то юридических или общегуманистических условностях.

3.25. Арабский социализм (1940-е).
Арабский социализм отличается от исламского социализма своим более светским характером (хотя и отрицает атеизм, в отличие от марксизма) и проблематикой объединения арабских народов.  Сразу же следует отметить, что объединение арабских народов в единое государство, либо в федерацию, будет не воссоединением единого народа, политически разорванного империалистами, а объединением очень разных этносов.  Однородными этнические группы, объединяемые под общим этнонимом «араб», кажутся только лишь наблюдателю с Запада или из Японии, а любой специалист-арабист скажет вам, что это очень разные народы.  Исторически, действительно, основа современных арабов – Арабский халифат, созданный в результате арабских завоеваний в VII-VIII веках и быстро распавшийся, но образ жизни аравийских бедуинов, крестьян Магриба и горожан древних и новых городских центров Благодатного Полумесяца (Ирак, Сирия, Палестина) существенно отличается, в т.ч. по уровню жизни (развитие добывающей промышленности в Ливии и странах Персидского залива еще больше усилило эти отличия).  Арабский язык – это целая языковая группа, состоящая из 5 диалектных групп, между которыми дистанция не меньше, чем между русским и польским языками (общее количество арабских языков – более 20, и их ареалы не всегда совпадают с границами современных арабских стран).  Сириец и тунисец вынуждены в разговоре прибегать к арабскому литературному языку, эталоном которого считается египетский диалект (впрочем, с появлением Интернета, модернизацией и развитием систем телекоммуникаций различия между арабским литературным и диалектами арабского медленно, но верно сокращаются в пользу литературного варианта).  В религиозном отношении арабы распадаются на суннитское большинство и шиитское меньшинство, а также различные христианские общины, члены которых в последнее время массово мигрируют из региона.  Все это существенно затрудняет реализацию плана арабского единства.  Арабские правящие режимы, даже социалистические, далеки от желания поступиться хотя бы частью суверенитета, на что согласились европейские правительства.

[ladimir]

Термин «арабский социализм» был впервые введен сирийским православным христианином Мишелем Афляком, одним из основателей Партии арабского социалистического возрождения в 1943 году, для того, чтобы отличать свою версию социалистической идеологии от марксистского социализма и других типов социализма, существующих как в европейских, так и других странах и подчеркнуть ее аутентичность и оригинальность. Для Афляка, первоначально симпатизировавшего коммунизму, арабский социализм представлял собой необходимое следствие движения за арабское единство и свободу, так как лишь социалистическая система собственности и развития смогла бы преодолеть экономические последствия колониализма.  В то же время он отвергал традиционный марксизм с его атеизмом, интернационализмом и материализмом, неподходящими для арабской ситуации.  В то время как арабский социализм во многом перенял экономическую и социальную программу европейского социализма, характерные для него интеллектуальные черты наложили некоторые ограничения на его революционный потенциал: средства производства подлежат национализации, но при сохранении таких традиционных ценностей, как частная собственность и ее наследование. Такие примитивные общественные структуры, как феодализм, номадизм и племенной строй, религиозные различия и дискриминация женщин, должны остаться в прошлом, но социальные связи, составляющие основу арабской идентичности, не должны быть нарушены.  Арабский социализм невозможно рассматривать вне связи с антиколониальной националистической парадигмой, что проявляется также в политической и экономической доктринах его идеологии.

В начале XXI века наблюдается упадок арабского социализма.  Уже в 1990-х он столкнулся с мусульманско-фундаменталистической реакцией и фактически проиграл ей, поскольку (к ужасу капиталистов) любые свободные выборы в странах, не имевших опыта гражданских свобод и демократических выборов, давали большинство фундаменталистам.  Если политика СССР в регионе базировалась на поддержке арабского социализма (коммунисты не пользовались в арабском мире популярностью), то капиталистьный истеблишмент Запада лишь терпит левые режимы как альтернативу фундаменталистам.

3.26. Демократический социализм (1940-е).
К концу 1940-х, если не считать нескольких непродолжительных пребываний социалистов у власти в ряде европейских стран и создания левых режимов в Латинской Америке (Мексика, Гватемала, Боливия), лишь две модели могли рассматриваться как последовательная долговременная реализация социалистических проектов начала ХХ века: СССР, расширившийся до размеров советского блока (включавшего на тот момент Китай), и скандинавская социализм.  В Швеции (с 1932), Норвегии и Дании, которые в начале ХХ века не были самыми богатыми и развитыми странами Европы, социалистам удалось построить модель т.н. «функционального социализма», который базировался на сохранении «буржуазной» политической системы (во всех трех странах даже монархию не упразднили), парламентаризма, гражданских свобод, но при этом экономика перестраивалась на социалистических принципах, однако, без посягательств на институт частной собственности.  Чертами скандинавского (шведского) социализма являются высокие налоги на прибыль, всеобщая занятость, развитая система социального обеспечения, партнерство между работодателями, профсоюзами и правительством, защита мелкого бизнеса от крупных конкурентов.  Швеция осталась в стороне от участия во второй мировой войне, а Норвегия и Дания понесли минимальный ущерб.  В 1950-1980-х это были самые динамично развивающиеся страны Запада, и их уровень жизни почти сравнялся с американским, при отсутствии американского неравенства в доходах.  Скандинавскому социализму завидовали все левые.  Бывшие правящие коммунистические партии советского блока дружно обещали в случае возвращения к власти реализовать «шведскую модель», но результаты оказывались заметно скромнее.

[ladimir]

В 1947-1951 был воссоздан Социалистический Интернационал 1889 года, который теперь объединял социал-реформистские и демократическо-социалистические партии Запада.  Во Франкфуртской декларации 1951 года заявлено, что международное социалистическое движение может принимать разные формы, и это требует различных подходов в разных обстоятельствах.  Однако истинный социализм может быть достигнут только посредством демократии.  Экономические цели социализма в соответствии с Декларацией включают в себя полную занятость, формируемое государством всеобщее благоденствие, обеспечение общественной собственности с помощью различных средств, в том числе обобществления, создания кооперативов для противодействия капиталистическим частным предприятиям, и обеспечение прав профсоюзов.  Острие критики Франкфуртской декларации направлено против советского варианта социализма.  Шведская модель была воспринята как пример для подражания.  К Социнтерну присоединилось несколько крупных левых партий стран третьего мира, не соответствующих традиционному представлению о социал-демократии: Социалистическая партия Сенегала (с 1976), Левое революционное движение Боливии (с 1986), венесуэльское Демократическое действие (с 1964), мексиканская Институционно-революционная партия (с 1986), Перуанская апристская партия (с 1983), панамская Революционно-демократическая партия (с 1986).  Не все эти партии соответствовали критерию проведения демократической политики, и правление Социнтерна даже исключало некоторых из них из своих рядов.

Демократические социалисты ссылаются на Карла Маркса, который считал, что демократические права и свободы будут по-настоящему доступны рабочему классу только в том случае, если средства производства будут принадлежать ему, точнее, действующему от имени народа государству.  Демосоциалисты называют недемократической коммунистическую трактовку социализма, которую они отвергают. В отличие от коммунистов, демосоциалисты рассматривают социализм, как конечный идеал, а не промежуточную стадию на пути к коммунизму. Они также включают в понятие демократии концепции плюрализма и прав демократического меньшинства, и вовсе не интерпретируют ее как диктатуру большинства.  Таким образом, демократические социалисты оказываются левее социал-демократии и правее самых правых коммунистов, но ближе все же к социал-демократии.  После 1957 года демократические социалисты стали покидать ряды социал-реформистских партий и создавать свои, нередко оппозиционные им, организации (появились датская Социалистическая народная партия, Интернациональная рабочая партия (германских социалистов), нидерландская Пацифистская социалистическая партия и норвежская Социалистическая левая партия).

Наступала новая эпоха относительного благополучия, дешевых продуктов, супермаркетов, телевидения, авторского кино не для всех, рок-музыки, и когда Энтони Берджес пошутил, что оруэлловская Англия гораздо больше похожа на реальноисторическую Англию 1948 года, чем на 1984, он имел в виду свойственную публике забывчивость.  Перестройка в СССР в идеале должна была пересоздать советский строй в общество демократического социализма.  Этого не случилось, и последующая история социалистического движения на просторах СНГ это либо унылое существование крупных партий, впавших в идеологический маразм, либо бесполезное мельтешение мелких идеологических партий-сект, либо деятельность политических циников, вроде Ю.М.Лужкова, пользующихся социалистическими брендами в своих интересах.  В современной России левосоциалистической партией провозглашает себя «Справедливая Россия», но неубедительно.  После создания в 2012-2013 годах под эгидой Демократической партии США Прогрессивного альянса – объединения лейбористских и правосоциалистических партий в Социнтерне усилилась тенденция демократического социализма.

[ladimir]

3.27. Титоизм (1940-е).
«Как старый коновал, перепоровший множество этих животов, отсекший несчетно этих конечностей в курных избах при дорогах, смотрит на беленькую практикантку-медичку, – так смотрел Сталин на Тито.  Но Тито всколыхнул давно забытые побрякушки для дурачков: «рабочий контроль», «земля – крестьянам», все эти мыльные пузыри первых лет революции.  Уже три раза сменено собрание сочинений Ленина, дважды – Основоположников.  Давно заснули все, кто спорил, кто упоминался в старых примечаниях, – все, кто думал иначе строить социализм.  И теперь, когда ясно, что другого пути нет, и не только социализм, но даже коммунизм давно был бы построен, если б не зазнавшиеся вельможи; не лживые рапорта; не бездушные бюрократы; не равнодушие к общественному делу; не слабость организационно-разъяснительной работы в массах; не самотек в партийном просвещении; не замедленные темпы строительства; нэ простои, нэ прогулы на производстве, нэ выпуск нэдоброкачественной продукции, нэ плохое планирование, нэ безразличие к внедрению новой техники, нэ бездеятельность научно-исследовательских институтов, нэ плохая подготовка молодых специалистов, нэ уклонение молодежи от посылки в глушь, нэ саботаж заключенных, нэ потери зерна на поле, нэ растраты бухгалтеров, нэ хищения на базах, нэ жульничество завхозов и завмагов, нэ рвачество шоферов, нэ самоуспокоенность местных властей! нэ капиталистизм и взятки в милиции! нэ злоупотребление жилищным фондом! нэ нахальные спекулянты! нэ жадные домохозяйки! нэ испорченные дети! нэ трамвайные болтуны! нэ критиканство в литературе! нэ вывихи в кинематографии! – когда всем уже ясно, что камунизм на-верной дороге и-нэдалек ат-завершения, – высовывается этот кретин Тито са-своим талмудистом Карделем и заявляет, шьто-камунизм надо строить нэ так!!!» – так описывает суть разногласий Сталина и Тито А.И.Солженицын в романе «В круге первом».

Международное коммунистическое движение стало формироваться практически одновременно с приходом большевиков к власти в России.  Левые социалисты (Борис Суварин, Марсель Кашен, Антонио Грамши, Гарри Поллит, Сэн Катаяма, Пауль Леви) потянулись в Коминтерн, в 1918-1923 вспыхнуло несколько европейских революций, Советская Россия представлялась лишь одним из двигателей социального прогресса, и в будущее коммунисты смотрели с оптимизмом.  Но постепенно коммунистические партии превратились в банальную агентуру московского центра Коминтерна, борьба с левыми и правыми уклонами приводила к репрессиям в отношении зарубежных товарищей (иногда с этой целью их заманивали в Москву), а боевитых лидеров сменило поколение послушных исполнителей воли Сталина (Вильгельм Пик, Морис Торез, Пальмиро Тольятти, Георгий Димитров).  Какую-нибудь коммунистическую партию могли запретить из Москвы за «троцкизм» (как это случилось с Польской коммунистической партией в 1938 году).  Иосип Броз Тито (1892-1980) относился ко второму поколению, и если бы Югославия была Польшей или Чехословакией, его судьба сложилась бы иначе – в качестве верного сталинца.  Но партизанская война и самостоятельное освобождение страны Народно-освободительной армией Югославии от немецких войск (Советская Армия принимала участие лишь в боях за Белград) резко изменили его положение.  Он стал главой Югославии не с помощью советских штыков и не в результате ареста лидеров победившей на парламентских выборах партии советскими спецслужбами (как это случилось с Ракоши в Венгрии), а в результате массовой поддержки главной антифашистской силы (подобные тенденции наблюдались в связи с партизанскими движениями под руководством Ковпака и Мазурова на Украине и в Белоруссии).  

В 1948 году произошел конфликт Тито и Сталина (Сталин в своей привычной манере менять решение на прямо противоположное сначала потребовал создать Федерацию Югославии, Болгарии и Албании, а затем запретил).  Поначалу посол СССР в Белграде А.И.Лаврентьев и военный атташе Г.С.Сидорович направили в Москву несколько донесений, в которых обвинили югославское руководство в непонимании существа марксизма-ленинизма и в вождизме, и очень скоро тон советской пропаганды стал напоминать современное российское телевидение: «В результате разгрома титовской бандой здоровых сил КПЮ руководство компартии Югославии оказалось безраздельно в руках шпионов и убийц, наймитов империализма» и «белградские фашистские изверги начали жаловаться, что они якобы являются жертвами несправедливости» (репрессиям со стороны югославских властей подверглось 16 тысяч коммунистов, выступивших в поддержку сталинской линии).

[ladimir]

Главный принцип титоизма: в каждом государстве средства достижения коммунизма должны определяться самим государством (то есть Югославией), а не внешними силами (под ними подразумевался Советский Союз).  Основанная на этом принципе внешняя политика Югославии сделала ее лидером Движения неприсоединения, созданного в 1961 году.  Во внутренней политике основой титоизма стала разработанная Эдвардом Карделем доктрина самоуправленческого социализма.  Она предусматривала самоуправление рабочих коллективов: теория коллективного труда предполагала, что решение о судьбе прибыли предприятия должно приниматься самим рабочим коллективом.  За это советские идеологи обвинили Тито в троцкизме и в фашистском корпоративизме.  Однако между предприятиями сохранялась конкуренция, что позволяло рассматривать экономику Югославии как «рыночный социализм», далекий от коммунистической концепции рабочего самоуправления.

Титоизм потерпел историческое поражение синхронно с падением коммунистических режимов в других странах Европы.  Этнический национализм растерзал не самую худшую европейскую страну.  Партия, претендующая на наследие Тито, – Социалистическая партия Сербии во главе с Милошевичем слепила свою идеологию в 1990-х из смеси популизма, демократического социализма и национал-консерватизма (в постидеологическую эру стало возможно скрещивать ужа с ежом).  Социнтерн отказался принять в свой состав эту химеру.

3.28. Африканский социализм (1950-е).
Представим себе, что второй мировой войны не случилось (ее фатальность преувеличена за счет послезнания).  В Германии доживает свой срок режим Гитлера, стиснутый подписавшими Пакт Молотова-Даладье-Галифакса странами-создателями системы коллективной безопасности.  Советский вариант социализма никогда не выйдет за пределы СССР.  Некоторые азиатские колонии получат независимость (Сирия, Ливан, страны Индокитая, возможно, Палестина с ее еврейско-арабским раздраем), но не Индия, которая экономически и политически незаменима для Британской империи.  Африка остается сплошным пространством европейских колоний.  Власти Великобритании планировали рассмотреть вопрос о самоуправлении африканских колоний только после 1980 года, правительство Португалии взяло курс на полную интеграцию экономик колоний и метрополии, а французское правительство твердо решило освоить ресурсы огромного массива своих владений от Алжира до Берега Слоновой Кости и заселить их французами.  Даже лидеры национально-освободительных движений африканских стран рассчитывали в 1940-х добиться независимости не ранее 2050 года.  На фоне известий о голоде в Восточной Африке, геноциде в Руанде, ожесточенных гражданских войнах некоторые консервативные геополитики говорят о сохранении колониального статуса странами Африки как о не самом плохом варианте для африканцев.  Однако, не стоит забывать, что колониализм принес народам Африки потери от работорговли и упадок ремесел под влиянием европейской конкуренции.  Те же войны и работорговля наблюдались в Африке помимо Бартоломео Диаша и Стенли – таков был образ жизни всех примитивных народов под эгидой блаженной традиции, о которой так мечтают современные поборники постсекуляризма.

В основе идеологии африканского социализма (как и всех иных народнических форм социализма) лежит идея исключительности, специфичности исторического развития африканских обществ, которые характеризуются особой ролью крестьянской общины, коллективистских начал и традиций, являясь бесклассовыми.  Политическим режимом африканских стран должна быть родовая демократия, а экономическим строем – общественное производство.  Коммунистические критики видели в этом лишь перепевы народнического оправдания социально-экономической отсталости (если не подозревать африканских социалистов в желании ее увековечить), а для капиталистов и социал-демократов «родовая демократия» означала типичный тоталитарный режим.  Уже к 1970 году из 43 независимых африканских стран тоталитарные режимы арабского социализма существовали в 6 странах, консервативные прозападные тоталитарные режимы – в 10, коммунистические тоталитарные режимы – в 3 (СССР поддерживал не только марксистов, но и все режимы Африки левого толка), тоталитарные режимы африканского социализма – в 7, военные диктатуры националистического толка – в 3, монархические абсолютистские режимы – в 3, исламско-социалистический тоталитарный режим – в 1, тоталитарный режим, провозгласивший себя социал-капиталистьным – в 1, неустойчивые демократические режимы – в 7 и расистские режимы апартхейда с ограниченной демократией – в 2.  К 1985 году демократий стало еще меньше.

[ladimir]

Классические примеры африканского социализма: режим Революционной партии в Танзании и сенегальский режим Леопольда Сенгора.  Сенегальский режим сумел демократизироваться, но экономическое развитие страны оставляет желать лучшего (Сенегал был одним из примеров того, что демократия не означает автоматическое экономическое процветание).   В Танзании, измученной экономическими экспериментами африканских социалистов, однопартийная система просуществовала до 1995 года, однако Революционная партия сохранила власть и перешла к капиталистьным экономическим реформам, что также не принесло существенного улучшения в экономике.  Авторитарный режим африканского социализма в Зимбабве сохраняется, не смотря на попытку смены власти в 2008-2013 годах.  Африканский Национальный Конгресс, который десятилетиями боролся против режима апартхейда в ЮАР и приобрел соответствующие черты радикально-националистической партии, после прихода к власти в 1994 году сдвинулся к демократическому социализму.  Причина неудач режимов африканского социализма лежит в общем экономическом неблагополучии континента.  Судорожные попытки политико-идеологическими способами предотвратить экономический крах предсказуемо не принесли успеха.  На этом примере видно, что идеология не всесильна и не может быть основой для всех остальных сфер жизни общества, которые живут по своим законам, как и в доиндустриальную или в постиндустриальную эпохи (экономика более универсальна по сравнению с идеологией).  Если экономика недемократического режима процветает (навязший в зубах пример Сингапура), дело вовсе не в идеологии, а в тех экономических принципах, которыми руководствуется правительство (оно при этом может быть хоть сталинистским, хоть буддийско-социалистическим, но на экономику это не повлияет, если идеология не вторгается в экономическую сферу: в постсоветской России такой прагматизм пытались приписать Берии).

3.29. Классический коммунизм (1950-е).
После смерти Сталина советская коммунистическая идеология существенно изменилась и стала напоминать то, что в постсоветской России принято считать собственно коммунизмом.  Официальный коммунизм отказался от нескольких существенных черт сталинизма.  Была отвергнута сталинская концепция усиления классовой борьбы по мере приближения к коммунизму (идеологическое обоснование массовых репрессий), в результате чего репрессии в 1954-1957 становятся эпизодическими, а после 1957 – единичными, не связанными с расстрелами по подозрению в шпионаже в пользу Японии или пропаганде троцкизма (в 1953-1957 репрессировано не более 13 тысяч человек – по 2600 в среднем за год, а в 1957-1984 – 7 тысяч, 260 в среднем в год).  Под предлогом борьбы с бюрократизмом и критики культа личности существенно расширилась основа принятия решений (культ личности еще мог работать в крестьянской стране, нуждающейся в мудром, вездесущем и во все вникающем вожде, но никак не подходил городской среде образованных людей и к тому же совершенно не сочетался с базовыми представлениями социализма, будучи свойственным лишь некоторым разновидностям консерватизма и фашизму; режим непрерывного чрезвычайного положения, предполагавший вождистскую структуру власти, также уходил в прошлое).  Ни Хрущев, ни Брежнев даже не пытались оформить свой культ личности – это выглядело бы в высшей степени карикатурно.  Всемерно подчеркивалась практика коллективного руководства и вновь актуализировалась концепция пролетарского происхождения советского строя (это заметно в кинематографии 1954-1960 годов, в противоположность «малокартинью» позднесталинской эпохи, чьи киногерои в мундирах выглядят царедворцами).

[ladimir]

В экономике сохранялась командно-административная система, но были попытки введения элементов хозрасчета, что могло быть эффективно только в малых масштабах, поскольку фактически весь экономический массив СССР был единым, предельно централизованным, жестко завязанным всеми своими модулями на других модулях концерном (такие концерны возникали и на Западе, но советский казус отличался колоссальными масштабами и обеспечением идеологической мотивации функционирования), и полноценная конкуренция в рамках социалистического способа производства была невозможна, поскольку вела к типичным для капитализма и невозможным при социализме банкротствам предприятий и безработице.  Вместо нее придумали еще при Сталине социалистическое соревнование, которое также выглядело небезупречно, поскольку задавало неравномерность работ и могло повредить общему делу.  Не стоит преуменьшать результатов сталинской индустриализации: РСФСР перестала быть пространством отдельных городских центров в окружении сплошной крестьянской периферии, куда электричество пришло вместе с советской властью, и где еще вверили в домового.  Хрущевская индустриализация (1954-1960) наконец завершила промышленный переход в СССР, который в Великобритании завершился ко временам Диккенса, а в США – к концу XIX века.

В области внешней политики жесткая конфронтация с Западом, свойственная эпохе 1948-1953 годов, сменилась чередующимися «разрядками» и обострениями, но, не смотря на наличие колоссальных запасов ядерного оружия, в Москве и Вашингтоне понимали, что серьезный конфликт невозможен (единственным случаем, когда ядерная война реально могла произойти, стал Карибский кризис 1962 года, но американская и советская элиты не простили своим лидерам того риска, и они почти одновременно ушли от власти, а их места заняли более уравновешенные персоны; впрочем, причины неприязни к Хрущеву и Кеннеди в обоих случаях гораздо шире).  Все планы мировой революции уже давно стали музейными экспонатами (в 1950-е пришла эстетическая мода на юность коммунизма эпохи гражданской войны, которая потом породит киножанр «остерна»), но коммунистическая система действительно застряла в геополитическом развитии между Западом и «третьим миром».  Прийти к власти парламентским путем на Западе, не смотря на все успехи французской и итальянской компартий, коммунисты не могли (более того, они с определенного момента, когда романтическая бедность неореализма ушла в прошлое, не могли предложить ничего, кроме снижения достигнутого уровня жизни ради идеи), а в бедных, индустриально неразвитых странах третьего мира все потуги марксистских партий провести индустриализацию и коллективизацию оборачивались ужасной пародией на советские первые пятилетки.  Ни одна страна – бывшая колония, оказавшаяся под руководством коммунистов, не демонстрировала существенных экономических успехов (в Анголе, Мозамбике, Эфиопии, Афганистане и Никарагуа полыхали многолетние гражданские войны), зато впечатляющие темпы экономическо роста стали в 1970-х демонстрировать восточноазиатские страны с неокапиталистьными экономическими системами.  Единственным проблеском постиндустриальной экономики в соцлагере можно считать Киберсин – проект централизованного компьютерного управления плановой экономикой, реализуемый в Чили при президенте Сальвадоре Альенде в 1970-1973 годах, который осуществлялся под руководством британского теоретика исследования операций Стаффорда Бира.  Находясь бок-о-бок с капиталистьным Западом, отказавшимся от крайностей патриотизма и вставания с колен, приводящего к оккупации и разделу Родины на части, советской системе пришлось взаимодействовать с ним – в советской идеологии актуализировались пацифизм, гуманизм, равенство (как философское основание демократии) – то, что объединяло капиталистизм и марксизм, и наоборот проявления на Западе традиционализма, почвенничества, неофашизма, клерикализма вызывали резкую критику советских идеологов (а все партии, включая Национальный фронт Франции и правее, аттестовались как фашистские).  Возможно, если бы не было Великой Отечественной войны и к западу от СССР сохранился тоталитарный национал-социалистический режим (как в давнем романе, принадлежащем автору этих строк, «Лишь бы не было войны»), пришлось бы приспосабливаться к другим идеологическим ценностям – возможно, вспомнили бы снобизм белого марксиста XIX века в отношении цветных рас, а вождизм получал дальнейшее развитие.

[ladimir]

Разумеется, появилась сталинистская оппозиция классическому хрущевско-брежневскому коммунизму.  Оставшиеся не у дел многочисленные сотрудники пенитенциарной системы, кухонные геополитики, въедливые народные идеологи из башковитых мужиков, просто люди старшего поколения, у которых красивая картинка советских фильмов 1930-х годов под Голливуд стала вытеснять все прочие воспоминания.  Все сталинисты 1950-1980-х годов сходились на том, что «народ разболтался», «власть испортилась» (начальство позволяет себе иметь нечто сверх скромного сталинского френча), «законы слишком гуманны», а вот раньше!..  В 1980-1990-х попытка возродить «прямой сталинизм» не удалась, и после 2000 года сталинизм приобрел иные формы.  Существовала в советском обществе и прямо противоположная антисталинистская тенденция, требовавшая более решительного расставания со сталинским наследием, создания «социализма с человеческим лицом».  Парадоксально, но как сталинисты, так и антисталинисты дружно всерьез воспринимали советскую идеологию, требовали ее буквального воплощения, а практики коммунизма не могли им признаться, что значительная часть этой диорамы просто нарисована на стене.  Впоследствии антисталинизм станет важным идеологическим фактором перестройки, а сталинисты вместе с русскими патриотами назовут главного антисталиниста в горбачевском руководстве А.Н.Яковлева лидером сионистского движения в СССР (соответствующее идеологическое представление о мире отрицает саму возможность того, чтобы простой русский крестьянский парень – Яковлев родился в деревне Королево Ярославской губернии – мог быть антисталинистом).

После некоторой замятни советского руководства в области стратегического планирования экономической политики, когда концепция Г.М.Маленкова о создании в СССР потребительского общества была отвергнута, а Берия, которому приписывали концепцию ускоренного инновационного развития, оказался английским шпионом, возобладала концепция «наращивания ускорения темпов развития» (как выражались идеологи ангсоца на новоязе), развития производства средств производства без приоритета потребления.  В результате в рамках советской экономики добывали железную руду, чтобы выплавить из нее сталь и произвести экскаватор, чтобы добыть в два раза больше железной руды, выплавить в два раза больше стали и произвести два экскаватора, чтобы добыть, выплавить и произвести четыре экскаватора и т.д.  Единственный положительный момент в этой системе – отсутствие безработицы.  Точно такая же экономическая политика проводилась в восточноевропейских «странах народной демократии», и около 1980 года они производили уйму никому на внутреннем рынке не нужной продукции тяжелой промышленности (в рамках СЭВ кооперация между отдельными экономиками так и не заработала толком), что закономерно привело к резкому экономическому спаду в следующее 15-летие (коммуно-патриоты утверждают, что причина спада – коварные замыслы американских империалистов).  В СССР после заметного роста уровня жизни в 1954-1960 годах наступил потребительский кризис: люди стали больше зарабатывать, чем могли отоварить (при Сталине, как правило, было наоборот), и эта экономическая политика очень быстро разонравилась трудящимся массам.  В течение 1960-х неоднократно происходили рабочие восстания и бунты (самое крупное – в Новочеркасске в 1962) под идеологическими лозунгами левого коммунизма и демократического социализма.  Однако, самым неприятным эффектом позднесоветской экономики стало полное отсутствие заинтересованности трудящихся в результате своего конкретного труда (что наблюдалось еще в фаланстерах XIX века).  По мысли Маркса и его последователей, не смотря на отмену денег, трудящиеся будут иметь стимул к качественной, честной и производительной работе за счет ощущения причастности к процессу производства и общенародной собственности.  Если этого чувства не наблюдалось (по причине перехода социалистической собственности от трудящихся к олигархии управляющих), сталинизм использовал карательные методы стимуляции качественной и скорой работы.  После 1953 года это стало невозможно.  Вдобавок, система защиты прав трудящихся через профсоюзы лишала работодателей (отдельных директоров государственных предприятий в данном случае) возможности наказать лентяя, несуна и бракодела (при капитализме таких проблем практически не существует).

[ladimir]

Еще более напряженная ситуация наблюдалась в ментальной сфере позднесоветского человека.  Социализм в целом декларировал свободу мысли и творчества, а это вступало в явное противоречие с его практикой в СССР (опять старый, как толкование евангелий, конфликт написанного с его реализацией).  Если бы коммунизм был действительно передовым общественно-политическим строем, и США рядом с СССР выглядели бы, как отсталая Испанская монархия рядом с развивающимися Нидерландами в XVII веке, цензура и борьба с инакомыслием не понадобилась бы в таком объеме, но с самого своего появления советский коммунизм занял оборонительную позицию, и это диктовало стратегию контроля над мыслями тех, кто мыслил (а ведь СССР был страной с квазиинстинктом образования и массовым просвещением; по советскому телевизору не показывали передач про инопланетян, прикосновение к православным мощам и бабу Вангу).  В результате к концу 1960-х большая часть интеллектуалов перешла в оппозицию к советскому режиму, а официальная советская идеология воспринималась как маразм кремлевских старцев.  Помимо оживших в советском фрондерстве элементов экзотических идеологий вроде православного фундаментализма, троцкизма или национал-социализма, существовал общий план грядущего коммунизма (Хрущев обещал его к 1980 году, а Ленин в 1921 считал, что коммунизм в общих чертах будет построен между 1930 и 1940 годами), который не предусматривал ни командно-административной системы, ни военной службы.  Ни в одном советском фантастическом романе о светлом будущем они не присутствуют.  Но как быть без паспортов, и кто будет осуществлять цензуру? – прямым текстом спрашивали некоторые читатели у Ивана Ефремова.

Среди исследователей коммунистического режима в СССР (вне зависимости от их идейных настроев) бытует две разные точки зрения на позднесоветский период 1953-1985.  Одни считают, что это был период угасания коммунизма, и все творческое и потенциально способное к развитию осталось в 1930-х (или даже в 1920-х), другие наоборот видят в сталинском периоде архаическое предисловие к нормальному коммунизму, каким его вообще можно сделать.  Решить проблему неэффективной экономики и вдохнуть в коммунистическую идеологию хоть какой-то смысл взялся Горбачев.  Возможно, если бы перестройка произошла раньше (например, сразу после смерти Сталина или в начале 1960-х), у идеологического переформатирования в стандарт демократического социализма было больше шансов, но 1980-е годы были уже иной эпохой – идеологическая эра заканчивалась с наступлением постидустриального мирового порядка, и в конце ее историческая победа досталась неокапиталистьным взглядам на общество, в которых коммунизму (даже с самым человеческим лицом) уже не было места.

3.30. Коммуно-патриотизм (чучхе? 1950-е; Зюганов: 1990-е).
На карте социалистических режимов в конце 1970-х годов помимо СССР с союзниками в Восточной Европе (зоны классического марксизма-ленинизма), выделялся маоистский Китай, кубинский фиделистский режим с союзниками – Никарагуа и Гренадой, оставшаяся верной сталинизму Албания, титоистская Югославия, просоветские режимы в Индокитае и Африке во главе с марксистскими партиями (Ангола, Бенин, Вьетнам, Гвинея, Кампучия, Конго, Лаос, Мозамбик, Центральноафриканская Империя – да, да с марксистом-императором во главе, Эфиопия), россыпь режимов африканского и арабского социализма, народнический режим апристов в Перу, бирманский буддийский социализм и режим в Корейской Народно-Демократической Республике.

[ladimir]

О КНДР в последние десятилетия много сказано и написано, поскольку эта страна создает определенную геополитическую проблему в регионе Восточной Азии.  Есть категория специалистов-страноведов, для которых Северная Корея – некая разновидность диких туземцев, чей уклад жизни надо удаленно изучать и не надо разрушать.  Капиталисты считают этот режим «витриной социализма»: так или примерно так выглядел СССР 70 лет назад, а между южными и северными корейцами уже наблюдаются расово-физиологические отличия (северный кореец в среднем на 11 сантиметров ниже южного корейца), и прокормить полноценно целая страна в состоянии лишь одного упитанного любимого руководителя.  Автор склоняется к концепции, согласно которой северокорейский режим случайно оказался в историческом тупике, поскольку аналогичные режимы (вообразите огромный Китай в стиле чучхе около 2017 года) сумели перейти от заведомо проигрышных идеологических практик к стратегии ускоренного развития и превращения в начале XXI века в потребительские общества второго эшелона.  Около 1980 года режим КНДР мог сделать соответствующий выбор.  Однако, идеология чучхе (опоры на собственные силы, проще говоря, самой радикальной автаркии) не позволяла и не позволяет переступить через особое понимание национального суверенитета.  Себя северокорейцы ощущают высшей расой (на юге также встречаются подобные настроения), и все многочисленные зарубежные комитеты по пропаганде идей чучхе (существует даже Чучхеистская партия Франции) призваны пропагандировать превосходство Северной Кореи под руководством семьи Кимов.  Кланово-монархический характер власти в КНДР – сугубо оригинальная черта чучхе, поскольку, даже если социалисты признавали необходимость режима личной власти, это никак не распространялось на потомков вождя – слишком уж это смахивало на феодализм (дети Сталина даже в мыслях не претендовали на наследничество).  На постсоветском пространстве кланово-монархические режимы при формальном сохранении республиканского устройства возникли в Азербайджане, Казахстане и Узбекистане, но с иной идеологической окраской.

Что касается чучхе, то схожее понятие «чучхесон» использовал в своей политической программе президент Южной Кореи в 1962-1979 годах Пак Чон Хи, но само понятие «идеи чучхе» в политической жизни Южной Кореи служило синонимом национал-консерватизма.  Основной причиной разработки чучхе было стремление Ким Ир Сена подчеркнуть самостоятельность КНДР от влияния сталинизма и маоизма, а также дать идеологическое обоснование своей личной власти и власти преемников.  Конституция КНДР закрепляет руководящую роль чучхе в государственной политике, определяя его как «мировоззрение, в центре которого – человек, и революционные идеи, нацеленные на осуществление самостоятельности народных масс».  Чучхе не отрицает мировую революцию и международную солидарность, но отказывается от механического «экспорта революций».  Конечно, в теории на фоне идеологий ИГИЛ и Союза православных граждан России северокорейский режим – светоч интернационализма и идей просвещения, но на практике это сверхмилитаризированное, холопски поклоняющееся власти, питающееся на уровне физиологического минимума и крайне националистическое общество – детище ужасной войны 1950-1953 годов, в которой погиб каждый десятый кореец, и разрушению подверглась почти вся территория Корейского полуострова.  С точки зрения коммуно-патриотов, это единственный способ сохранить социализм в его чистоте, ведь сохранить СССР в XXI веке можно было только с помощью массированной американской ядерной атаки (да и то вряд ли).

[ladimir]

Историю коммуно-патриотизма, конечно, следует начинать с попыток Полозкова и Зюганова в 1990-1991 годах помешать намерению Горбачева и Яковлева превратить КПСС в партию демократического социализма.  По мере превращения коммунистической идеологии в СССР из революционного творчества масс в скучнейшую обязаловку, для привлечения симпатий идеологи коммунизма неизбежно были вынуждены прибегать к более широкому кругу идеологических аргументов.  Патриотизм фактически реабилитировал Ленин еще в 1918, когда заявил, что социалистическое отечество необходимо защищать (при этом все советские политические словари подчеркивали, что «высшей формой патриотизма является социалистический патриотизм», что «патриотизм в странах социализма интернационален» (странный оксюморон) и что «буржуазный патриотизм приобретает уродливые националистические формы»).  В результате во всех советских фильмах о дореволюционной России истинные патриоты балансируют на грани классовой борьбы.  Сталин в 1941 году к своему ужасу обнаружил, что германский рабочий класс пошел войной на своих советских братьев.  В 1949-1953 годах русские коммунисты усомнились в лояльности еврейских коммунистов к общей Советской Родине.  Но все это были отдельные элементы сборной солянки консервативных идеологий, которые оказались (совершенно неожиданно – почти как у Сталина) на защите СССР к концу 1980-х.  Для советского патриота той эпохи революционная составляющая советского мировоззрения уже потеряла смысл, зато на первый план стали выходить неизбежные довески превращения революционной идеологии в государственную.  Патриот хотел сохранить огромное государство, которое (во всяком случае, в телевизоре) было самой сильной и передовой державой мира, победившей практически в одиночку всех своих врагов, нажившей еще больше врагов и преданной своим правительством (объяснить, каким образом предатель Горбачев оказался во главе СССР, не прибегая к теории заговора, коммуно-патриот не может).  А для этой цели годилось все, и были пригодны все персонажи истории, от которых коммунисты брезгливо бы отвернулись.  Это была уже эпоха постидеологической эклектики, и можно было соединять что угодно с чем угодно: хоть национал-социализм с российским декабризмом.  Очень быстро в когорте защитников СССР остались русские националисты (не все), православные фундаменталисты, почвенники, красные директора, левокоммунистический Объединенный фронт трудящихся и секретарь Союза Писателей СССР А.А.Проханов, который заставлял Сталина молиться православной богородице, а все другие народы – быть хуже русских.  В ужасном положении оказались неомонархисты.  Они, ведущие свою идеологическую родословную от белого движения в его монархической перегруппировке 1921-1922 годов, были вынуждаемы теперь лобызать все советские символы, включая Брежнева.  От коммунизма в коммуно-патриотизме осталось очень мало (особенно через 25 лет после распада СССР, когда постсоветские коммуно-патриоты предпочитают коммунизм в Пхеньяне коммунизму в Москве), а освободившееся место заняла эклектическая смесь религиозно-мистической мути, теории заговора, примитивного национализма, консервативного патернализма, апелляций к славному прошлому, социальной демагогии, которой позавидовал бы любой борец с влиянием левых в начале ХХ века, и политической пассивности с готовностью поддержать хоть древнеегипетского фараона, лишь бы он вернул коммуно-патриотам иллюзию восстановления СССР.  Вполне вменяемый коммунизм времен раннего Горбачева превратился в ужасного мутанта из сказки Гауфа «Калиф-Аист».  Таковы результаты игр в идеологию постидеологической эры.

[ladimir]

В восточноевропейских странах коммунистические партии пошли иным путем, превратившись в достаточно мощные социал-демократические и левосоциалистические силы, которые неоднократно возвращались к власти (возможно, этим отличием они обязаны своему генезису: Сталин в 1948-1949 годах механически соединил коммунистические партии с равными по размеру и влиянию социал-демократическими, а КПСС, за исключением прибалтийских компартий, такой прививки не получила).  В России в 1993 году на этом фланге, помимо более мелких партийных структур, выделилась Коммунистическая партия Российской Федерации, в руководстве которой патриот Зюганов одолел коммуниста Купцова.  Она оказалась достаточно послушной российским постсоветским властям (Зюганова одинаково трудно представить на баррикадах и в реальной борьбе за победу на президентских выборах), а поэтому этой структуре поручили контролировать левонастроенный сегмент российского общества в интересах все также буржуазно-компрадорской, не смотря на отдельные конфликты с «мировой закулисой», власти, как выразились бы коммунисты 100 лет назад.  Отсюда начинается достаточно жалкая история КПРФ и лично Зюганова, о котором Михаил Делягин сказал: «Зюганов – могильщик партии и всего левого движения в России, сегодня выполняющий функцию кладбищенского сторожа».  Есть все основания полагать, что он будет возглавлять КПРФ до последней физической возможности.

Хотя КПРФ декларирует в качестве своей идеологической основы «социализм XXI века», который обосновал Уго Чавес, и марксизм-ленинизм, это типичная коммуно-патриотическая партия с креном в официальное православие (что у марксистской партии выглядит столь же противоестественно, как и династия Кимов).  Характерно при этом ее идеологическое одиночество.  КПРФ из всех международных партийно-идеологических объединений состоит лишь в созданном ею же Союзе коммунистических партий – КПСС вместе с еще 18 партиями – осколками бывшей КПСС.  На постсоветском пространстве коммунистические партии заседают на текущий момент лишь в парламентах России, Белоруссии, Молдавии и непризнанного Приднестровья (около 2000 года представительство компартий сохранялось в парламентах 9 бывших республик СССР, причем в парламентах России, Украины, Молдавии и Киргизии коммунисты первенствовали).  Почти синхронно деятельность коммунистических партий, ориентированных на КПРФ, была запрещена властями Украины и Казахстана в 2014-2015 годах.  Коммуно-патриотам нечего предложить избирателям в рамках свободных выборов, и они попадают в парламенты лишь тех стран, чьи режимы нуждаются в них, как в политическом амортизаторе, но процесс «вымывания» коммунистов из числа основных политических сил Ближнего Зарубежья России уже почти завершен.

Смыкание идеологии коммуно-патриотизма с декларируемыми современной российской властью принципами державности и «духовных скреп» закономерно приводит к отрицанию руководством КПРФ просвещенчества, атеизма, революционной этики и эстетики – всего, на чем базировался коммунизм.  Декабристы, народовольцы и большевики становятся чужды коммуно-патриотизму, и хотя руки Зюганова кладут венок к Мавзолею, в мозгу свербит мысль о том, что Ленин – немецкий шпион.

[ladimir]

3.31. Маоизм (1950-е).
Советские критики маоизма в эпоху «культурной революции» утверждали, что Мао «ревизовал» марксизм еще в 1930-х годах, но окончательно эта идеология складывается в 1950-х – ко времени начала реализации т.н. «большого скачка» (политики ускоренного экономического развития, полностью провалившейся в 1961 году).  На VII съезде Коммунистической партии Китая в 1945 году «идеи Мао Цзэдуна» были объявлены «превосходным образцом национального марксизма» и закреплены в новом Уставе партии в качестве ее теоретической платформы.  Главное содержание этих идей составляла теория «новой демократии», созданная главой КПК Мао Цзэдун на рубеже 1930-1940-х в соответствии с принципом «китаизации марксизма» применительно к конкретным условиям страны.  Политическая программа «новой демократии», с одной стороны, направлена на обеспечение единства китайской нации путем объединения широких социально-политических сил вокруг КПК в рамках «новодемократического» блока и создания на его основе государства «новой демократии» под руководством коалиционного правительства, с другой – на раскол и изоляцию Гоминьдана.  Экономическая часть программы предусматривала уничтожение традиционной системы землевладения и передачу земли крестьянам в частную собственность, ликвидацию бюрократического и компрадорского капитала, а также ограничение крупного национального капитала.  Ключевые позиции в экономике предполагалось передать «новодемократическому» государству, которое поощряло бы частнокапиталистическое предпринимательство и широко привлекало в страну иностранный капитал. По существу, речь шла об использовании капитализма в целях скорейшего наращивания экономического потенциала и превращения Китая в высокоразвитое индустриально-аграрное государство (это, надо сказать, вполне соответствует политике правительства Китайской Народной Республики, проводимой после 1979 года).  В 1949 году Мао Цзэдун отошел от этой теории.  Был принят курс на установление демократической диктатуры народа, руководящей силой которой провозглашался рабочий класс, что по существу отменяло концепцию «новодемократического» общества как отдельного исторического этапа в послевоенном развитии страны.  В 1953 году Мао Цзэдун утвердил генеральную линию переходного периода к социализму, разработанную с учетом опыта построения социализма в СССР и специфических условий Китая и направленную на социалистическую индустриализацию и установление социалистических производственных отношений путём постепенного преобразования всех сфер народного хозяйства.  Построение социализма в Китае поначалу предполагало тесный союз с СССР и получение от него всесторонней помощи.  Однако уже в 1956 году в выступлении «О десяти важнейших взаимоотношениях» Мао Цзэдун подверг критике советскую модель строительства социализма и призвал учитывать специфические условия Китая, требующие «правильного» регулирования взаимоотношений между различными отраслями экономики и основными направлениями внутренней и внешней политики.  В 1957 году в речи «К вопросу о правильном разрешении противоречий внутри народа» он провозгласил курс на «длительную классовую борьбу между пролетариатом и буржуазией», вылившуюся в нескончаемую борьбу с «правым уклоном» внутри партии.

В области политэкономии Мао разработал учение о плановом товарном характере социализма, а также разработал вопрос о различных формах распределения при сохранении главенствующей роли распределения по труду; в области научного социализма – разработал теорию «новой демократии», в которой указан «правильный путь взятия политической власти китайского образца» – «теория окружения города деревней»; в области внешней партийной политики – теорию «Линии масс», в области военной стратегии – теорию народной войны, в области экономики – программу «новодемократической революции», предусматривавшую параллельное развитие различных общественно-экономических укладов: переход к коммунизму возможен также с помощью военизированных коммун; в области международных отношений – теорию трех миров, принцип независимости и самостоятельности в международных отношениях (правительство КНР на протяжении 1960-1970-х годов пытался играть роль полномочного представителя стран «третьего мира», противостоящего двум мира во главе с США и СССР).

[ladimir]

В 1960-1970-х идеи Мао Цзэдуна стали базой идейно-политического течения в рамках коммунистического и национально-освободительного движения, которое стали называть маоистским, хотя организации в рамках этого течения обычно называли себя марксистско-ленинскими.  Многие коммунистические партии Европы и Латинской Америки вслед за советско-китайским конфликтом раскололись на группы, ориентированные на СССР, чье руководство маоисты обвинили в «ревизионизме», и т.н. «антиревизионистские» группы, ориентированные на Китай и Албанию (в свою очередь, «антиревизионисты» пережили несколько расколов после смерти Линь Бяо, а затем Мао Цзэдуна, ареста Цзян Цин и обнародования албанским лидером Энвером Ходжей критики Мао в конце 1970-х).  В настоящее время маоистские (марксистско-ленинские) движения весьма активны во многих странах Азии и Латинской Америки.  На Филиппинах и в Индии маоистские повстанцы ведут вооруженную борьбу с правительством.  В Непале маоисты неоднократно возглавляли конституционно-монархические и республиканские правительства в 1990-2010-х годах.

Советская критика маоизма базировалась на осуждении культурной революции, направленной против традиционализма, как хаоса, создаваемого и направляемого высшим партийным руководством, и совмещения коммунистических идей с «великоханьским шовинизмом» и китаецентризмом.  Это может показаться критикой авансом коммуно-патриотизма, но маоизм не похож на коммуно-патриотические идеологии, во всяком случае, это просвещенческая доктрина, а процент религиозности населения в Китае по прежнему один из самых низких в мире.  После 1972 года (еще при жизни Мао) китайское руководство пошло на сближение с США, чему способствовал конфликт с СССР, начавшийся по партийной линии еще в 1962 году и обострившийся в 1969 и 1971 годах (работавший тогда корреспондентом близ Даманского острова А.А.Проханов почему-то не проявил никакой симпатии к китайскому варианту коммуно-патриотизма; нет у патриотов ничего общего).  Маоизм наряду с «теорией Дэн Сяопина» и «идеей о трех представительствах» Цзян Цзэминя по настоящее время составляет основу идеологии Коммунистической партии Китая.

[ladimir]

3.32. Еврокоммунизм (1960-е).
Между 1950 и 1970 годами Европа серьезно изменилась.  Вместе с ней изменилась политика европейских коммунистических партий, ориентированных на СССР.  Над ними уже не довлел контроль со стороны Коминтерна.  В 1956 году «разоблачение культа личности» внесло в коммунистическое движение сомнения и яростные дискуссии, поскольку оно обернулось в европейских компартиях гораздо более решительной, чем в СССР, реабилитацией осужденных при Сталине людей и идеологических концепций.  Если «антисоветский мятеж» в Венгрии мог рассматриваться всеми европейскими коммунистами (включая троцкистов и левых) как посягательство на общие принципы, то события в Чехословакии в 1968 году серьезно рассорили левую Европу с советским руководством (этому способствовало игнорирование на первых порах Брежневым европейского направления внешней политики и приоритетное желание выстраивать отношения с США).  Фактически речь шла о рамках «социалистического выбора».  Если Дубчек (чья политика шла в фарватере еврокоммунизма) оказался неприемлем для руководства КПСС, то аналогичная реакция последует и на политическую линию руководства Итальянской, Французской и ряда других коммунистических партий.  Со своей стороны советское руководство тоже рисковало: открытый конфликт с двумя самыми крупными коммунистическими партиями Запада мог превратить коммунистическое движение за пределами соцлагеря  в обычные филиалы влияния, вроде американских коммунистов (Коммунистическая партия США объединяла несколько сот левых интеллектуалов еврейского происхождения и профсоюзных активистов; ее кандидаты получали на президентских выборах от 0,03 до 0,26% голосов).  Левый истеблишмент Европы уже давно не ограничивался полуподпольными группировками и эмигрантами, жившими в московских отелях.  Это было многочисленное сообщество интеллектуалов, чье влияние на умы возросло после того, как Эзра Паунд и Кнут Гамсун скомпрометировали себя профашистскими симпатиями (например, почти все кинематографическое течение неореализма в Италии было связано с коммунистами).  Декларированная советскими пропагандистами идентичность коммунистического движения в целом и просоветских коммунистических партий оказалась под угрозой.  Поэтому конфликт еврокоммунистов с руководством КПСС после 1968 был заморожен, и лишь перестройка в СССР актуализировала эти настроения.  В 1987 в торжествах по случаю 70-летия Великой Октябрьской революции в Москве приняли участие представители 178 коммунистических, «революционно-демократических» (этот эвфемизм в марксистской литературе обозначал немарксистских союзников коммунистов), левонационалистических, а также социал-демократических и лейбористских партий (присутствовал даже лидер Партии зеленых ФРГ Ю.Дитфурт).  Это был настоящий смотр мировой левой, и Горбачев в целом поддержал еврокоммунистов.

Для еврокоммунизма, чьим главным штабом стала Итальянская коммунистическая партия, характерны ориентация на западные элиты, критика руководства КПСС в мировом коммунистическом движении, критика концепции диктатуры пролетариата и недостатка политических свобод в странах, принявших советскую модель социализма.  Вместе с тем, еврокоммунизм декларировал верность марксизму, но не марксизму-ленинизму, и формально не идентифицировал себя с реформистской социал-демократией, хотя отказался от ряда второстепенных идеологических позиций марксизма.  Теоретическое основание своей деятельности итальянские еврокоммунисты (Берлингуэр и испанец Каррильо) усматривали в работах Антонио Грамши.  Проявления еврокоммунизма – политика «исторического компромисса» с христианскими демократами в Италии (в 1978 христианский демократ Джулио Андреоти получил поддержку ИКП, что привело к похищению и убийству лидера ХДП Альдо Моро боевиками марксистско-ленинских Красных бригад), поддержка социалиста Франсуа Миттерана во втором туре на президентских выборах 1974 и 1981 года во Франции и принятие коммунистами пакта Монклоа в Испании.  После восстановления своей деятельности в 1977 году Коммунистическая партия Испании перешла к еврокоммунизму (это вызвало жестокий конфликт со сталинистской фракцией, основавшей в 1984 году Коммунистическую партию народов Испании во главе с Х.Рамосом).  Еврокоммунизм поддерживали также коммунистические партии Нидерландов, Великобритании, Австрии, он имел влияние и вне Европы – в политике коммунистических партий Японии и Австралии, турецкой Рабочей партии, левых партий Венесуэлы и Мексики.  Критика со стороны демократических социалистов упрекала еврокоммунистов в нежелании порывать с Москвой, троцкистская критика – в национализме, критика со стороны марксистов-ленинистов – в отказе от основополагающих принципов коммунизма.  Советские «ортодоксально-коммунистические» идеологи рассматривали еврокоммунизм как разновидность ревизионизма.

[ladimir]

После 1991 года большая часть еврокоммунистических партий преобразовалась в партии демократического социализма.  Если Французская коммунистическая партия постепенно потеряла свое влияние, то итальянская Демократическая партия левых сил (с 1998 Партия левых демократов) до 2007 года сумела сохранить свои позиции на политической сцене страны и даже возглавляла правительство в 1998-2000 годах.  Аналогичный маневр удался Партии демократического социализма (с 2007 Левая партия), возникшей на базе просоветской Социалистической единой партии Германии в ходе революции в ГДР и ее воссоединения с ФРГ в 1989-1990 (ПДС стала одной из главных партий Германии, представляя сохранившуюся марксистскую традицию).  Все попытки создать еврокоммунистическую партию в СССР (предпринимаемые Горбачевым в 1990-1991) и партию демократического социализма в Россию (предпринимаемые им же в 1996-2007 годах) оказались провальными, в т.ч. по причине одиозности фигуры самого Горбачева с точки зрения левого электората.

3.33. Фиделизм (1960-е).
Фиделизм и отпочковавшийся от него геваризм – наверное, самые романтические течения марксизма.  Средний марксизм скучен своими производственными отношениями и производительными силами, нудностью начетничества и идеологических кампаний, а здесь романтика повстанческой герильи, революционных побед небольшими отрядами, экзотических стран с живописными трущобами и знойных женщин.  Так уж получилось, что формирование фиделизма на Кубе совпало с общим ростом популярности Латинской Америки, расцветом латиноамериканского романа и усилением роли латиноамериканских стран в международной политике (из объектов они становились субъектами).  Специфика Латинской Америки в отношении Запада состоит в том, что это тоже часть европоцентрического мира от Патагонии до Камчатки, но недозревшая часть Запада, разбавленная не до конца ассимилированными индейцами и африканцами (местами их количество перешло в качество), «вечная деревня» Запада, из которой он черпает людские ресурсы, в культурном отношении гораздо более близкие ему, чем людские ресурсы Турции или Нигерии (когда Патрик Бьюкенен стенает насчет переселения в США целых деревень из Гватемалы и Гондураса, он не задумывается, что кавказцы в Москве имеют с русскими гораздо меньше общего, чем американские протестанты-расисты с католическими индейскими знахарями).

Движущей силой национально-освободительных войн в Латинской Америке (1810-1828 годов) являлись местные креолы и политически активная часть метисов.  Пусть и не буквально, но в смысле тенденции именно богатые креолы создали в новых независимых странах консервативные партии (латиноамериканский консерватизм XIX века являл собой смесь компрадорской ориентации на Великобританию, поскольку латифундисты зависели от цен на свое сырье, традиционализма и аристократической спеси).  Метисы, как правило, поддерживали капиталистов.  Капиталисты, как отмечалось выше, играли в политической жизни континента роль главной реформаторской, антикомпрадорской и революционной силы одновременно.  Но с середины XIX века начали появляться левосоциалистические партии (Радикальная партия Чили в 1863, Радикальная партия Перу в 1891, партия Мексиканской революции в 1913), к которым на рубеже XIX-XX веков добавились марксистские рабочие партии и анархисты.  Эта тенденция серьезно потеснила капиталистов на политической сцене почти всех стран, к тому же капиталисты в ряде стран ориентировались на США, и теперь уже консерваторы стали обнаруживать признаки патриотизма.  В 1920-1930-х на политической сцене каждой из латиноамериканских стран действовали десятки политических партий, включая троцкистские, сталинистские, фашистские и солидаристские.  В борьбе за политическую и экономическую независимость стран континента от Великобритании и США объединялись самые разные политические группы, а вторая мировая война поначалу оживила «германофильское» движение, которое позднейшими историками не всегда справедливо связывалось с национал-социализмом.  Трудно сказать, кого бы избрал Фидель Кастро в качестве покровителя, если бы на карте мира не было бы СССР (трудней всего представить в качестве его защитника какое-нибудь царское правительство; в мире сохранившейся Российской империи ее внешнеполитическое влияние было бы минимальным, разве что в отношении каких-нибудь абсолютных монархий Африки и Гималаев), но в 1961 года из других антиамериканских сил выбирать не приходилось.

[рrivet]

ОБЩИЙ ОЧЕРК ИДЕОЛОГИИ

Идеология – система концептуально оформленных взглядов и идей, выражающая интересы различных социальных классов, групп, обществ, в которой осознаются и оцениваются отношения людей к действительности и друг к другу, а также либо санкционируются существующие в обществе формы господства и власти (консервативные идеологии), либо обосновываются их преобразования (радикальные, революционные идеологии).  

.....Это - вербальная концепция, включающая:

1. Анализ ситуации в обществе, народе, государстве, группе,

2. Прогноз последствий развития этой ситуации,

3. Программу действий.