«Лев Толстой в аду». Собрание Музея истории религии и атеизма. 1883 г. На фрагменте стенной росписи из церкви с. Тазова Курской губернии Толстой в объятиях Сатаны.
Путлеровцы посадили за экстремизм Л.Н. Толстого
Буржуазная пропаганда не жалея средств и сил, всегда следила за тем, чтобы голос её критиков не прорывался сквозь ложь и клевету буржуазных идеологов. Если же наиболее мощным личностям удаётся прорвать информационную блокаду, и их не получается извалять в грязи, в дело вступают передёргивания и подтасовывания фактов. Величайшего литературного художника Льва Николаевича Толстого, посвятившего вторую половину своей жизни разоблачению лицемерия религий, и порочности государственного устройства, не так-то просто объявить сумасшедшим, или врагом человечества. Любой знакомый с его творчеством, скорее поверит создателю «Войны и мира», чем его критикам. Но буржуазии нельзя и мириться с нападками на основы существования паразитарного строя, подкреплённого армейскими штыками и поповскими бородами. В своей критике государства и церкви Толстой не оставляет шанса оппонентам. Что же делать? Выход как всегда найден в принижении социально-политических взглядов Толстого путём создания иллюзии подпадания его под влияние враждебного окружения, и облечён в удобоусвояемый кинематографический образ созданный известными придворными актёрами. Мол, старенький писатель, оказавшись заложником корыстных и фанатичных людей, не смог противится их воле, отсюда и конфликт с царскими попами.
Стараясь подготовить идеологическую диверсию к столетию смерти великого писателя, немецко-российско-британские буржуазные кинематографические холуи состряпали «биографический фильм о последнем годе жизни русского писателя Льва Толстого», снятый по мотивам одноимённого биографического романа Джея Парини «Последнее воскресение». Мировая премьера состоялась 4 сентября 2009 года на кинофестивале Telluride (Колорадо, США), европейская премьера — в октябре 2009 года на Римском кинофестивале. Фильм вышел в международный прокат в январе 2010 года, в России — 11 ноября 2010 года. В России фильм представлял Продюсерский центр Андрея Кончаловского. На самый ответственный участок борьбы за эксплуататорские идеалы капитализма в роли Софьи Андреевны Толстой брошена Хелен Миррен, прабабка которой была русской графиней, упоминавшейся в «Войне и мире». Хелен Миррен играла роль нынешней мелкобританской королевы, и потому считается ведущей актрисой Мелкобритании, а значит, и всего мирового кинематографа.
Вор, пойманный за руку всё равно вор, даже если он шикарно одет, и увешен наградами. Наша цель не позволить пройти незамеченной этой грубой «респектабельной» похабщине, идущей в разрез с фактами, кто бы в ней не играл, и сколько бы денег на съёмки не ушло. На первый взгляд сюжет, распространяемый в рекламе безобиден и прост.
Графиня Софья, преданная супруга Льва Толстого, его муза и верная помощница, семь раз переписавшая от руки «Войну и Мир», прожив в браке с ним почти полвека, внезапно обнаруживает, что ее мир рухнул. Во имя своей новой религии великий писатель отрекается от дворянского титула, собственности и даже от семьи, чтобы исповедовать аскетизм, вегетарианство и целомудрие. Верный последователь Толстого Чертков, как стало известно Софье, тайно убеждает ее супруга переписать завещание, чтобы отобрать у семьи писателя права на его произведения и передать их русскому народу. Презирающая Черткова Софья самоотверженно борется за то, что по праву считает своим. Однако чем в большие крайности она впадает, тем убедительнее для Толстого становятся слова Черткова о том, что Софья может помешать их общему делу. В эту интригу оказывается вовлеченным Валентин Булгаков — молодой, доверчивый секретарь Толстого, который боготворит гениального писателя. Валентина сразу же начинают использовать друг против друга оба непримиримых противника — сначала Чертков, плетущий свои интриги, а затем и Софья, горящая жаждой мщения. Жизнь Валентина еще более осложняет зарождающееся чувство к Маше, свободной от предрассудков девушке, чей необычный взгляд на любовь одновременно и обескураживает, и привлекает его. Валентин увлечен абстрактными толстовскими идеями об идеальной любви, но, наблюдая семейные отношения самого писателя, понимает, что в реальной жизни все гораздо сложнее, чем в теории.
На самом же деле в фильме всё сильно не так. Главный антагонист в нём Владимир Григорьевич Чертков, холодный и расчётливый предводитель «сгрудившихся вокруг Толстого толстовских фанатиков, одержимый идеей получить завещание на свободное издание всех написанных им произведений». Это он, тонко, подло, методично, как Яго из пьесы «Отелло» настраивает Толстого против своей жены, а детей Толстого против своей матери, это он не пускает к умирающему на кровати в Астапово Толстому его жену, хотя Лев Николаевич постоянно спрашивает, почему не идёт Софья. Чертков боится, как бы Толстой на смертном одре не передумал менять завещание, и не покаялся. Дочь Толстого Александра и Чертков лгут на прямой вопрос Льва Николаевича, приехала ли Софья. Они хотят простой достойной смерти, творя из Толстого икону. Накануне ухода из Ясной Поляны Софья Андреевна, зайдя в комнату Льва Николаевича, обнаруживает его дневник, и узнаёт о переписанном в пользу Черткова завещании. В отчаянии она берёт револьвер, и стреляет в портрет Черткова. Терпение Льва Николаевича лопается, утром он уезжает навсегда.
Прежде чем переходить к общему анализу, давайте посмотрим, кем же был на самом деле по выражению героини Миррен «напыщенный самодовольный осёл» В. Г. Чертков,
познакомившийся с Л. Н. Толстым в 1883 году, и ставший его единомышленником и помощником. В 1884 году Владимир Григорьевич организовал, по совету Л. Н. Толстого, издательство «Посредник», выпускавшее дешевые, доступные простому народу книги. Там публиковалась беллетристика и публицистика морально-этического характера, в первую очередь назидательные статьи и рассказы для народа самого Льва Толстого. Чертков и Толстой вели обширную переписку, составляющую пять томов собрания сочинений писателя. После того, как Чертков стал писать воззвания и ходатайства в защиту жестоко преследуемых православными духоборов, молокан, штундистов, в его петербургский дом на Галерной Гавани нагрянула полиция с обыском. Вскоре министр внутренних дел Горемыкин обвинил его в пропаганде и незаконном вмешательстве в дела сектантов, а Комитет министров постановил сослать в Сибирь. В 1897 году Владимир Григорьевич за помощь духоборам был выслан в Англию на одиннадцать лет. Там им изданы запрещенные в России произведения Льва Толстого и создано хранилище рукописей писателя. В окрестностях Лондона он оборудовал типографию, сформировал известное издательство «Свободное слово», выпускавшее брошюры о положении верующих в России. В 1908 году возвратился на родину. Лев Толстой выразил свою благодарность В. Г. Черткову такими словами:
Бог дал мне высшее счастье. Он дал мне такого друга как Чертков.
Фильм «Последнее воскресение» навязывает мысль, будто Чертков и завещание было главной причиной разлада супругов, но старший сын Толстого Сергей Львович утверждает иное:
7 июня 1884 года, накануне рождения дочери Саши, отец после тяжелого разговора с матерью намеревался осуществить свое намерение и уйти из дома. 18 июня 1884 года отец записал в своем дневнике: «Мне стало ужасно тяжело. Я ушел и хотел уйти совсем, но ее беременность заставила меня вернуться с половины дороги в Тулу».
… В этот свой приезд в Ясную Поляну я резко говорил с матерью, в чем меня поддерживала сестра Таня. Я говорил матери, что если она считает себя больной, то ей надо лечиться, если же она считает себя здоровой, то ей надо опомниться и иначе себя вести. Если она будет продолжать так же мучить отца, то мы соберем семейный совет, вызовем врачей, устраним ее от ведения дел по изданию и от хозяйства и заставим разъехаться с отцом.[1]
В фильме, на подписании Толстым переписанного завещания летом 1910 года в лесу присутствует с жадно горящими глазками Чертков, психологически принуждающий Льва Николаевича, однако, в действительности его на подписании не было. «Последнее воскресение» объясняет причину бегства Льва Николаевича из Ясной Поляны истерикой Софьи Андреевны, якобы нашедшей 27 октября на столе мужа дневник, и узнавшей о переписанном завещании. Она берёт револьвер мужа, и стреляет в портрет Черткова. Тогда же, днём 27 Лев Николаевич решает уйти. Но сын Толстого Сергей снова изобличает создателей фильма во лжи:
28 октября, возмутившись поведением Софьи Андреевны, шарящей в его кабинете, он тайно
среди ночи уехал. ... Из дневника
[Л.Н.]:
«28 окт. Лег в половине 12. Спал до 3-го часа. Проснулся и опять, как прежние ночи, услыхал отворяние дьерей и шаги <...> Вижу в щелях яркий свет в кабинете и шуршание. Это С. А. что-то разыскивает, вероятно, читает. Накануне она просила, требовала, чтоб я не запирал дверей. Ее обе двери отворены, так что малейшее мое движение слышно ей. И днем, и ночью все мои движения, слова должны быть известны ей и быть под ее контролем. Опять шаги, осторожное отпирание двери, и она проходит. Не знаю отчего, это вызвало во мне неудержимое отвращение, возмущение. Хотел заснуть, не могу, проворочался около часа, зажег свечу и сел. Отворяет дверь и входит С. А., спрашивая «о здоровье» и удивляясь на свет у меня, который она видит у меня. Отвращение и возмущение растет, задыхаюсь, считаю пульс: 97. Не могу лежать и вдруг принимаю окончательное решение уехать».
Отношение Льва Николаевича к жене в последние дни его жизни
Из Шамардина в ночь с 30 на 31 октября перед самым отъездом оттуда: «... Тороплюсь уехать так, чтобы, чего я боюсь, мама не застала меня. Свидание с ней теперь было бы ужасно. Ну прощайте. Л. -Т. 4-й час утра. Шамардино».
Л.Н.:«29 октября 10 г. <...> Очень надеюсь на доброе влияние Тани и Сережи, Главное, чтоб они поняли и постарались внушить ей, что мне с этим подглядыванием, подслушиванием, вечными укоризнами, распоряжением мной, как вздумается, вечным контролем, напускной ненавистью к самому близкому и нужному мне человеку, с этой явной ненавистью ко мне и притворством любви, — что такая жизнь мне не неприятна, а прямо невозможна, что если кому-нибудь топиться, то уж никак не ей, а мне, что я желаю одного — свободы от нее, от этой лжи, притворства и злобы, которой проникнуто все ее существо. Разумеется, этого они не могут внушить ей, но могут внушить, что все ее поступки относительно меня не только не выражают любви, но как будто имеют явную цель убить меня, чего она и достигнет, так как надеюсь, что в третий припадок, который грозит мне, я избавлю и ее и себя от этого ужасного положения, в котором мы жили и в которое я не хочу возвращаться <...>
Прибывший в Астапово старший сын Сергей Львович пишет: Около 12 часов ночи пришел экстренный поезд, заказанный матерью в Туле. С ним приехали мать, братья Илья, Андрей и Миша, сестра Таня, доктор Растегаев, фельдшерица Скоробогатова, В. Н. Философов и доктор Семеновский, подсевший на поезд в Данкове. В эту ночь никто к отцу не пошел.
3 ноября утром сестра Таня пошла к отцу. Она написала об этом своему мужу следующее: «Он (отец) позвал меня, так как ему проговорились, что я приехала. ...
Л.Н. Толстой: С кем она [Софья Андреевна] осталась?
Т.Л. Толстая: С Андреем и Мишей. Л.Н. Толстой: И Мишей?
Т.Л. Толстая: Да. Они все очень солидарны в том, чтобы не пускать ее к тебе, пока ты этого не пожелаешь.
С.Л. Толстой: Я провел все утро в вагоне с матерью, сестрой и братьями. На общем совете мы решили всячески удерживать мать от свидания с отцом, пока он сам ее не позовет. Главной причиной этого решения была боязнь, что их свидание может быть для него губительно. Братья также решили не ходить к отцу, так как, если бы они пошли, невозможно было бы удержать мать.
Мы [дети] решили так: прежде всего будем исполнять волю отца, затем — предписания врачей, затем — наше решение. И главное, будем действовать единодушно. Мать скрепя сердце согласилась с нами, говоря, что она не хочет быть причиной смерти отца. Мы, однако, не очень ей верили, боялись, что она все-таки пойдет к нему, и решили следить за ней. Трудно себе представить, что произошло бы, если бы она пошла к отцу.
В тот же день отец продиктовал Саше следующую телеграмму: «Телеграфируйте сыновьям, чтобы удержали мать от приезда, потому что мое сердце так слабо, что свидание будет губительно, хотя здоровье лучше». Эта телеграмма была передана матери тут же в Астапове, в вагон, где она жила.
Мне приходилось во все эти дни бывать в трех местах — в озолинском домике, в вагоне, где помещались мать и остальная семья, и на вокзале, где приходилось питаться. В вагоне тяжело было видеть мою мать, переносившую ужасные муки. Она понимала, хотя, может быть, не сознавалась самой себе, что послужила последним толчком для отъезда отца, последствием чего была его болезнь; она знала, что он не хочет ее видеть, и чувствовала свою беспомощность и непоправимость совершившегося.
Мама стала спокойнее, но взгляды и мысли ее не изменились. Тот же эгоизм и постоянная мысль только о себе. Она постоянно говорит и любит говорить на вокзале, где все корреспонденты ее жадно слушают, а мы сидим, как на иголках. Отсюда вся та грязь, которая появилась в газетах.
Мама покоряется, но только по необходимости, нам, всем ее детям. Мы действуем все единодушно и решительно. Мы не пускаем ее к отцу и не пустим, пока отец ее не позовет и врачи скажут, что это не опасно для него. Теперь врачи говорят, что это невозможно. Ее же мы уверяем, и это она сама понимает, что свиданье с ней убьет его.
Отец три дня тому назад продиктовал Саше телеграмму матери, в которой просит ее не приезжать. (Он думал, а может быть и сейчас думает, что она в Ясной.) Потому что «свидание с ней при моем больном сердце могло бы быть для меня губительно».
С тех пор он про нее не спрашивал и только в бреду при Тане сказал: «На Соню много падает». Таня спросила его, не хочет ли он ее видеть. Он промолчал.
Около двух часов, по предложению Усова, позвали мою мать. Она сперва постояла, издали посмотрела на отца, потом спокойно подошла к нему, поцеловала его в лоб, опустилась на колени и стала ему говорить: «Прости меня» и еще что-то, чего я не расслышал.
Она не могла не признавать своей вины перед мужем и не могла забыть, что перед его смертью не видела его в сознании.
Как видим, «Последнее воскресение» лжет не только на Черткова, на всё толстовское движение, но и на самого Толстого, и даже на его детей, лжет вместе с Андрюхой Кончаловским, чей Продюсерский центр разбрызгивал пасквиль в России. Сам Лев Николаевич не хотел видеть жену по причине морального неприятия стяжательства, и стяжателей, а не от слабости, глупости, или неведения. Никто ему не лгал, и не мог он изменить в последний момент своего отношения к попам, так как за два года до смерти, 22 января 1909, записал в своём дневнике:
«Вчера был архиерей<…> Особенно неприятно, что он просил дать ему знать, когда я буду умирать. Как бы не придумали они чего-нибудь такого, чтобы уверить людей, что я „покаялся“ перед смертью. И потому заявляю, кажется, повторяю, что возвратиться к церкви, причаститься перед смертью, я так же не могу, как не могу перед смертью говорить похабные слова или смотреть похабные картинки, и потому все, что будут говорить о моем предсмертном покаянии и причащении, — ложь».
Кроме того Лев Николаевич сумел преодолеть в себе узкие религиозные рамки. В ноябре 1909 года он записал мысль, которая указывала на его широкое понимание духовности:
«Я не хочу быть христианином, как не советовал и не хотел бы, чтобы были браманисты, буддисты, конфуционисты, таосисты, магометане и другие. Мы все должны найти, каждый в своей вере, то, что общее всем, и, отказавшись от исключительного, своего, держаться того, что обще».
Как водится в буржуазном обществе, снятая на уровне «Человека паука», или «Пиратов Карибского моря» идеологическая какашка получила кучу призов:
2009 — приз лучшей актрисе (Хелен Миррен) на Римском кинофестивале
приз Франкфуртской книжной ярмарки за лучший сценарий (Майкл Хоффман)
2009 — номинация на «Спутниковую награду» за лучшую мужскую роль второго плана (Джеймс Макэвой)
2010 — 2 номинации на премию «Оскар»: лучшая женская роль (Хелен Миррен), лучшая мужская роль второго плана (Кристофер Пламмер)
2010 — 2 номинации на премию «Золотой глобус»: лучшая женская роль — драма (Хелен Миррен), лучшая мужская роль второго плана (Кристофер Пламмер)
2010 — 5 номинаций на премию «Независимый дух»: лучший фильм (Йенс Мойрер, Крис Кёрлинг, Бонни Арнольд), лучший режиссёр (Майкл Хоффман), лучшая женская роль (Хелен Миррен), лучшая мужская роль второго плана (Кристофер Пламмер), лучший сценарий (Майкл Хоффман)
2010 — 2 номинации на премию Гильдии киноактёров США: лучшая женская роль (Хелен Миррен), лучшая мужская роль второго плана (Кристофер Пламмер)
Чтобы понять всю низость романа Джея Парини и кинематографической поделки на его тему, рекомендуем посмотреть умышленно забытый буржуазным российским телевидением фильм «Лев Толстой» великого советского режиссёра Сергея Герасимова. Один список актёров чего стоит: Тамара Макарова, Алексей Петренко, Екатерина Васильева, Виктор Проскурин, Николай Ерёменко, Вячеслав Невинный. Вот где историческая точность, уважение к гению, и совесть.
Поливанов О.И.
15.02.2014