Блестящим богословом этого первобытно-общинного христианства смог стать протоиерей Всеволод Чаплин. С бесстрашием, достойным Новодворской, он произносит такие истины, которые не решаются даже тихо продумать про себя большинство из его единоверцев.
Самое замечательное его достижение — «евангелие богатства». Суть его как раз в том, что если какие-то особенные права начальства оказываются не прописанными в Евангелии, то мы их пропишем в особой инструкции для служебного пользования. Речь тут именно о том, чтобы поставить евангельские нормы в такой контекст, в котором станет понятно самое в них главное — кому их позволено нарушать. Согласно первобытно-общинному определению власти, это церковное начальство и его друзья, то есть те, кто получил разрешение от начальства. Обязанность начальства состоит в том, чтобы навязывать народу Евангелие, и уже в силу этого само начальство под Евангелием состоять не может. «На таковых несть закона» (Послание к Галатам 5:23), — сказал бы апостол Павел, если бы он разделял богословие о. Чаплина.
Церкви о. Чаплина, как он сам утверждает, «…приличествует обладать… достаточными знаками материальных возможностей, чтобы на равных говорить с теми, кто “встречает по одежке” и, быть может, пытается вести себя с позиции силы, опираясь на свое богатство и влияние».
Наивный христианский читатель может подумать, что о. Чаплин тут намекает на нечто странное. Например, когда Святейший Патриарх проповедует блудницам, то он, якобы, тоже стоит вдоль трассы, умело встраивая свою христианскую проповедь в разговоры о трудностях профессии. Но так понимают о. Чаплина только те, кто выдергивают его слова из контекста. А в подлинном контексте о. Чаплина понятно, что никакие социальные низы патриарха не интересуют и интересовать не должны. Его задача как племенного вождя православных — курить трубку мира с вождями других кланов, а между ними, вождями, не существует никаких евангелий.
Вера Чаплина — это вера в церковную власть. Она настолько чиста и откровенна, что светские журналисты не всегда верят ушам своим. Взять, например, такое почтенное СМИ, как «Русская служба новостей». Чаплин говорит (как можно послушать в аудиозаписи): «В церкви нет демократии. В церкви полнотой власти обладает епископ. Точно так же, как в царствии Божием полнотой власти обладает Бог». Но в расшифровке на сайте, в ущерб логической связности, — но зато в большем согласии со здравым смыслом — появляется «не»: «В церкви нет демократии. В церкви полнотой власти обладает НЕ епископ. Точно так же, как в царствии Божием полнотой власти обладает Бог».
Церковность веры о. Чаплина проявляется в том, что начальство, в которое он верует, — церковное, а не светское. А чего еще надо?
Веру в начальство о. Чаплину недавно пришлось защищать от о. Андрея Кураева, который как-то неправильно понимал роль гомосексуализма в системе церковного управления общей для них церкви, РПЦ МП.
В церкви о. Чаплина гомосексуализм запрещен и должен быть запрещен, но совсем не по той причине, по которой он запрещен в Новом или Ветхом Завете. Он запрещен для того, чтобы стать продуктом потребления церковного премиум-класса. Гомосексуализм в церкви о. Чаплина — это награда. На него получают право только на высших степенях иерархии, а все остальные — постольку, поскольку они обслуживают находящихся на этих степенях и сами рассчитывают туда пробраться, как говорят в народе, через… (то, что противоположно голове). Эта награда желанна, поскольку высшие должности в церкви требуют безбрачия, а приходят делать церковную карьеру люди далеко не аскетического настроя. Если обет безбрачия их не очень заботит, то часто по той причине, что их интересуют не женщины. А поэтому даже и «нормально» ориентированные иерархи РПЦ МП (даже такие, которые имеют неофициальных жен женского пола) вынуждены защищать права гомосексуалистов. Но не рядовых. Поэтому ЛГБТ-движению никто в РПЦ МП сочувствовать не будет. Гомосексуализм нужен как одна из высших наград на высших степенях церковного служения. Причем нужен он там даже тем, кто сам им не пользуется. Ты лично можешь не пользоваться, но то, что ты называешь церковью, не пользоваться не может.
Диакон Андрей Кураев в ноябре 2013 года позволил себе вынести сор из избы, рассказав на всю страну про гомосексуальные нравы Казанской епархии. Если бы в гомосексуальных скандалах на глазах мусульман были замешаны светские госчиновники (хотя им, в отличие от церковных, по закону никто не запрещает быть гомосексуалистами) — смена чиновников не замедлила бы произойти, и им бы еще надо было радоваться, если бы их отпустили без уголовных дел (как водится, за экономические преступления). Но РПЦ МП не может такого позволить. Она сделает виноватым отца Кураева (его уволили отовсюду, где он работал), а главного казанского любителя семинаристов еще и наградит (вот тут о. Кураев кратко перечисляет главные факты). А о. Чаплин станет тем богословом, который объяснит обществу, что о. Кураев одержим гордыней и действовал против церкви.
О. Кураев может иметь другое мнение, но объективно о. Чаплин прав. Нельзя было посягать на главное право «премиального класса» — право нарушать нормы Евангелия, а тем более в таком чувствительном и жизненно важном вопросе. Потому что в церкви (общей церкви о. Чаплина и о. Кураева) вопрос гомосексуализма — это вопрос власти. Примерно так же, как и в тюрьме. Отцу Кураеву не надо было замахиваться на святое. А о. Чаплин будет до последнего защищать право Святейшего Патриарха и верных ему епископов иметь в виду всю подчиненную ему так называемую им церковь.
Иидея, которая уже пришла в голову о. Кураеву, во-первых, наивна, а, во-вторых, заимствована как раз из богословия о. Чаплина: нужно убедить светскую власть слегка почистить власть церковную. На это и надеялся о. Кураев, когда пытался раздуть «голубой» скандал в Казани и радовался, что его морально поддерживают сотрудники местного ФСБ. В богословии о. Чаплина такой подход выглядел бы более органично, но в богословии о. Кураева тут нельзя не увидеть внутреннего противоречия.
Это у сотрудников ФСБ в Казани проблемы, а вовсе не у государственной власти. Потому они-то Кураева поддержат, а вот власть не поддержит ни в коем случае. Это ведь сотрудникам казанского ФСБ, а не кремлевским чиновникам приходится лично разбираться с эффективностью церковно-гомосексуальной рекламы исламского экстремизма, организованной Казанской епархией. Но власть их проблемы замечает лишь немногим более, чем проблемы верующих вроде о. Кураева. В первую же очередь нашу государственную власть интересует она сама. Ее главная забота — не позволить ревнующим не по разуму ни о. Кураеву, ни наивным сотрудникам ФСБ ее расшатать. А она такова, что нынешняя РПЦ МП является ее составляющей. И поэтому церковных функционеров, точно так же как госчиновников, нельзя публично наказывать, уступая требованиям народного возмущения. Госчиновник, даже если он в рясе, может быть наказан только по инициативе начальства. Пока отторжения РПЦ МП от Кремля окончательно не произошло, в Кремле будут плеваться, ругаться, но все равно защищать эту структуру. И, в отличие от о. Кураева, в Кремле хорошо понимают, что если ударить по «голубому лобби», то структура РПЦ МП обрушится полностью. Таких взрывов и разрушений прямо под своими стенами Кремль, насколько это от него зависит, не допустит.
А в динамике у о. Кураева имеет место пропеллер. Когда он дает интервью, он старается не поворачиваться спиной к камере, и поэтому многие журналисты об этом не знают. Но это пропеллер управляет отцом Кураевым, а не о. Кураев пропеллером (о. Кураев — далеко не Карлсон). Пропеллер все время ставит его в дурацкое положение. Когда-то его занесло (тем самым пропеллером) в миссионеры, а теперь он увидел, что привел толпу народа к неведомым упырям: оказалось, что и сам-то он не знал в своей церкви чего-то очень существенного.
Нарциссизм и гомосексуализм
Очень трудно объяснить светским людям, как устроено руководство массовой церкви для нецерковного населения. Попробую это сделать в несколько стадий, двигаясь от привычного к «пришельцам среди нас».
Итак, этап нулевой: представляем себе коррумпированного чиновника внутри властной вертикали. Теперь методом последовательных итераций будем модифицировать этот образ.
Итерация первая: отменяем всякий финансовый контроль со стороны правоохранительных органов, оставляем финансовую ответственность только внутри «вертикали». — Денег сразу не просто больше, а они меняют качество: они встраиваются в обмен веществ, как наркотик. При этом ощущения двойственные: недостижимая для светского чиновника или коммерсанта безмятежность по отношению к внешним угрозам, но из-за этого и панический страх перед старшими по «вертикали» — страх наркомана быть изгнанным из его искусственного рая.
В светской коррупционной «вертикали» такое состояние достигается на куда более высоких этажах, а в церковной — уже на уровне настоятеля небольшого, но не совсем захолустного храма. Административные перспективы тут, однако, невелики. Можно стать благочинным, можно менять храмы с менее богатых на более. Единицы могут достигнуть высоких должностей в аппарате патриархии. Но на этом и все. Если ревнуешь о дарованиях бoльших — нужна следующая модификация образа.
Итерация вторая: безбрачие. — РПЦ МП приходится внешне следовать общеправославному стандарту безбрачия епископата. Представим себе, что чиновникам, начиная, допустим, с федерального уровня, предписывается безбрачие. Представим себе еще, что они подчиняются этому требованию; кто-то все равно содержит каких-то женщин, но официально нельзя, да и коллеги за такие обманы не уважают. Вопрос: для какой молодежи карьера чиновника будет представлять интерес? Скорее, гетеро- или, скорее, гомосексуальной? — Ответ очевиден.
Третья итерация. Поставим себя на место гомосексуалиста, думающего, где делать карьеру. Вариантов, где никого не интересует сексуальная ориентация, много. Но есть один, где ориентация интересует весьма. Официально туда гомосексуалистам нельзя. Но это не беда: там много «наших». Сделать карьеру там помогут, а плоды той карьеры — потоки денег прямо из воздуха и власть над людьми. Работа непыльная, даже совершение бессмысленных ритуалов приятно: все время на подиуме, как прима на фоне кордебалета. Пойдешь?
Чтобы пойти, нужны некие особые черты личности помимо гомосексуализма. Нужно совсем не тяготиться враньем как образом жизни, нужно реально хотеть прожить свою жизнь ради денег и власти, нужно реально любить ритуалы публичного поклонения собственной персоне… Перечень неполон, но уже достаточно специфичен. Теперь гомосексуализм из него можно даже и исключить: он желателен, но не обязателен. Обязательно лишь не забывать, кто в доме хозяин, и подыгрывать гомосексуалистам в удовлетворении их специфических нужд. Тогда тебя тоже возьмут членом клуба.
У нас получился обобщенный среднестатистический портрет церковного лидера или претендента на лидерство в массовой церкви для массово безрелигиозного населения. Этот портрет можно заменить одним психиатрическим термином: злокачественный нарциссизм (по Кернбергу).
— Надо спросить у рядового батюшки, не знает ли он, о ком это написано.
Но кстати о батюшках. Они не гомосексуалисты, а с ними все равно не так просто. Во-первых, это описанная выше денежная наркомания; она актуальна для всего среднего командного состава. Для младших священников, которые ничем не управляют, денег в наркотической дозе нет, но есть проза жизни: светская профессия, если она была, забыта далеко позади. Страх потерять работу – пусть и не сверхприбыльную, но стабильную и непыльную, — вполне достаточен, чтобы стать невротизирующим фактором, заставляющим переносить как должное унижения от начальства и с легкостью подвирать прихожанам.
Поэтому очень поверхностно судят те, кто сейчас говорят о феодальном рабстве попов у архиереев. Такое феодальное рабство было болезнью госцеркви в дореволюционной России. А в нашем обществе от экономического принуждения осталась лишь внешняя оболочка, под которой внутри — психопатологическая зависимость наркомана от садистического лидера. Самые наркозависимые тут отцы настоятели. Будучи далек от мысли обидеть кого-то лично и имея в виду разъяснить лишь преобладающий психологический тип и интенсивность их зависимости от преосвященных патологических лидеров, могу привести в качестве аналогии только статус наркозависимых проституток в нелегальном борделе. Поэтому и столь труден стал подвиг пастырского служения — особенно для пасомых.
А для высшего начальства гомосексуализм — просто характерный симптом. Потому и «голубое лобби». А от голубого лобби садо-мазохистические приводные ремни распространяются на все духовенство. Вся эта масса средних и младших командиров инвестировала свои душевные силы в то, чтобы не замечать своего истинного положения.
Отец Кураев показал, что если некое сословие в нерелигиозном обществе претендует на особую неотмирность, то с таким сословием и на самом деле должно быть что-то особое. Скорее всего, это какие-то мутанты — система патологических групп с нарциссическими лидерами и садо-мазохистическими механизмами управления.
Миссионер о. Кураев продолжает верить в Церковь, которая с большой буквы, и поэтому не боится разрушать то, что он так убедительно описал. Совершим мысленный эксперимент: представим себе, что о. Кураев победил, и все представители описанной им системы управления куда-нибудь испарились. Что дальше?
В итоге «второго крещения Руси» народ стал еще дальше от христианства, чем был при советской власти. Второго карт-бланша на «православное возрождение» он не даст. Если продолжать имитировать государственную церковь, то даже рывок начала 90-х повторить не удастся. Но не будем ограничивать наше воображение: предположим, что мы смогли бы возвратить тот народный энтузиазм. И что тогда? Не то же ли самое, но с другими именами и, может быть, в более спокойных формах, вроде того, что было при прежнем патриаршестве?
Строго говоря, проблема создания государственной церкви в абсолютно секулярном государстве не имеет решения. Нестрого говоря, ее можно решить выращиванием описанных выше «мутантов», но не очень надолго — до разоблачения. Но даже зная «систему» изнутри, миссионер может этого не понимать. Он в ней нашел для себя свой наркотик — возможность «пасти народы», используя ту известность, которую смог накопить лишь в компании тех самых патологических лидеров. Высокое удовольствие «пасти народы», даже если оно называется миссионерством, — это все-таки тоже садо-мазо, как нам объяснил Эрих Фромм. Поэтому освобождение из патологической группы — такой же сложный процесс, как завязать с наркотиками.
В этом судьба миссионера: если хочешь широкого влияния, то изволь зазывать туда, где тебя этим влиянием соблазнили.